Лев Пучков - Чистильщик Страница 13

Спустя 15 минут мы перевалили вершину сопки – мои разведчики, несмотря на потертости, перемещались довольно расторопно.

Оказавшись на обратном склоне, я с досадой обнаружил, что не могу выполнить на все сто даже это бутафорское боевое задание.

Сразу за сопкой, на которую мы вскарабкались, располагалась следующая – чуть повыше. Она надежно прикрывала от наблюдения примерно три четверти заброшенного села. С нашего места можно было рассмотреть лишь верхнюю часть Чекурдаха – с десяток домишек, прилепившихся к горному склону у самой горловины ущелья.

– Тьфу, еб! – досадливо ругнулся я. – Вот еще не было печали! Н-н-н-да… Пошли, орлята, на ту сопку – оттуда будем наблюдать, – бросил я своим разведчикам и начал спускаться по обратному склону.

– Бо велел здесь находиться, – сообщил мне вдогон кто-то из бойцов. Я обернулся. Никто из троицы даже не сымитировал попытку двинуться вслед за мной.

– Не понял! – Я угрожающе сдвинул брови. – Вы че, орлята, от рук офуели? Я сказал – вперед!

– Бо велел здесь находиться, – упрямо повторил веснушчатый рыжий крепыш. – Велел наблюдать. Отлучаться никуда не велел.

Что ты заладил: «велел» да «велел»! – раздраженно буркнул я. – И потом – что это за Бо?! Командир роты тебе что – братишка, что ли? Для тебя он капитан Болдырев, салага!

– Бо велел на операциях называть его «Бо», – настырно заявил рыжий. – И вообще ко всем обращаться по кличкам, когда на операциях. Гусь, Ведро, подтвердите!

Товарищи рыжего синхронно кивнули.

– Может, вы просто еще не в курсе, товарищ лейтенант? – ехидно поинтересовался рыжий и замолк.

Я досадливо прикусил губу. Три пары прищуренных глаз с нескрываемым недоброжелательством смотрели на меня сверху. Вот так попал! Угу, угу… Ну и чего теперь делать? Возмущаться – глупо. Ротный действительно дал команду находиться на этой сопке. Дотошно объяснять, что для выполнения задачи иной раз необходимо творчески подходить к командам начальства, – «потерять лицо». Сам ведь начальство. И потом – здорово задело самолюбие вот это «товарищ лейтенант». Дать бы гаду рыжему промеж глаз, да нельзя – прав он… Насчет распоряжения ротного по поводу кличек я был в курсе. За то время, что я валял дурака на Большой земле, мои соратники здесь успели вырасти в боевое братство со своим специфическим укладом и духом корпоративного неприятия посторонних. Успели обзавестись боевыми кличками – все до последнего солдата. Я напрасно надеялся, что, побывав в первом рейде, уравнялся с ними. Это не так. Для них я по-прежнему «товарищ лейтенант» – посторонний я. Правда, офицеры роты насмешливо обзывают меня Профессором – за мои велеречивые измышления по различным поводам. Значит, если эта кличка закрепится, вскоре в рейдах меня будут звать Про: в боевой обстановке все длинные слова максимально сокращают, чтобы экономить время на их произношении, – так диктуют законы войны. Но мне еще предстоит заработать свою боевую кличку. Пока не сподобился. Очень, очень обидно!

– Ну и хрен с вами, шланги, – с безразличным видом бросил я, подавляя клокочущее в груди негодование, – обойдусь как-нибудь и так. Я пошел. – Помахав троице ручкой, двинулся вниз по склону сопки.

– Бо велел сидеть здесь, – неуверенно пробормотал мне вслед рыжий, – всем велел!

Вот и сидите, раз велел, – огрызнулся я. – Может, чего-нибудь высидите. А мне надо организовать наблюдение.

– Нельзя одному! – отчаянно зазвенел голос рыжего. – Без прикрытия нельзя, товарищ лейтенант! Ротный жопу на куски…

– Да пошел ты! – заглушил я рыжего. – Тоже мне, наставник нашелся! Заткнись себе в тряпочку и сиди где велели. Тьфу! «Велел», «велел»! – Махнув рукой в знак презрения к рыжему, я наддал во все лопатки и вскоре был вне речевого контакта с троицей.

Перевалив через вершину сопки, я выбрал дерево потолще, спрятался за ним и начал себя успокаивать, одновременно наблюдая за местностью. Получалось даже хуже, нежели я предполагал. Помимо всего прочего, ротный втихаря приказал троице присматривать за мной. Иначе чем объяснить последнее отчаянное восклицание рыжего? Ай-я-яй, как нехорошо! Да что ж он – вообще за офицера меня не считает? Меня, такого крутого и навороченного, отличника-краснодипломника, стрелка-снайпера и рукопашника от винта! Ну, погоди, ротный! Я тебе докажу. Ты будешь об этом горько сожалеть – о своем недоверии. Ха! Без прикрытия нельзя…

Немного успокоившись, я принялся вникать в обстановку. С этой позиции Чекурдах просматривался не полностью – мешали небольшие холмы справа от распадка. Но по крайней мере две трети села я мог видеть как на ладони.

Понапрягав зрение с минуту, я обнаружил две интересные вещи. Во-первых, в селе кто-то был. Из нескольких дворов, расположенных в нижней части, струились тонкие голубоватые дымки. Во-вторых, то место, где я находился, по всем параметрам годилось для универсального поста сторожевого охранения. Отсюда прекрасно просматривался распадок, выходивший к селу, и почти три четверти подступов к ущелью. Будь я командиром гоблинов, обязательно поставил бы сюда сторожевой пост на три сектора. Плюс наблюдателя на пару десятков метров выше села по горному склону. Тогда к ущелью ни одна букашка не проползет незамеченно – не то что рота спецов.

– Хорошо, что гоблины – не профессиональные вояки, а бандиты, – глубокомысленно заметил я вслух. – А то, понимаешь, понавтыкали бы постов где… – Договорить не получилось. Я замер как вкопанный с разинутым ртом. Автомат вдруг стремительно выскочил у меня из рук и взвился ввысь, вдоль дубового ствола…

Ну вот, я приехал. Заруливаю в огромный двор, обнесенный трехметровым каменным забором. На заднем плане двора прилепился небольшой каменный же домик – комната для официальных приемов, кухня и спальня. Бо строится. Он уже два года строится – вон кирпичи и плиты гниют возле забора. Большой и добротный дом – это престиж. Бо прекрасно понимает это, но ему лень расстараться ради каких-то эфемерных высокопарных принципов. Он – дитя Азии, ценит в первую очередь то, что действительно необходимо для хорошей жизни. Например, хорошую еду, удобную одежду, красивых женщин и «уют-комфорт, тудым-сюдым», как он сам любит повторять.

Рядом с домом располагается добротная бревенчатая баня – почти такая же, как сам дом. В бане огромная застекленная веранда, устланная домоткаными половиками и уставленная кадковыми растениями, за которыми Бо сам старательно ухаживает – жене не доверяет. Когда Бо дома, он почти безвылазно находится там: здесь у него кабинет. Повсюду разбросаны цветные подушки, одеяла и книги – Бо обычно валяется на веранде и запоем читает, когда не надо заниматься делами. Да, этот толстый калмык действительно понимает толк в комфорте. Я бы тоже не отказался целыми днями валяться на прохладной веранде и общаться с классиками. Увы, каждому свое.

– Мендут, – махаю рукой, заметив бритую голову Бо.

– Сам такой, – отвечает Бо и тычет пальцем в сторону зеленой лужайки за домом: – Коржик сказал, что утопчет тебя сегодня на первой минуте.

На лужайке разминается Коржик. Этот парниша словно выкован из чугуна – атлет, каких поискать. Пожав Бо руку, я некоторое время стою и любуюсь красотой тела своего спарринг-партнера. Такие мышцы сделали бы честь любому атлетическому клубу – и все настоящее, на мясе и кашах, ни капельки химии.

Весит Коржик 90 кг, и мне с ним трудновато работать: разница в пять кило у бойцов одного класса дает тому, кто тяжелее, ощутимое преимущество. Меня спасает то, что я с детства занимался ушу – я буквально на четверть порядка гибче Коржика. Поэтому до сих пор еще не инвалид.

Бо пошутил, сообщив мне, что якобы Коржик заявил, что утопчет меня на первой минуте. Нет, не потому, что Коржик слабее – утоптать он действительно может, если очень пожелает. В группировке Бо нет более талантливого и техничного бойца. Вопрос не в том. Коржик не мог вообще ничего заявить. Он нем. Этот парниша воевал в Чечне вместе с Бо. Однажды он попал в плен к «духам» и скверно себя вел: всячески поносил чеченов, надеясь, что в ярости они быстро убьют его и не будут мучить. «Духи» оказались терпеливые – они не только вдумчиво пытали Коржика, но и отрезали ему язык.

Коржик – верный телохранитель Бо и, как я предполагаю, основной исполнитель некоторых особо деликатных поручений, которые неизбежны при такого рода деятельности.

Быстро натянув трико, перчатки и протекторы, я подхожу к Коржику и обнимаюсь с ним. Коржик ласково щерится – он меня любит и рад видеть в любое время. Потому что он фанат рукопашки, а, кроме меня, никто из группировки Бо не желает с ним спарринговаться. Когда Коржик входит в раж, он забывает, что идет тренировка, и начинает работать, как в реальном бою. В такие моменты я напоминаю ему о том, что мы тренируемся: крепко бью в лоб, отскакиваю назад и кричу: «Тпррр! Коняка!!!» Обычно это действует.