Небо и Земля - Дивов Олег Страница 13

– Andrey Verner, – сказал Энди, одной рукой утирая слёзы, а другой пожимая крепкую ладонь.

– Я читал в новостях, – кивнул лейтенант. – Всё про тебя знаю. Кроме одного: куда ты теперь и как вообще дальше…

– Понятия не имею, – признался Вернер и без приглашения рассказал лейтенанту короткую историю своей жизни. Самым интересным событием в ней было столкновение с экранированной от радарного сигнала военной субмариной, дежурная вахта которой удивительным образом прошляпила гражданский лайнер на встречном курсе.

– Да, – сказал лейтенант, выслушав Энди. – Знаешь, дружище, в чём истинный смысл второго закона термодинамики? Как ни упирайся, а бардака всё больше. И чем сильнее упираешься, тем хуже неразбериха. В космосе, доложу я тебе, всё то же самое. Но бывают такие люди – везучие, которых это не касается. Вот ты, например. Только сел на скамеечку, и тут я пришёл. Главное, как меня сюда занесло, не представляю. Я обычно другим путём хожу, он короче. Ну ладно, Andrey, пойдём.

– Куда? – спросил Энди.

– Тебе пятнадцать, – сказал лейтенант. – Я верю, что, имея соответствующий инструмент, ты можешь распилить мою башку пополам, и я от этого стану только умнее. Но в клинику тебя сейчас даже санитаром не возьмут. Соображаешь?

– А то, – Энди невесело усмехнулся. Уж что-что, а это он уже выяснил.

– Значит, тебе надо перекантоваться несколько лет при халявной кормёжке и жилье, – продолжил лейтенант. – Ничего, что я по-простому, без церемоний? Называю вещи своими именами.

– Да я понимаю…

– В Париже тебе дадут нищенское пособие и загонят в дешёвую школу. Потом ты пойдёшь на завод вправлять мозги роботам, а ночами будешь готовиться в университет. Тебе придётся туго, но ты пробьёшься и получишь стипендию. Ещё пять лет впроголодь с жуткими нагрузками, потому что днём учёба, а ночами работа санитаром. Учиться надо хорошо, чтобы не отняли стипендию, и пахать тоже придётся до седьмого пота, чтобы не выгнали. И это ещё лучший вариант. Это, считай, если тебе по-прежнему будет везти. Но может статься, что ты останешься до конца своих дней на заводе. На гидропонной фабрике какой-нибудь… Как думаешь, это достойное место для тебя?

– Господин лейтенант, – сказал Энди твёрдо, – не надо меня уговаривать. Я сам понимаю, в каком положении оказался. Куда вы меня зовёте? Объясните – и я пойду. Я вам почему-то верю.

– Молодец! – сказал лейтенант. – Это ты правильно. Мне нужно верить, у меня профессия такая. Представляешь – говорю я капитану: сэр, отказ ходового процессора, управляться не могу. А он не верит… М-да. Так вот, Andrey. Если ты разбираешься в медицинской технике, то вся наша аппаратура для тебя не сложнее молотка. К восемнадцати ты получишь классную профессию и как военный – массу льгот. Кстати, сможешь перевестись на медицину. Если захочешь, конечно. Вот и решай. До училища десять минут ходу.

– Не знаю, – пробормотал Энди. – Училище… Выше ногу, курсант…

– Да что ты! – лейтенант рассмеялся. – Это же космическое! Там второй принцип термодинамики работает вовсю. И ребята отличные, гарантирую.

– Я по возрасту не подхожу… – робко заметил Энди.

– Сделаем, – отмахнулся лейтенант.

– А вы там преподаёте?

– Да нет. Подбираю себе экипаж из выпускников. Меня на учебную базу загнали временно. Так сказать, в воспитательных целях. За грубость и нетактичное поведение. Но я это училище знаю. Поверь, там вполне можно жить. Кормят от пуза, отдельные комнаты, и, я повторяю, очень приличный народ. По-моему, это для тебя шанс.

– Я хотел бы ещё подумать, – сказал Энди.

– Три дня. Потом я уеду. У тебя деньги-то есть? Ты вообще когда ел последний раз?

– Погодите, господин лейтенант, – попросил Энди. Он спрятал лицо в ладони и несколько минут, сопя, просидел неподвижно.

Лейтенант спокойно ждал.

– Всё правильно, – сказал Энди, убирая руки от лица, которое оказалось красным и слегка дёргалось. – Всё правильно. Я пойду с вами.

– Ты быстро соображаешь для своих лет, – заметил лейтенант. Он поднялся, Энди тоже встал. – Попомни мои слова, даром тебе это не пройдёт.

– То есть? – не понял Энди.

– Не быть тебе адмиралом, – объяснил лейтенант. – Впрочем, как и мне.

У дверей училища Энди внезапно остановился.

– Все нормально, – улыбнулся лейтенант. – Я с тобой. Все будет ОК.

– Да нет, – сказал Энди. – Я хотел спросить… Вы мне помочь решили, потому что я тоже русский?

– Ничего себе! – улыбка лейтенанта растянулась чуть ли не до ушей. – А кому ещё помогать-то на этой вонючей планете? Ладно, не дури, Andrey. Какая разница, кто ты по крови… Тебе было плохо. Как я мог пройти мимо?

– Извините, – пробормотал Энди.

– Ерунда, – сказал лейтенант. – Я, наверное, за свою жизнь раз двадцать вот так сидел один-одинёшенек и впадал в отчаяние, как ты сегодня…

Энди ждал продолжения, но его не последовало. Тогда он не удержался и спросил:

– И к вам подходили добрые люди?

– Ни-ког-да! – рассмеялся лейтенант не без гордости. Он поставил ногу на ступеньку и хитро подмигнул Энди. – Выше ногу, курсант Вернер, – сказал он. – И выше нос. Путешествие началось. Poyehali!

– Poyehali! – откликнулся Энди.

За последующие годы Энди впадал в отчаяние не двадцать раз, как лейтенант Успенский, а всю тысячу. Он безумно тосковал по родителям и никак не мог понять, отчего судьба жестоко обошлась с ним. Но никогда больше не терял самообладания на людях. Военному астронавту такая роскошь не полагалась.

В навигаторы он не прошёл из-за слишком высокой нервной возбудимости. На отделение систем управления огнём его тоже не взяли – реакция оказалась не та. Расстроенный Энди сидел на подоконнике и с тоской рассматривал свой билет в Европу, когда к нему подошёл старший преподаватель отделения технической поддержки. Он за шиворот снял абитуриента с подоконника и пять минут с ним поговорил. «А откуда ты здесь вообще?» – «Меня привёл лейтенант Успенский», – ответил Энди. «Да ну! – преподаватель рассмеялся. – Узнаю друга Алекса. Его наш ректор до сих пор без дрожи в голосе не вспоминает. Пошли, астронавт. Считай, я тебя зачислил без экзаменов. И если ты через год не будешь лучшим на курсе, я тебе за лень и раздолбайство голову оторву!»

К четвёртому курсу за Энди укрепилась репутация блестящего специалиста. Постепенно он входил во вкус: работа с механизмами и электроникой боевых кораблей оказалась не менее тонкой и увлекательной, чем нейрохирургия. Корабли тоже были по-своему живыми, они нуждались в качественной диагностике, и тут Вернеру не было равных. На пятый курс он перейти не успел: за ним приехал знаменитый капитан Успенский, встречать которого выбежало во двор пол-училища. «Poyehali?» – спросил капитан. «Poyehali!» – ответил Энди. Ему вне очереди вручили нашивки энсина, и Успенский забрал Энди на свой дестроер «Хан Соло». Два сезона патрулирования в Поясе энсину Вернеру засчитали как дипломную практику. Без малого половина экипажа «Соло» была из таких мальчишек, уже со знаками различия мичмана, но ещё без официального сертификата. Как Успенский протаскивал их на борт, Вернер до конца не разгадал. Но зато тинейджерский экипаж, не обременённый излишней привязанностью к жизни ввиду отсутствия детей и жён, буквально творил чудеса. Ордена и медали сыпались на дестроер как из рога изобилия. Гоняя пиратов и контрабандистов, «Соло» производил манёвры, невозможные для судов такого типа, и подолгу ходил с ускорениями, под которыми в других экипажах никто не мог шевельнуть рукой.

Потом Энди тонул на «Фон Рее». Потом затыкал своим телом пробоину на скауте «динАльт». Потом вляпался в большие неприятности на десантнике «Рик Декард», где дважды был контужен и чуть не сгорел. Взрывался на бэттлшипе «Эндрю Виггин». И эта последняя история оказалась концом его славной карьеры. Лейтенант Вернер приобрёл дурную репутацию везунчика. Человека, который выпутывается из смертельно опасных ситуаций. И человека, которого эти ситуации находят, что называется, без долгих уговоров. Его никто не хотел брать в экипаж. Даже сам Успенский, теперь уже коммандер Рашен. Во-первых, у Рашена на «Тушканчике» был полный комплект, а во-вторых, у Вернера в результате многочисленных психических травм здорово испортился характер и он Рашену несколько раз основательно нахамил.