Дорога особого значения - Александр Александрович Тамоников Страница 13

— Вполне, — ответил Петр Петрович. — А что, у вас имеются какие-то сомнения? Так поделитесь!

— Сомнения? — покрутил головой Сальников. — Тут не сомнения, а, можно сказать, полная уверенность…

— Уверенность в чем? В том, что у нас ничего не получится?

— Вот именно.

— И почему же?

— Потому что это заключенные, — пояснил Сальников. — Даже если их удастся организовать и устроить восстание, они тотчас же разбегутся в разные стороны. Какая уж там организованная борьба, да еще со стрельбой и взрывами. Это же заключенные. У них совсем другая психология. Своя собственная.

— А как же ненависть? — спросил Петр Петрович.

— Какая ненависть? — не понял начальник лагеря. — К кому?

— К советской власти, — пояснил Петр Петрович. — Которая засадила их за решетку на долгие годы и содержит в нечеловеческих условиях. Как быть с этим? Или, может, вы считаете, что ваши, так сказать, подопечные испытывают к советской власти нежные чувства и готовы ее защищать?

— Я так не считаю, — пожал плечами Сальников. — Но все равно сомневаюсь…

— Это потому, — назидательно произнес Петр Петрович, — что вы на эту тему не думали. Ведь не думали, не так ли? Вот видите… А вот немецкая разведка подумала. И пришла к определенным выводам. Их суть в том, что заключенные обязательно должны подняться на борьбу с советской властью. В конце концов, помимо уголовников и всяких случайных лиц, которых принято называть бытовиками, среди заключенных немало и убежденных противников советской власти. Разве не так? Неужто и они не пожелают вступить в борьбу с советской властью, если предоставить им такую возможность?

— Они, может быть, и пожелают… — неуверенно произнес Сальников. — Но их не так и много. Тех же уголовников гораздо больше.

— А это не имеет значения! — уверенно произнес Петр Петрович. — Тут главное — подняться. Бросить, так сказать, клич и предпринять определенные действия. В этом случае поднимутся и все остальные. Сработает эффект толпы. Ну, или, точнее говоря, эффект стаи. Ваши заключенные — это же стая. Разве не так?

— Может, и стая, — мрачно произнес Сальников. — Но все равно стаю тоже нужно поднять и направить в нужную сторону.

— Покажите стае добычу, и стая сама устремится к ней и вцепится ей в горло. Что, собственно, нам и нужно. Нужно лишь умело показать эту добычу и объяснить стае, что это и есть добыча. Самая лакомая из всех, которые только могут быть. Вот вы это и сделаете.

— Ну-ну… — скептически ухмыльнулся Сальников.

Не нравился ему этот разговор. Не нравился с самого начала, и чем дальше, тем больше. Не верил он в эту затею. Да, конечно: если перед заключенными открыть ворота лагеря, то они, разумеется, в эти ворота устремятся. В первую очередь — уголовники, за ними — политические, потом, возможно, и бытовики. Жизнь в лагере далеко не мед, и не каждый заключенный надеется дотянуть до конца срока. А тут такая возможность. Но дальше-то что? А дальше — разбегутся заключенные по городам и весям. На все четыре стороны разбегутся, благо впереди весна, а за ней и лето. Уголовники опять начнут грабить и убивать, политические и бытовики, наверно, подадутся по своим домам или затаятся в каких-нибудь норах… Какое уж там организованное восстание?

Но даже не это было для Сальникова главным. Главным здесь был он сам, его будущая судьба и участь. А что, если затея не удастся? Что, если НКВД и пришедшая к нему на помощь армия окажется ловчее и сильнее? Что тогда будет ждать его? Ответ напрашивался сам собой, и был он очевидным и понятным: а тогда Сальников из начальника лагеря превратится в его сидельца. И это в лучшем случае. А скорее всего его просто расстреляют. Время-то военное, а тут массовое восстание против советской власти. Не бывает преступления хуже.

Так что же ему делать? Пристрелить Петра Петровича, кем бы он ни был, — это не выход. Мигом прибегут те двое, которые прохаживаются мимо окна. А может, их даже и не двое, а гораздо больше, как знать? Со всеми разве справишься?

Есть, конечно, и другой вариант. Не хотелось бы Сальникову к нему прибегать, но он есть. А вариант таков. Сальников сделает вид, будто он согласен с Петром Петровичем и готов приступить к действиям, а сам тем временем явится с повинной к своему начальству, сдав, таким образом, себя самого, но вместе с собой — и Петра Петровича, и этих смутных личностей, которые похаживают мимо окна… Да, конечно: и в этом случае Сальникова, вероятно, ждет тюрьма, зато он останется жив. А может, и тюрьмы никакой не будет, ведь он ничего еще не успел сделать против советской власти. Даже наоборот, он помог изобличить целую шпионскую вражескую сеть! Разве за это сажают или расстреливают? В крайнем случае, его снимут с должности и, возможно, отправят на фронт. Ну, так это куда как лучше, чем загибаться в лагере или томиться в камере смертников, ожидая расстрела! Так что же делать? Как поступить?

Пока Сальников терзался в размышлениях, Петр Петрович молчал и вглядывался в начальника лагеря. А затем сказал:

— Я понимаю все ваши сомнения и терзания. В конце концов, окончательное решение за вами. Но вместе с тем хочу вас предупредить. Если вы не согласитесь выполнить работу, мы от вас просто избавимся. Надеюсь, вы понимаете: для чего нам нужен человек, который о нас знает, но он не с нами? Чтобы он, спасая себя, донес на нас? То же самое вас ждет, если вы задумаете затеять с нами какую-нибудь игру. Скажем, формально согласитесь сотрудничать с нами, а сами попытаетесь на нас донести. Вы понимаете, о чем я вам толкую?

Сальников долго не отвечал, с угрюмой задумчивостью глядя куда-то в угол.

— Что именно я должен делать? — наконец, спросил он.

— Вот так-то лучше, — сказал Петр Петрович. — И для Германии, и для нас, и для вас лично. Возвращайтесь в лагерь и начинайте сколачивать группу. Нажимайте на их низменные инстинкты — я имею в виду желание отомстить советской власти. Обещайте какие угодно блага: свободу, деньги… Да-да, и деньги, вы не ослышались. Самым толковым и активным участникам мы готовы заплатить. Словом, действуйте. О результатах будете докладывать мне лично. Будем встречаться здесь же, в этой квартире. Следующая встреча через три дня в это же самое время, что и сегодня. И поторопитесь — скоро весна. А весна — самое подходящее время для военных действий. Я имею в виду и наступление Красной армии на фронте, и наши с вами дела. Они тоже касаются войны.