Фредерик Дар - Дальше некуда! Страница 13

Я вам только что продемонстрировал, что все возможно. Маленькие аплодисменты для артиста, медам и месье... Спасибо!

Еще один стаканчик с Матиа, и баиньки.

Я приезжаю домой очень поздно, но вижу свет в окне Фелиси. Едва я вхожу, как дверь ее комнаты открывается и она появляется на пороге в своем старом бумазейном халате.

– Это ты, малыш?

– Да, ма.

Ее встревоженные глаза измеряют степень моей усталости.

– Ты поел?

– Да.

– Если хочешь еще, осталось тушеное мясо. Я его разогрею в две минуты.

– Не откажусь.

Думаю, ночные трапезы – самые лучшие моменты моей жизни. Я ем на кухне. Хороший стаканчик бордоского в это время лучше любого снотворного.

Фелиси, допивая кофе, с любовью смотрит, как я ем. Как и все матери, она обожает знать, что я хорошо питаюсь. Разве могучий аппетит не признак здоровья?

– Как тебе мясо, Антуан?

– Потрясающее.

– Чем больше его разогревать, тем лучше оно становится.

– Это верно. Корочка просто восхитительна.

– Мясник оставляет мне куски специально. Пауза.

– Хочешь немного горчицы?

– Не надо, и так вкусно.

– Есть рисовый пирог, который ты любишь. Отрезать кусочек?

– Если хочешь. Но я растолстею.

Она довольно фыркает. Если бы у меня отросло пузцо, Фелиси была бы счастлива. Как и все в ее деревне, она считает, что чем ты больше весишь, тем здоровее.

– Как твои поиски маньяка, продвигаются?

– Пока не знаю. Произошло столько невероятных вещей...

Она умирает от любопытства, но вопросов не задает. Я доедаю мясо и сжато пересказываю ей события дня. Она забывает допить свой кофе.

– Какой ужас! Что ты об этом думаешь?

– Пока почти ничего. Вода слишком мутная, чтобы можно было увидеть рыб. Надо дать ей отстояться

– Ты думаешь, что Альфредо?..

– Сейчас я ничего не могу сказать.

Я проглатываю кусок рисового пирога, что ее радует, и прошу еще один, что приводит ее в полный восторг, потом, чмокнув ее в щеку, отправляюсь спать.

Уф! Нет ничего лучше кровати, когда тебя заколебали твои современники и их делишки.

– Антуан!

Я выбираюсь из густого тумана. У моей кровати стоит мама, свежая и пахнущая мылом.

– Прости, что бужу тебя, малыш. Тебе звонит месье Берюрье. Кажется, дело срочное.

Я вскакиваю с кровати и несусь на первый этаж.

Месье Берюрье!

Мама единственный человек в мире, который называет Толстяка «месье».

Я хватаю трубку, разинув рот в зевке с туннель метро.

– Слушаю..

Мне отвечает громкий чих. Потом начинает гудеть голос Берю:

– Подошел все-таки? Ты там преспокойно дрыхнешь, а я, между прочим, всю ночь ехал.

– Ты где?

– В Мутье.

Я ошеломлен.

– А за каким хреном тебя занесло в Мутье, Толстяк?

– И он еще спрашивает! Слежу за твоим типом, Бержероном. Ты ведь мне приказал это, так?

– Рассказывай!

– Вчера вечером он вышел из дому. За ним приехало радиофицированное такси. Я сразу просек, что он отправляется в путешествие. Когда тип, имеющий машину, вызывает такси, значит, он едет на вокзал.

– Браво, месье Шерлок Холмс! Продолжай!

– Он поехал на Лионский вокзал.

– Один?

– Разумеется. Взял из камеры хранения два чемодана и пару лыж, а потом сел в поезд на Бур-Сен-Морис. Было самое время: скорый отправлялся через восемь минут. Я тоже купил билет, потом позвонил в контору, но заметил, что времени на объяснения совсем не осталось. Я ехал в жестком вагоне второго класса с кюре и четой итальянцев с тремя детьми. Представляешь, что у меня было за путешествие?

– Дальше?

– Все это время твой гнида Бержерон нежился в первом классе. Сегодня в шесть утра мы вышли в Мутье, где холод, как в Сибири!

– Бедненький!

– Давай издевайся надо мной, это меня согревает!

– Так что происходит?

– Бержерон спросил, есть ли такси до Куршевеля. Поскольку их еще нет, он взял билет на автобус, который должен туда отправиться через двадцать минут. Что мне делать?

– Следуй за ним и не теряй из виду!

– А где я там остановлюсь?

– Не останавливайся, Толстяк, иди вперед!

– Очень остроумно. Я не забронировал место в гостинице, а из багажа у меня только вчерашний номер «Франс суар». Я в легком пальто и в городских ботинках. Ты можешь себе представить: я на горнолыжной станции в таком виде?

Я оцениваю ситуацию, потом, с присущей мне решительностью, закрываю вопрос.

– Слушай, Приятель, когда приедешь в Куршевель, иди в «Отель де Грандз Альп». Хозяева – мои друзья. Я позвоню им и попрошу встретить тебя ликующими криками и приготовить комнату. Так что ты сможешь принять хорошую ванну и отдохнуть с дороги.

– Что за хреновину ты порешь! – протестует Берюрье. – У меня денег кот наплакал. Едва хватило на билет, да и то пришлось доставать из заначки в носке,

– Не хотел бы я быть на месте парня, дававшего тебе сдачу!

– Если ты не пришлешь мне фонды, то я буду вынужден возвращаться домой через консульство Франции в Савое.

– Получишь ты свои фонды. Срочный перевод будет отправлен, как только откроются почты. Держи меня в курсе дела.

– Ладно, я закругляюсь. Мне надо закончить завтрак: моя кружка горячего вина может остыть.

И он кладет трубку.

– Что-нибудь серьезное? – беспокоится Фелиси.

– Нет. Берю в Мутье. Компаньон Буальвана поехал в Куршевель кататься на лыжах.

– Ты считаешь, это правильный след?

– Я ничего не считаю, ма, просто принимаю обычные предосторожности...

После этого я иду принять ванну.

Через час я выхожу на тропу войны. Прикинутый, как милорд, побритый и надушенный, я начинаю день с хорошим настроением. Дело Берюрье решено: его уже ждут в «Грандз Альп», а средства будут ему высланы через час. Я решаю зайти в больницу, проведать Пакретта.

Пожиратель пилюль похож на мумию Рамзеса II, только не такой свежий. Единственное, что можно увидеть между бинтами, это его кожу красивого зеленого цвета. Он смотрит, как я подхожу, и его взгляд увлажняется.

– Ах, комиссар, какая неудача! Медсестра, провожавшая меня, шепчет:

– Не слишком утомляйте его разговором, он еще очень слаб.

– Пакретг, – говорю я, – кажется, малый, напавший на вас вчера, был невысоким.

– Да.

– Он был средиземноморского типа? Он колеблется.

– Вы знаете, в темноте... И потом, все произошло так быстро...

– Вы говорили Матиа о золотых зубах.

Эта деталь меня смущает, потому что у Альфредо нет фикс. Его клыки натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте «Кольгат»!).

– Да, – бормочет Пакретт. – Я видел, как они блестели у него во рту.

Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его клыки блестят так, что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце отражается от витрины магазина.

– Матиа мне также сказал, что у него были нависающие веки?

– Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.

– Вы узнаете этого типа по фотографии?

– Думаю, да.

– Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок сюда.

– Вы вышли на след? – спрашивает Дохляк.

– Может быть.

Новое появление медсестры, маленькой блондиночки с солидными буферами спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.

Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое пальто и шерстяной шарф.

– Ну что, больно? – спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.

– Да, и довольно сильно, – уверяет Пакретт и сообщает нам: – Я собираюсь подать прошение о досрочной отставке. У меня слишком слабое здоровье для этой профессии, а после такого избиения... Надеюсь, страховая компания не будет долго тянуть с выплатой. Я очень рассчитываю на крупную сумму за временную потерю трудоспособности.

Пино говорит, что со страховщиками ни в чем нельзя быть уверенным. Потом он сообщает, что у него начался бронхит, что приводит Пакретта в ужас.

– Не приближайтесь к моей кровати, – умоляет он. – Если при моих травмах я подхвачу еще какую-нибудь инфекцию, то могу уже не подняться.

Пино немного обижен. Он утверждает, что болеет исключительно для себя и не имеет привычки раздавать свои болезни налево-направо первым встречным, как рекламные проспекты.

Сан-А, начинающий терять терпение, требует фото месье Альфредо Бюизетти.

– Держи, – отвечает Пино.

Он роется в карманах, достает снимок и протягивает мне. Смотрю, на фото изображен сидящий на подушке толстый ребенок, который с глупым видом сосет палец.

– Что это с моим клиентом? Усох, что ли? Пино замечает свою ошибку.

– Это фото моего внучатого племянника. Сына сына моей сестры, той, что замужем за булочником из Ионны. Его зовут Жан-Лу. Не булочника, а ребенка. Ему десять месяцев. Красивый малыш, правда?

Мой ледяной взгляд заставляет его заткнуться. Он протягивает мне фото Альфредо. Я передаю его Пакретту.