Александр Маркьянов - Бремя империи Страница 14

Здравствуйте, приехали. От чего шли, к тому и пришли…

— Вообще никак?

— Никак! — твердо повторил Али — совсем никак. Только засветимся.

Я отхлебнул совсем остывший кофе. Какая-то мысль вертелась в голове, еще со времен разговора с Иваном Ивановичем…

— Слушай… А остальные наши где? Ведь если мы работаем автономно — может получиться так, что мы друг другу помешаем…

— Наши? — скептически хмыкнул Али, и тут же поправился, вспомнил — извини… Про наших я знаю не больше чем ты…

И тут мысль родилась, да не просто родилась — засияла во всей красе! И именно эта насмешка Али помогла мне понять, что мы должны дальше делать!

— Как ты меня назвал?

— Когда?

— Сейчас ты хмыкнул, когда я сказал «наши». Помнишь, на корабле ты меня называл предателем…

— Извини, Ворон — Али приложил руку к сердцу, как это делали турки — честное слово извини. Просто забыть сложно, как ты наш курс на Питер променял. Мог бы и остаться…

— Да прекрати ты извиняться! Ты назвал меня предателем — но это же гениально! Именно это мы и должны сделать!

— Тише ты! — теперь настала очередь Али одергивать меня — ты о чем? Что мы должны сделать?

— Предать! Нам — верней не нам, а тебе — для того, чтобы тебе поверили, нужно стать предателем!

— Ты в своем уме? — недобро глянул на меня Али

— В своем! Такого никто не ждет! Здесь привыкли к тому, что местные кадры могут предать! Предают полицейские, жандармы — почему не может предать флотский офицер?!

— Потому что он давал присягу, черт тебя дери!

Я резко тормознул, по лицу Али понял, что из моего замысла он не понял ровным счетом ничего, а я, если буду продолжать в то же духе — могу запросто получить по морде…

— Давай-ка пересядем в машину. В мою, если не возражаешь…

Бросив на стол несколько монет — обед здесь был раза в три дешевле, чем в Санкт-Петербурге — мы перешли улицу, расположились в моем экипаже. В тесноте, но не в обиде. Я покрутил рукоятку магнитолы, увеличивая громкость звука. Проигрывался диск с оперной музыкой — Леонкавалло, «Паяцы»…

— Теперь слушай меня! Внимательно слушай, и прежде чем ответить — думай! Ты мусульманин, верно!?

— Верно… — Али непонимающе смотрел на меня

— Ты мусульманин с детства, и твой отец мусульманин и все твои родственники — тоже мусульмане, ведь так?!

— Так. Мой отец даже хаджи… [хаджи — тот, кто совершил хадж, в умме таких людей очень уважают. Отличается белой повязкой на чалме…]

— А теперь ответь, Али — только прежде чем ответить подумай очень и очень хорошо. Если ты, мусульманин и сын хаджи, придешь к террористам, и скажешь, что не можешь больше смотреть, как русские угнетают истинную веру, что не можешь больше жить в безверии и служить русским — скажи, Али, они тебе поверят?!

Прежде чем ответить, Али долго смотрел куда-то перед собой…

— Да, Ворон, поверят… — наконец глухим голосом сказал он — ты умный, ты хорошо мыслишь. И ты хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так — они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?

— Сдать меня! — твердо сказал я

— Что??!!

— Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.

Али молча смотрел на меня…

— Ты должен сказать — не вдаваясь в подробности — что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить — именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте — и тебе, как офицеру спецподразделения дали такой приказ — искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое — но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев — а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать — пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…

— Тебя же убьют… — Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю — они найдут тебя и убьют!

— Не убьют. Скажи, что вся информация — в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах — известна лишь мне. Ты — на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым — чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так то просто.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины? [хашишины (ассасины) — на территории Ирана в VIII–IX веках в рамках Суфийского тариката Накшбандийа возникло достаточно странное явление: молодых людей брали в закрытые школы и, накачивая гашишем, создавали им иллюзию райского мира, помещая среди гурий, в садах. Одновременно с тамошней тогдашней техникой промывания мозгов так или иначе их зомбировали. И во времена халифата они использовались для решения политических задач: это были фанатичные убийцы и террористы. Этот орден так и назывался — Орден Хашишин, переводится — Гашиш (гашиш использовался как психотропное вещество, с помощью которого можно было воздействовать на сознание). Кстати французское слово «assasin» — убийца, которое впоследствии переняли многие языки мира, напрямую происходит от «хашишин». Считается, что данный орден был полностью уничтожен войсками Хулагу-хана, внука Чингисхана. Но это не так. Хашишины, наряду с древнееврейской сектой сикариев, считаются основоположниками политического терроризма. ]

— Люди старца горы?

— Его самого. Многие думают, что Хулагу-Хан, внук великого воина Чингисхана истребил их — всех до одного. Но это не так, поверь мне, я знаю, что говорю. Они существуют и по сей день, они — часть исламского подполья. Эти хашишины убивали еще крестоносцев, пришедших, чтобы отбить Гроб Господень из рук иноверцев. Никто и ничто не может спасти от хашишинов. Скорее всего, за тобой придут именно они…

— В три года… — спокойно ответил я — я остался без отца, меня воспитывал дед, тогда еще капитан первого ранга. В три года я первый раз встал на палубу корабля, в четыре года — взял в руки оружие и начал учиться стрелять. Мой прадед — командовал эсминцем при прорыве в Скапа-Флоу и приказал вступить в бой с броненосцем, который по размерам был в три раза больше его корабля. Он шел на смерть, но шел на смерть прямо, не сгибаясь — и погиб в бою, оставшись верным офицерской присяге и чести. Ты веришь в то, что ушедшие смотрят на нас с небес Али? Вот я — верю. Никогда и нигде Воронцовы не отступали перед лицом опасности — и я не буду первым, кто трусливо отступит перед опасностью.

— Ты не знаешь, о чем говоришь… Хашишины…

— Это всего лишь люди, Али. Кем бы они ни были — это всего лишь люди. Может, они фанатичны, беспощадны и хорошо подготовлены — но я офицер и дворянин Российской Империи. Я с детства готовился воевать, защищая свой дом и свою страну. Меня сложно будет взять даже мертвым — не говоря уж о том, чтобы взять живым…

— Бред полный… — Али с раздраженным, даже скорее раздосадованным видом откинулся на спинку сидения машины, не в силах осознать сказанное, понять до конца замысел.

— Не бред. Если мы будет изображать из себя кого-нибудь другого, работать под чужими именами — играть в сыщиков и воров, в общем — нас разоблачат и очень быстро. Здесь целый департамент полиции, управление жандармерии, военные — кого только нет. И все играют в сыщиков и воров и ничего сделать они не могут! Мы должны не играть, мы должны быть теми, кем мы и являемся. Как можно ближе к правде! Я — русский офицер и дворянин, готовый пойти на все ради защиты своей страны, даже на самое страшное. Верность стране — вот моя офицерская и дворянская честь. Меня долго готовили, лучшие кузнецы страны ковали смертоносный клинок — и теперь он покинул свои ножны, дабы разить врагов, без жалости и без пощады. В этом — правда!

А ты — да, ты русский офицер и мой друг. Но кроме верности дружбе и присяге есть еще третья верность, которая сильнее всего и которая в твоем случае противоречит двум другим. Верность Аллаху, верность истинной вере. Ты не можешь смотреть, как твой друг убивает твоих братьев, как русские убивают и угнетают твоих братьев. То, что тебе приказали взять в руки оружие и убивать, убивать подло и грязно, стрелять в спину безоружным, стало для тебя последней каплей. После этого ты понял, что твое место — в умме, не во флоте. Ты понял, что живешь неправедно, ты не живешь, как должен настоящий мусульманин, не идешь по пути к Аллаху. Ты не хочешь предавать меня — но ты хочешь предупредить своих братьев о смертельной опасности, нависшей над ними. Вот кем ты должен быть — и в этом тоже много правды, ведь скажи. Если ты скажешь, что не хочешь играть в эту игру — я тебя пойму. И не обижусь…