Сергей Зверев - Корабль-призрак Страница 13

Муса расстелил коврик по диагонали рубки, опустился на колени. Сулейман устроился за командиром.

— Рядом стели! — приказал тот. — Ты же не женщина, чтобы мне в зад смотреть во время молитвы.

Сулеймана снова покоробило такое обхождение со святыми понятиями. В исламе и в самом деле существует правило, что женщина дома должна молиться, стоя на коленях за спиной у мужа, чтобы не внушать ему в это время греховных мыслей. Но насчет того, как должны стоять относительно друг друга мужчины, в наставлениях ничего не сказано.

Муса молился скороговоркой, не вдумчиво, просто повторял заученные арабские слова без всякого выражения, проводил ладонями по лицу, припадал лбом к полу рубки. Закончив молитву, он, кряхтя, поднялся, отряхнул колени и свернул коврик.

Сулейман еще не дошел и до середины намаза. Муса недовольно поморщился. Он считал молитву делом обязательным, но не очень важным. Наконец поднялся и Сулейман. Взгляд у него стал несколько просветленным.

— Надеюсь, Аллах снизошел к недостойному, услышал мою молитву, — благоговейно произнес Сулейман. — Он не даст нам погибнуть завтра во время шторма.

— Или же сам шторм проведет стороной! — Муса засмеялся. — Да не думай ты об этом. Все обойдется. Аллах милостив.

«Аллах милостив, — подумал Сулейман. — Но не ко всем, а только к тем, кто соблюдает его заветы».

Однако вслух он этого не сказал. Муса иногда бывал вспыльчив.

Командир террористов поднялся со своего места, сладко потянулся, открыл шкафчик и достал оттуда непочатую бутылку коньяка и два толстостенных стакана.

— Нет-нет, я не буду, командир! — с ужасом проговорил Сулейман и неосторожно добавил: — Спиртное пьют только неверные.

— Ты хотел сказать, что я неверный? — Муса недобро прищурился.

— Ни в коем случае. Но Аллах запрещает… — Сулейман осекся, поскольку попал в явную логическую ловушку.

— И как мне тебя понять?

— Я никого не хотел обидеть.

— Я тоже никого не хочу обижать, — смягчился Муса, заметив испуг своего подручного. — Мне тоже известно, что Аллах через пророка Мухаммеда запретил нам употреблять спиртное. Но сейчас ночь, и Аллах спит, ничего не видит. Чем же я его обижу? Он не узнает. — Муса налил себе треть стакана коньяка, отхлебнул, причмокнул, затем вопросительно посмотрел на Сулеймана и осведомился: — Может, и ты выпьешь?

— Нет-нет, — замотал головой Сулейман.

— Как хочешь. Насильно счастливым никого сделать не возможно.

Муса пил коньяк, как и положено, мелкими нечастыми глотками, смакуя каждый из них. Он даже не глотал, а ждал, когда спиртное само рассосется во рту, впитается в язык и щеки. Сулейман был терпелив и треть стакана осилил не скоро.

Муса закупорил бутылку и неторопливо заговорил:

— Ты не думай, что я какой-нибудь лицемер, для которого Аллах, ислам, намаз — лишь повод для показа своей набожности. Я верю не меньше твоего. Просто Аллах сотворил людей неравными. Одних сильными, других слабыми. Одних мужчинами, других женщинами. Но нельзя дать людям разные заповеди. Ты согласен?

— Аллах всесилен. Он сделал так, как посчитал нужным. Людям нельзя судить о делах Аллаха.

— В твоих словах больше софизма, чем здравого смысла. Аллах дал заповеди в расчете на самых слабых. Вот я могу остановиться. Выпил треть бутылки и поставил ее на место. А кто-то не может так сделать, он выпьет все, что есть рядом с ним. Поэтому я могу пить. Я сильный. А слабому пить нельзя, он не может вовремя остановиться.

Сулейман задумался. На самом-то деле софизма, казуистики было хоть отбавляй в словах самого Мусы. Но с командиром спорить опасно.

— Каждый в ответе перед Аллахом только за свои дела, — попытался найти общую точку отсчета в теологическом споре Сулейман.

— А тут ты не совсем прав. — Муса улыбнулся. — Мы с тобой и с другими людьми делаем большое общее дело. Потому у нас и ответственность за него одна на всех.

— Это правда, — вслух согласился Сулейман и подумал:

«Ответственность «по большому счету» лежит на том человеке, который владеет всей информацией, знает, куда приведет следующий шаг. Это не Муса, а совсем другая персона».

Командир вздохнул, вновь взглянул на часы и сказал:

— Пора выходить на связь с хозяином.

Сулейман не имел представления о том, кто их хозяин. Это знал лишь командир. Он никогда не называл его по имени или фамилии, лишь «хозяин». То, как Муса произносил это слово, свидетельствовало, что хозяин решает все.

Муса взял свой спутниковый телефон и вышел на мостик. Разговор, как и в прежние сеансы связи, велся на английском языке, которого Сулейман не знал. Да и слова он слышал не все. До него долетали лишь отдельные фразы, когда Муса, прохаживающийся по мостику, оказывался у открытой двери рубки. Ветер сносил слова. Шум волн гасил их.

Сулейман увидел, как Муса внезапно стал трясти телефон, заглядывать на экранчик.

Потом командир вернулся в рубку, положил аппарат на полку и злобно сказал:

— Вот же дрянь!

Сулейману сперва показалось, что речь шла о чем-то, что сообщил хозяин, или даже о нем самом.

— В чем дело? — встревожился он.

— Аккумулятор сел. Не хочет нормально заряд держать. Сутки даже не вытягивает. Это все брат мой младший, убить его мало! Только тут, на борту, я обнаружил такое!.. Он мой новый аккумулятор вытащил и свой старый мне в телефон засунул.

— Поменять надо.

— А где я тут новый возьму? В магазин схожу или в мастерскую? — воскликнул Муса.

— Я за зарядником сбегаю, — предложил Сулейман.

— Не надо пока. Я все равно скоро пойду. Хозяин главное успел сказать. Он обещал в самое ближайшее время подмогу нам прислать. Там будут люди, хорошо знающие морское дело.

После разговора с хозяином Мусе хотелось еще выпить, но делать это при Сулеймане он не стал, не желал уронить свой авторитет.

— Спокойной ночи, — проговорил командир и покинул рубку.

Уже оказавшись в каюте, которую раньше занимал капитан танкера Илья Ларионов, он поставил телефон на зарядку, достал из шкафчика початую бутылку коньяка.

— Аллах спит! — заявил Муса, улыбнулся и набулькал себе еще треть стакана.

Командир террористов, захвативших танкер, смаковал крепкое спиртное и лениво просматривал память спутникового телефона. Там были записаны все его разговоры с хозяином. В этом смысле Муса был чрезвычайно пунктуальным. Случись что, и всегда можно будет хозяину предъявить. Мол, никто вас за язык не тянул, обещали — делайте.

— Подняться на перископную глубину! — приказал командир дизельной подводной лодки.

Стойка перископа пошла вверх. Командир подошел к ней, развел ручки и припал лицом к резиновому обрамлению окуляров. Смотрел он недолго. Когда отстранился, лицо его выглядело озабоченным.

— Взгляните сами, товарищ контр-адмирал, — произнес он, уступая место Нагибину.

Федор Ильич глубоко вздохнул. Метеосводка была неутешительной. Но цифры — это одно, реальность же надо увидеть своими глазами. Нагибин медленно поворачивал перископную стойку, после чего вполголоса выругался, что с ним случалось чрезвычайно редко.

— Я не имею права дать вам приказ десантироваться при таких погодных условиях, — наконец-то произнес он, отстраняясь от перископа. — Это самоубийство.

Контр-адмирал не часто бросался такими словами. Он обвел взглядом боевых пловцов, стоявших на командном посту.

Саблин сделал шаг вперед.

— Федор Ильич! — не по-уставному обратился он к Нагибину. — Позвольте нам самим принять решение.

Контр-адмирал задумался, покачал головой.

— Это очень опасно, каплей.

— Я и не говорил, что это не так. Но там люди, заложники.

— Что ж, смотри сам. — Нагибин сделал шаг в сторону.

То, что наверху разыгрался жестокий шторм, хорошо чувствовалось и на перископной глубине. Виталий Саблин припал к окулярам. Зрелище впечатляло. Танкер переваливался на волнах. Прожекторы то беспорядочно шарили по морю, то били в ночное небо. Огромные валы налетали на нос судна, рассыпались брызгами и пеной. Удержаться на палубе в такой обстановке было практически невозможно. Да и сам танкер мог серьезно пострадать.

Судно боролось с волнами, но чувствовалось, что им управляют не слишком умелые руки. Танкер повернулся к набегающим волнам бортом. Очередной вал прокатился по палубе. Саблин даже задержал дыхание. Будь волна чуть сильнее, и судно могло бы перевернуться. Танкер медленно выворачивал, чтобы стать к волнам носом.

— Ну как?.. — спросил Нагибин.

— Бывало и похуже. Пусть ребята сами посмотрят. Я тоже не вправе решать за всех. Ситуация такая.

Катя Сабурова посмотрела в перископ и прикусила губу.

Зиганиди занял ее место, взглянул, криво усмехнулся и сказал:

— Можно попробовать. В конце концов, если не получится подняться на борт, мы просто отстанем от танкера, поболтаемся в море. Утром вы относительно спокойно подберете нас, ориентируясь на радиомаячки. Метеосводка обещает, что шторм слегка уляжется. Следующей ночью попытку можно будет повторить.