Петр Катериничев - Иллюзия отражения Страница 14

Он, продолжая бессмысленно улыбаться, кивнул, я полуобернулся к рулю и почувствовал, как померк мир: он ударил меня в висок, удар был столь силен и скор, что я упал и при падении ударился затылком об угол скамейки для пассажиров. На какое-то время я потерял сознание. А когда пришел в себя, пловца в катере не было. Я доложил по радио обо всем на берег, включил мотор и пошел пропахивать акваторию по квадратам... Пловца не было нигде.

Я домчал до берега, прошел на катере вдоль пляжа – подумал, вдруг он вернулся, – нет, на берегу было пустынно. Вскоре подошли катера полиции и береговой службы. Труп Сен-Клера нашли спустя час в двух с половиной милях от берега. Но об этом я узнал уже от вас, господин Данглар. Кажется, после удара, падения или вообще от всего происшедшего у меня был некоторый шок. Медики обработали мне рану на затылке, дали пару таблеток аспирина и какой-то транквилизатор. Потом я сидел на берегу и дрожал: видимо, сказалось нервное напряжение. Когда появился господин Данглар, была установлена и личность утонувшего. – Фред развел губы в вымученной улыбке. – Бодрости мне это не добавило. Вот теперь – все.

– Боюсь, что нет, – мрачно отозвался Данглар. – Какие-то вопросы, господа и леди? Комментарии?

– «Трусы и рубашка лежат на песке, никто не плывет по опасной реке...» – не сдержался я, процитировал по-русски.

– Извините, вы что-то сказали? – вежливо поинтересовался Данглар.

– Шутка. Фолклор моего детства.

– Вы не утратили склонность к юмору, и это отрадно, – прошипел Данглар совсем не радостным тоном. – А теперь поговорим по делу. Что мы имеем? Два трупа за одну ночь. Алина Арбаева, дочь российского магната, и Эдгар Сен-Клер, сын швейцарского банкира. По словам господ Дронова и Вернера, ничем пока не подтвержденным, и девушка, и молодой человек незадолго до самоубийства были неадекватны и психически неуравновешенны; и она, и он желали не смерти, а мифической вечной жизни: одна среди звезд, другой – в пучинах океанов... И в том и в другом случае наши славные спасатели, по их же словам, не сумели, не успели – или не пожелали? – предотвратить самоубийства. Пока я доступно излагаю?

Мы согласно кивнули.

– Ну а теперь давайте поразмышляем вместе. Господин Олег Дронов, физически крепкий молодой человек, с отличной реакцией, не сумел спеленать девчонку, находящуюся на грани самоубийства. Это первое. Второе. Господин Фред Вернер не сумел удержать от того же самоубийства Эдгара Сен-Клера, мотивируя это тем, что банкир Сен-Клер, дескать, человек изрядной физической мощи...

– Мне показалось, я достаточно ясно объяснил...

– Прошу меня не перебивать, господин Вернер, или, еще точнее, господин Фридрих Георг фон Вернер унд Лотовски! Мы вас выслушали внимательно, теперь послушайте меня! Все вы! – Данглар сделал глоток остывшего кофе, продолжил: – Кто такой господин Фридрих Георг фон Вернер унд Лотовски? Просто отпрыск обедневшего дворянского рода? Потомок генерала вермахта и генерала рейхсвера? Нашедший себе в этой жизни занятие сродни спорту – полевая разведка и диверсии! Не нужно делать лицо непроницаемым, господин Вернер! Ваша родная контора в Пуллахе вас не сдала: у нас свои источники информации! И вот – этот человек, обученный не просто бить или отключать одним ударом противника, но – уничтожать любого в рукопашной схватке, получает по голове – от кого? От банкира, «белого воротничка», изучавшего ушу и айкидо в приватных школах и не имевшего никакого опыта реальных боевых столкновений! Вы хотите, чтобы я поверил той белиберде, что вы несли?

Фред остался спокойным, на лице его не дрогнул ни один мускул.

– Это все эмоции, господин Данглар. Жизнь сложнее. Естественно, в боевой обстановке у Сен-Клера в поединке со мной не было бы никаких шансов. Я подробно и обстоятельно изложил вам детали моего душевного состояния и отношения к... потерпевшему. Если уж внести полную ясность, он показался мне самым настоящим... поэтом, не способным на такой решительный поступок, как рукопашная схватка. Я ошибся. И готов за эту ошибку отвечать. Но не более.

– А более и не нужно. В вашем прошлом, да и в настоящем, господин Вернер, все укрыто такой грязной коричневой мутью...

– Господин Данглар, я попросил бы вас подбирать слова. Вы обвиняете меня в симпатиях к фашизму?

Барон раздвинул губы в хищном оскале, весьма отдаленно напоминающем улыбку, а в глазах его, кроме привычного льда, теперь тлел и холодный огонь.

– Не стоит придавать моим словам произвольные значения. К тому же я еще не закончил. Вы были уволены со службы, господин Вернер, и никакой политики в этом не было: в одном из баров вы устроили грязную расистскую драку с выходцами с Ближнего Востока; сломанные челюсти, пробитые головы, переломанные ребра – я уже не говорю о мебели...

– Вы трактуете факты слишком вольно, господин Данглар. Это была банда торговцев наркотиками, и то, что такие банды часто организованы по этническому признаку, не моя вина, а беда Запада. Мы слишком с ними церемонимся.

– Ну да: ведь ваша девушка оказалась наркоманкой и, когда забеременела, предпочла не рожать, а затем и вовсе бросила вас, нет?

– Она меня не бросала. Она умерла.

– Это одно и то же.

Вернер побледнел, но сдержался.

– Знаменитая немецкая выдержка. Но тогда вам ее не хватило: раненые, покалеченные... Против вас была развернута кампания в прессе, но вы – исчезли: полиция не нашла обвинения, какое могла бы вам предъявить в первые часы после разгрома – как вы говорите? Притона наркоманов? В документах это было обозначено как кафе. С каким-то цветочным названием.

– «Цветущий миндаль».

– Возможно. А вы, господин Вернер, сочли за благо переждать скандал в частной клинике в Швейцарии. В клинике для... душевнобольных? Извините, ошибся: это просто хорошая неврологическая клиника, в которой людей избавляют от последствий нежданных и весьма сильных стрессов. А знаете, что пришло мне в голову, господин Вернер? А что, если вы не избавились от этих последствий? И что, если, руководствуясь не знаю уж чем, больным вашим воображением или чем иным, вы просто-напросто утопили бедного Сен-Клера?! Если семь месяцев назад у вас достало сил и гнева разметать и размазать по стенам банду наркоторговцев, чем объяснить, что банкир Эдгар Сен-Клер, по вашим словам, с одного удара отправил вас в беспамятство?! Или – это вы отправили его в небытие?

Глава 20

А я слушал все это, смотрел на Данглара и думал себе: а зачем все-таки господин барон затеял эту «сагу для идиотов с оркестром»? Хотя – тоже понятно. Какой бы идиотской ситуация ни выглядела, манипуляторы нестойкими душами, как правило, достигают своей цели: люди начинают сомневаться, тревожиться, бояться, становятся пугливыми, подозрительными и жестокосердными одновременно, превращаясь из разумно мыслящих существ в толпу. Лишить людей собственного мнения, сбить в толпу, пусть даже расфасованную перед ящиками телеприемников в собственных квартирах и особняках или зависших в Паутине, – вот цель и задача любой власти: толпа послушна и управляема, ей нужно только время от времени напоминать имя виновников всех бед и вливать свежую кровь – взрывами террористов, «справедливым возмездием»... Любая власть стоит на крови и без крови ей не обойтись. И то, что является законом для одних, другими воспринимается беззаконием, и ничего тут не поделаешь и не переделаешь. Таков мир.

– Вы хотите предъявить мне обвинение, господин Данглар? – севшим от сдерживаемой ярости голосом спросил Фред.

– Я предпочту пока этого не делать.

– Тогда зачем вы устраиваете этот балаган? – не сдержалась Бетти.

– А до вас, госпожа Кински, очередь еще дойдет.

Диего улыбнулся, опустив уголки рта:

– Господин префект, я очень бы попросил вас быть вежливым с госпожой Кински. Она очаровательное дитя, и видит бог, все мы ее очень любим. Нам было бы крайне неприятно, если бы вы вновь перешли границы светских приличий и унизились до грубости. Грубость, высокомерие, чванство – удел хамов и сволочи, волею судеб вознесенных на эфемерные вершины... Но вы-то, барон, должны понимать всю ответственность вашего положения... и всю иллюзорность иных вершин.

Похоже, от столь изысканного выговора барон смешался и даже слегка порозовел. Тем не менее он встал, поклонился Элизабет и церемонно произнес:

– Прошу простить меня, госпожа Кински, в запале я был не вполне вежлив.

И тут – взорвалась Бетти:

– Какая к лешему вежливость, Данглар! И прекратите паясничать, и вы, и ты, Диего. Я понимаю, что ты руководствуешься самыми благородными помыслами, но поверь, я совсем взрослая девочка и сумею себя защитить.

– А вот это верно. Госпожа Кински владеет кроме английского немецким, испанским, итальянским и русским языками, отменно стреляет из пистолета, мастерски отрабатывала на полигонах кратковременные огневые контакты, хотя в реальных переделках, в отличие от господина Вернера, ей побывать не довелось... Что еще? Творчески использовала шокеры, шнуры, заколки-стилеты и иные бабск... извините, дамские штучки. Участвовала в неких совместных проектах МИ-6 и ребят из Лэнгли, а потом вдруг, ни с того ни с сего, попала в немилость, ушла в депрессию и была уволена вчистую, даром что под суд не угодила... И с чего, спросите вы? Влюбилась скромная девушка в чернокудрого красавца, а чернокудрый красавец оказался кадровым офицером Моссад, и качал через милую подружку информацию, и вербанул кого-то еще из женского состава упомянутого ведомства Соединенного Королевства, чего девушка не перенесла и чуть не лишила жизни и возлюбленного, и его новую пассию, и самоё себя... Мутная историйка, а, госпожа Кински?