Александр Бушков - Ашхабадский вор Страница 14

– И?

– И ничего. Шмон, конечно, был, но не шибко сильный. В штабе его тоже не очень-то жаловали. Объявили просто, что погиб, мол, боец на ратном поле, честь и слава герою…

Строения из красного кирпича они достигли, вот спасибо, без проблем и неприятностей. Гриневский смело толкнул дверь… и они оказались в другом мире. Будто сработала кем-то активированная машинка времени. Таксист негромко присвистнул на американский манер: «О, о!», Маша машинально запахнула полы куртки поплотнее, будто отгораживаясь от сюрреалистической действительности, а Алексей… Алексей Карташ лишь шумно перевел дух – то ли от нечаянной ностальгии, то ли от обалдения.

А обалдеть было отчего.

Пустое помещение, куда они попали, занимало практически весь первый этаж – разве что за бледно-коричневой дверью таилась небольшая, судя по всему, кухня, источающая пары и ароматы вчерашнего супа. Штук восемь стоячих столиков на алюминиевой ножке, покрытых облупившимися листами белого пластика, стены, крашенные до половины человеческого роста ядовито-зеленой краской, а выше – побеленные и, разумеется, пачкающиеся, засиженная мухами стойка, усыхающие в витрине бутербродики с сыром и колбасой, унылые ряды бутылок с минералкой, водка на полке, бутылочное пиво за стеклом. Но не это и не столько это поразило гостей. Алексея более всего потрясло наличие на стойке громоздкого, уже почти забытого аппарата для разливки сока – три перевернутых конуса, закрепленных на поворачивающейся ножке: подставляешь под него щербатый граненый стакан, поворачиваешь крантик – и потек из сосуда яблочно-грушевый или там березовый… Конусы были пусты. И, как последний штрих для этой панорамы неведомо каким образом сохранившегося уголка социалистического быта, угрожающе нависало над стойкой исполинское, неведомого автора полотно в раме, квадратных метров шести площадью, выполненное крупными, смелыми и жизнеутверждающими мазками в жанре развитого соцарта: какой-то мордатый тип в костюмчике и при очочках на трибуне, явно представитель аппаратных структур, благосклонно принимает букеты цветов от идиотически радостных соплюшек в национальных нарядах, окруженных толпой умиляющихся родителей и представителей узкоглазой интеллигенции; причем на заднем плане представители пролетариата со злостью продолжают копать некий уходящий за горизонт канал. Причем вручную. Короче, подобные шедевры живописи доморощенных рембрандтов с названиями вроде «Н. С. Хрущев на торжественной церемонии, посвященной завершению реконструкции Волго-Балтийского водного пути» или «Л. И. Брежнев присутствует на торжественной смычке Байкало-Амурской магистрали», как правило, украшали собой в не столь далекое время исключительно краеведческие музеи провинциальных городков – и то лишь по причине отсутствия прочих, хоть чем-нибудь знаменательных местных артефактов. А вот в образе мордатого очкастого аппаратчика, голову можно прозаложить – один лишь Карташ его узнал – был изображен Сапармурат Ниязов, президент Туркменистана.

Иными словами, жизнь в буфете на сортировочной станции Буглык будто бы замерла на глухой отметке «1975 год» и с места пока сходить не собиралась. А запах! Потрясающая смесь ароматов прогорклого масла, мяса третьей категории, кислой капусты и еще чего-то такого далекого, ностальгического, воскресающего память о закусочных, пельменных и прочих очагах общепита, короче, о временах, когда слыхом не слыхивали ни о каких пиццериях, бистро и «макдональдсах», а «кока-колу» видели только по телевизору, да в недолгое время Олимпиады-80… И вот эту бьющую через край соцреальность довершала фигура дородной тетки в замызганном переднике, по-хозяйски расположившейся за стойкой – с какой-то местной газетенкой в руках и с грозным выражением «не мешайте работать, суки» на лице. Тетка была отчетливо восточных кровей: миндалеглазая и усатая, с бюстом пятидесятого размера и кокетливой прической а-ля «вавилонская башня» над затылком. При появлении троицы в не совсем свежих камуфляжах усатая дама и соболиной бровью не повела – продолжала лениво листать газетку короткими толстыми пальцами с ядовито-красным маникюром, словно единственный, кто мог побеспокоить ее покой, был сам Туркменбаши. Ну, или на крайний случай, господин Путин.

Наплевав на правила социалистического уклада, беглый зэк Гриневский скинул с плеча сидор, вразвалочку двинулся к стойке, оперся локтями о кипу жирноватых подносов с будто обгрызенными краями и осведомился по-русски вполне дружелюбно:

– А что, хозяюшка, в вашем бахчисарае позволено ли будет усталым путникам отдохнуть и утолить голод?

– Бахчисарай – это где-то между Ялтой и Севастополем, – вполне ожидаемым басом и, неожиданно, без малейшего акцента ответствовала хозяйка, ни на миг от газетки не отрываясь, – а здесь Туркменистан, если не в курсе. Отдохнуть – это не ко мне, а к Тезегюль, на первом пунктире комнатенки держит, недорого. А похавать – чего видите, то и хавайте, только кухня уже закрыта, так что пирожки с картошкой, пицца, ляжки куриные, кофе бочковое, чай, и сосиски могу разогреть. Яйца под майонезом. А вот бутерброды, что с сыром, что с колбасой, не советую. Подохнете, – меланхолично добавила тетка. Ни дать ни взять – продавщица из совдеповского лабаза времен Бровеносца. Карташ даже в благословенной памяти Парме такого застояне встречал…

– Да у нас местных денег нет… – признался Гриневский.

– А у кого они есть? – философски заметила буфетчица, с треском сложила газету и цепко глянула на вошедших. – Мы, туркмены, народ не гордый, любые деньги принимаем. Кроме фальшивых.

– Баксы устроят? – спросил Карташ напрямик.

– Издалека сами?

– Из Сибири, хозяйка, – сказала Маша.

– Значит, издалека, – она неторопливо отложила чтиво, но с места не сдвинулась. – На беглых не похожи, на бичей тоже… Какой шайтан вас сюда принес, а?

– Да груз один привезли. Сопровождающие мы, – смиренно ответил Алексей, понимая, что без обстоятельной беседы пожрать им не дадут.

– Гру-уз… – то ли не поверила, то ли разочаровалась тетка. – Много вас тут таких бродит, и все с грузами... Баксов много?

– А что?

– Куплю. Выгоднее, чем в городе, клянусь. И чекдирме разогрею – пальчики оближете…

Они переглянулись. Местные фантики, конечно, нужны, тут к мулле не ходи, но поскольку никто из сибирских странников в глаза не видел местную валюту, даже не знал, как она зовется, то поддаваться на уговоры ченджа было стремновато.

– Сначала поедим как люди, – решил за всех Карташ, – а потом и о бизнесе поговорим.

– Это правильно. Кто о делах на пустой желудок толкует…

Тетка подхватилась с места и не спеша, ни дать ни взять – аглицкая королева, покидающая светский раут, – двинулась в сторону кухни. Запертой, между прочим, – по ее собственным словам.

.........

…Блюдо с малоаппетитным погонялом чекдирме на вид оказалось бараниной, тушенной с картошкой, помидорами и луком и выложенной на огромное блюдо посреди столика, а на вкус… не сказать, конечно, что пальчики оближешь, но вполне приемлемо. По крайней мере, для подобного заведения. Полагалось раздаточной ложкой (столовой, алюминиевой, за свою жизнь не единожды гнутой и вновь выпрямляемой) накладывать кусочки себе на тарелку и не менее исковерканными вилками хавать. Шантарская девушка Маша смотрела на всю эту экзотику с толикой опаски и ковыряла вилкой вяло, а Карташ с Гриневским, потому как жизнью приученные быть к еде неприхотливыми, наяривали источающую жир баранину за обе щеки. Карташ, тем не менее, не забывал краем глаза попутно отслеживать обстановку. Обстановка оставалась стабильной: вокруг тихо, темно и безлюдно. Как в могиле. И он, как ни странно, успокоился.

Вновь показалась давешняя хозяйка достархана, не в пример прошлому разу доброжелательная и предупредительная, – а все по причине отслюнявленных ей пятидесяти баксов. Осведомилась елейно:

– Желаете еще что-ни... А ну кыш отсюда, порсы![3]

Все обернулись.

Последняя фраза относилась к девчушке, сунувшей было в столовку нос, – в грязных джинсах и какой-то местной одежке, напоминающей футболку с длинными рукавами и плюмажем с колоритным орнаментом. Годочков было ей ну никак не больше двенадцати, смугленькая, востроглазая и губастая.

– Кыш, кому сказала! – повысила голос хозяйка и прибавила еще несколько заковыристых слов по-тутошнему.

Девчушка звонко ответила заковыристо не менее, тряхнула гривой иссиня-черных волос, заплетенных в миллион косичек, и скрылась.

– Повадились ведь попрошайничать, гуджуки[4], – проворчала тетка. – То хлебушек выспрашивают, то сопрут чего… а то и вот типа вас сопровождающим предлагают не скажу что…

– Вкусно, спасибо, – сказала Маша.

– Старалась, – сказала тетка. – Так как насчет добавки и купить-продать?