Эльмира Нетесова - Дуэль Страница 13

— Заботы мешают. Не дают уснуть.

— Ну чего топчетесь, идите в избу. Я — за вами, — выглянул за калитку, огляделся, нет ли кого, и, торопливо набросив крючок, шмыгнул в дом следом за гостями.

— Ты, Герасим, от окна подальше сядь, чтоб не высмотрели ненароком, — попросил заместителя. И, глянув на второго гостя, усмехнулся: — Тебе, Петро, тоже по ночам не спится? А я думал, что, сделавшись начальником мусоров, вовсе бока отлежал. Ведь раньше ты грозой был. Жизни не давал никому. Эх-хе-хе. Сколько за тобой охотились. И я, грешным делом, тоже припутать хотел. Ан, твоя взяла… Ты меня накрыл. На целый червонец. В Воркуте я его отбывал. От звонка до звонка. Тебе ни разу не икалось?

— Не за тем мы к тебе, — перебил хозяина Петр, не удержавшись, добавил: — У меня против тебя тоже хватало каленых орехов.

— Знаю, знаю! Наказывали! Ну, считай, квиты! — перебил хозяин. И, оглядев гостей, спросил: — Чем обязан визиту?

— За помощью к тебе пришли. Как ты когда-то. Помоги, — сказал Герасим и вкратце сообщил о случившемся.

Афанасий слушал, не перебивая. Когда Герасим умолк, Кроншпиль сказал глухо:

— Не там вы искали. То и параше понятно. Себе заследили все. Теперь уж никто вам не сумеет помочь.

— Никто другой… Но хоть подскажи, где искать их стоит? — спросил Петр.

— Я с ними не кентуюсь давно. Но и закладывать, если б знал, не стал бы. Мне мой колган еще не помеха. Не держу его за парашу.

— Хватит, Афанасий, мне пустое говорить. Что с ними не связан — знаем, но куда исчезли — можешь предположить. И помочь сумеешь, если захочешь. Кстати, пробил я для тебя в исполкоме дело одно. Отдают под твой контроль подвалы многоэтажек возле горсада. Хозяйствуй вместе с санэпидемстанцией. Заодно и в горсаду наведете порядок, — вспомнил Герасим.

— На том — спасибо тебе.

— Благодарностью не отделаешься. Я знаю, какой навар возьмешь ты с каждого ханыги, прижившегося в подвале. Да и в горсаду будешь иметь немало. Даром такое не дают, теперь и ты нам помоги.

— Пойми, Герасим, я не свечусь на Шанхае много лет. Нарисуйся, враз заподозрят неладное. Хвост пришьют. Это, как два пальца. Да и не трехнут мне нынче, где кенты. Отколовшемуся ботать про фартовых — западло. О том и шмары секут.

— А сам где б искать стал, если б приперло? — спросил Петр.

— Сейчас безнадюга. Дело швах. За город — не сунутся. Там они слишком приметны.

— А в маскараде? — перебил Герасим.

— Бабьи тряпки — на миг. В них долго дышать не смогут.

— По фальшивкам?

— Их, эти липовые ксивы, в день не нарисуешь. А сам трехнул — слиняли все. Сколько транспорта надо? Да такую ораву всяк приметит. Им не то хаза — тюряга мала. Секешь, начальник? — глянул на Петра, усмехнувшись.

— Верно подметил. Таким табором из Охи поедут — любой увидит. Значит, на Сезонку ушли.

— И там не шмонай! Своим хреново. Кто лажанутых отмазывать станет? На Сезонке их нет. Это верняк.

— Но в Охе им и вовсе нельзя оставаться!

— Да не в Охе они!

— А где же? — растерялись сбитые с толку Петр и Герасим.

— Неподалеку, конечно. А ну, вспомните, какой нынче месяц? То-то! Все ханыги, проходимцы, забулдыги и шмары не без вашей помощи общественно полезным трудом заняты. В тайге стланниковый орех заготавливают, для птицефабрики. С начала сентября вы их в добровольно-принудительном порядке из города выметаете. И там они — до самого ноября. Никто их не дергает, не проверяет, не шпыняет. Дышат вольно. И польза от того великая. В городе спокойно люд живет, а перхоть — тоже дышит не тужа. Никто им в мурло не плюнет — почему ужрался с утра? Иль на чьи набрался? Там они, сявок — за орехами, сами за карты иль выпивон. Там их не шмонали ни разу за все годы. И эта принудиловка — сущий санаторий, рай для ханыг охинских. Если б не зимние холода, они оттуда век бы не возникали. Вот только туда могла смотаться шанхайская «малина». Дух перевести подальше от ваших глаз. За эти пару месяцев многое изменится. Устанут постовые, оперативники. Измотаетесь, поверите, что удалось им на материк слинять, и смиритесь с очередной «висячкой». А они, к зиме поближе, отдохнув и успокоившись, вернутся в Оху. Вас к тому времени другие дела и заботы отвлекут, — рассмеялся Кроншпиль.

Возможно, ты прав, — подумав, ответил Герасим.

— Почему я уверен, так вы сами меня надоумили. Коль по лажовым ксивам иль под маскарадом, слиняли бы трое. Ну, пятеро кентов. Тут же — все. Конечно, иные вот-вот вернутся. Чтоб не оставлять Шанхай без глазу. Но нарисуются уверенные, что с фартовыми все на мази. Шанхай им не просто хаза, а и прикрытие, и большая кодла. А Шанхай фартовым — всем обязан. Воры его держат. Вот и секи.

— Но как найти их там, в тайге? Мы их в городе, под охраной прозевали. А там они без стремачей не живут. Половину шанхайцев на шухер поставят, — задумался Герасим.

— Если б хоть раз их там накрыли бы, понятно, не дышали б без атаса. А коль не случалось в тайге вашего брата, чего им дергаться? Дышат, как в своей хазе, даже файнее, — смеялся Кроншпиль.

— Но как их найти? — не унимался Петр, уставясь в лицо Афанасия.

— Это плево. Надо только засечь, где кайфуют фартовые. За них в тайге — шпана пашет. Законники — бухают днями.

— Наших ребят они знают. Каждого, в лицо. Это все равно, что на верную смерть их в тайгу послать. «Малина» быстро смекнет.

— Да и как мы узнаем, на каком участке приклеились законники?

— А у вас глаза на что? На стланниковые заготовки из Охи в тайгу ведут три дороги. Поставьте на каждой своих стукачей. Пусть приметят, по какой из них в тайгу водяру сявки возят на велосипедах. И хамовку. Там и есть. Фартовые нигде без водяры не дышат. Хавают не ровня ханыгам. Разницу эту и хорьку видно. Как засекут тропу, тогда и решайте, как брать станете фартовых. Здесь уж вам я — не хевра. И так лишку ботал. Грех на душу взял, своих засветил. Но большего из меня не давите.

— Спасибо вам за совет и помощь. Когда это дело завершим, встретимся в спокойной обстановке. Нам будет о чем поговорить, — пообещал Петр.

— Глаза б мои вас не видели, — вырвалось невольное у Кроншпиля. И, спохватившись за невежливость, извинился, отвернувшись.

Гости вскоре ушли. Хозяин закрыл калитку на крючок.

— Как думаешь, не предупредит он фартовых о нашем визите? — спросил Петр заместителя.

Герасим, улыбаясь, уверенно ответил:

— Исключено. Он «на крючке» уже давно. Не первый раз мне помогает. Знает, не на халяву советы дает. Иметь за них будет. А с фартовых что получит, кроме неприятностей. К тому ж совет — не личное участие в деле. Шпаргалка. Ею можно воспользоваться, можно и забыть. Но я не гордый. И Кроншпиль меня ни разу не подводил.

А утром из Охи отправились в тайгу с кошелками и корзинами пожилые люди. За грибами и ягодами, за орехами — внучатам на зиму.

Шли не торопясь. На отдых — не на работу, спешить не стоит.

Шли, отдыхая на пеньках и полянах.

Вон и почтальон с Фебралитки, тоже маслят собирает. Уселся на поляне старой кикиморой, порыжелую шляпу на самую макушку сбил. Вспотел. Много грибов. Хороший год на них удался. Корзина доверху наберется. Старик радуется. Неподалеку от него бабка куст кишмиша обирает. Ягоды от сладости к рукам липнут. Перезрели. Совсем фиолетовыми стали. Хоть теперь в пироги клади. Внучата чай с ними пить будут.

Почтальон по сторонам озирается. В тайге он — нечастый гость. Потому и побаивается ее, от всякого шороха вздрагивает.

Вон ветка дрогнула, уж не рысь ли проклятущая за дедом следит. Их, как слышал, нынче видимо-невидимо в глухомани объявилось на беду людскую.

— Подале от древ надоть. Не то изорвут в куски, — отодвигается старик на середину поляны. И успокаивает себя тем, что проезжая дорога рядом, по какой из города в тайгу люд ходит. Зверь такие места не уважает. От них подальше, в чащу уходит, от шума и выстрелов.

Дед смотрит на ветку березы. На ней бурундук уселся рыжим комком. Будто солнечная искра, потерянная по нечаянности.

Зверек, приметив старика, засвистел тревожно, предупреждая собратьев о появлении чужака.

— Фулюган окаянный, чтоб те понос через ухи! — дрогнул старик, от неожиданности выронил нож в мох. Испугался. И тут же услышал за спиной:

— Чего кантуешься, старая плесень? Обосрался от бурундука! А зачем в тайгу нарисовался? Чё тут дыбаешь, гнида сушеная? — смотрел на него в упор мужик, возникший неведомо откуда.

— Грибы сбираю. Аль не видишь? А ён, гад, наполохал. Свистит, как легавый! Над самой головой. Поневоле спужаешься.

— Тебе-то что мусоров бздеть? Всего-то дышать осталось на одну разборку, — рассмеялся человек.

— В тайге того не ждешь. В нее, матушку, сердце уносим на роздых. Для покою. А сколь коптить мне доведется — одному Богу ведомо. Может, скоро отмучаюсь. Никто не вечен. А ты чего сбираешь? — глянул в пустые руки мужика.