Чингиз Абдуллаев - Казначей Страница 14

– Я все верну, – выдавил из себя Анатолий, – все до копейки верну.

– Там копеек не было, – жестко напомнил гость, – а деньги ты, конечно, вернешь. В этом я не сомневаюсь.

Анатолий подумал, что сейчас его стошнит. Видимо, у него было такое выражение лица, что гость тоже подумал об этом.

– Сядь, – разрешил он, кивая на диван, – иначе сейчас упадешь и больше не встанешь.

Анатолий, с трудом передвигая ноги, добрался до дивана. Уселся на него, с ужасом глядя на незнакомца.

– Дурак, – жестко сказал гость. – Решил, что самый умный, да? Думал, что можешь всех обмануть? Тебе ведь говорили, чтобы подумал и деньги вернул. А ты что сделал? Много думал и решил деньги забрать себе. Какой дурак! А мы тебе поверили, даже мать твою отпустили домой.

– Она не виновата, – прошептал Анатолий, – и я тогда говорил правду. Я действительно тогда не знал, где находятся деньги. Честное слово, не знал.

– А потом нашел их в старом доме своего дяди, – криво усмехнулся незнакомец, – и решил в два приема перевезти их в Москву.

Этот тип знал обо всем. Откуда они могли узнать? Каким образом? Наверное, все время следили за ним. А он так глупо себя вел!

– Ты действительно думал, что мы можем спокойно сидеть и смотреть, как у нас забирают такие деньги? – спросил незнакомец. – Ты, значит, совсем пропащий дурак, с которым нельзя даже иметь никаких дел.

Пока он говорил, оставалась маленькая надежда, что Анатолия не убьют. Или пока не убьют.

– Я не думал, что это ваши деньги, – соврал Анатолий.

– Не ври, – строго сказал незнакомец, – когда врешь, сразу видно. Ты знал, чьи это деньги, хорошо все понимал. И все равно забрал. Ты знаешь, что за сто долларов тебя могут на куски порезать? На мелкие куски. Ты ведь у кого своровал? У людей, которые эти деньги своим горбом зарабатывали, своей кровью, тюремными нарами, лагерями. Только за хранение одной такой бумажки раньше расстрел давали. Только за продажу и перепродажу. А ты подумал, что можно так просто их забрать. Тебе еще повезло, что мы быстро на тебя вышли и ты не успел ничего потратить. Иначе бы тебя так просто не убили. Нет. Тебя бы оставили в живых. Надолго. Сначала убили бы твою мать, потом семью твоей сестры. У тебя на глазах. И только потом бы тебя резали. Долго, чтобы ты не мог умереть легкой смертью.

Анатолий содрогнулся. Он понимал, что сидевший перед ним гость откровенно рассказывает о том, чем могло все это закончиться. Неужели он действительно об этом не думал? Нужно было забирать деньги и убегать куда-нибудь подальше. В Сибирь, в Казахстан, в Прибалтику. Спрататься и жить где-нибудь несколько лет, пока о нем не забудут. Хотя… разве такие люди что-то забывают? Он посмотрел на лицо своего гостя. Они бы искали его тысячу лет и все равно бы нашли.

– Да, – сказал гость, словно прочитавший его мысли, – ты бы никуда от нас не сумел сбежать. Мы бы все равно тебя нашли. Неужели ты думаешь, что мы можем позволить себе оставить такие деньги без присмотра? Неужели ты думаешь, что можно просто приехать в старый дом, достать из подвала деньги и забрать их в Москву? И тебя никто не будет искать? Всю свою оставшуюся жизнь ты бы жил с этим ощущением чужого взгляда за своей спиной. Всю жизнь. Но только тогда вместо тебя пришлось бы наказать и других людей. Многих людей. Возможно, и мне пришлось бы отвечать за твой идиотский поступок.

– Я все верну, – пообещал Анатолий, – только не трогайте мать и сестру. Это я виноват, – сказал он с отчаянием обреченного.

– Конечно, ты виноват, – согласился гость, – но и я тоже виноват. Это ведь я одиннадцать лет назад рекомендовал твоего отца в качестве нашего казначея.

– Что? – выдохнул Анатолий. Его уже ничего не могло удивить, но подтверждение самой дикой версии его действительно потрясло.

– Мы сидели с ним вместе, – пояснил гость. – Он тебе никогда не рассказывал, что у него в лагере был молодой «Бакинский Друг»?

– Нет, никогда. Он вообще никогда не говорил о годах, проведенных в лагере. Это было табу. Он никому и ничего не рассказывал.

– Восемь лет своей жизни твой отец провел в лагерях, – напомнил «Бакинский Друг», – восемь лет. И как провел! Его туда отправили совсем мальчиком, ему было только двадцать два года, а мне восемнадцать. Два мальчика. Только он был бывший фронтовик, имевший два ордена Славы, а я «чурка» – полуазербайджанец, полуармянин, которого каждый мог обидеть. Вот тогда он меня под свою защиту и взял. Два года мы с ним вместе на нарах провели, пока нас не разлучили. Два года мы с ним были как братья. А мы ведь жили в бараке, в котором правили «суки». Знаешь, что это такое?

– Нет.

– «Стукачи лагерные», «ссучившееся племя», «доносчики». Каждый день в бараке кого-то резали. Твоего отца дважды пытались достать. Он ведь правильный был, считался настоящим «мужиком», в дела лагерные не лез, но и спуску «сукам» не давал. Два раза его резали, и два раза мы всем бараком его спасали. Два года в таком месте, после которого даже тысячу лет в аду покажутся тебе раем. Понимаешь меня?

– Он никогда не рассказывал, – ошеломленно пробормотал Анатолий, – я ничего такого не знал. Хотя видел порезы на его теле. Но я думал, что это фронтовые ранения.

– Фронтовые ранения у него были в других местах, – жестко сказал «Бакинский Друг», – а резали его в нашем бараке за то, что был настоящим «мужиком». За то, что вел себя правильно и никого не сдавал. А потом нас разлучили. Меня в другой лагерь перевели и освободили. Потом снова арестовали и снова выпустили. А твой отец сидел. Для нашего государства он был гораздо опаснее, чем я, обычный вор и грабитель. Он посмел рассказывать всем о том, как удобно устроены дороги в Пруссии, как они наладили свой быт. Этим он подрывал основы социализма, пропагандировал чуждый, капиталистический образ жизни. Вот такая чушь. И поэтому он сидел, а мы, профессиональные воры, выходили и снова грабили. И снова нас сажали и выпускали по аминистям. А он сидел. Восемь лет сидел как проклятый.

Он сжал кулак. Анатолий вдруг подумал, что его могут и не убить, если этот страшный человек говорит такие слова о его отце.

– А потом мы с ним снова увиделись. Случайно, – продолжал «Бакинский Друг», – увиделись в Тбилиси, куда он приехал в командировку. Он уже работал в каком-то финансовом отделе. Крепко мы с ним выпили тогда. Мы ведь много с ним говорили, когда были в лагерях, о многом спорили, во многом не соглашались. Тогда тоже поспорили. Выпили и поспорили. Даже чуть не подрались. Потом помирились и долго плакали, вспоминая, как выживали в лагере.

Гость тяжело вздохнул.

– После этого наши дорожки, конечно, разошлись. Твой отец делал свою финансовую карьеру, а я свою, «воровскую». Но мы продолжали иногда перезваниваться, иногда встречаться. Лагерная дружба – это особая дружба. Либо ты становишься другом на всю жизнь, либо врагом на всю жизнь.

Он вытер лицо широкой ладонью, блеснув перстнем. И неожиданно спросил:

– У тебя коньяк есть хороший?

– Да, – обрадовался Анатолий, – есть французский. Я его купил за… – Он вспомнил, что купил за триста долларов, и замялся.

– За наши деньги, – закончил за него гость, – иди и принеси.

Анатолий поднялся и прошел на кухню. Руки у него еще дрожали, но он понимал, что гость может сохранить ему жизнь. Хотя бы в память о покойном отце. Он принес бутылку коньяка и рюмку для гостя. Налил ему коньяк, достал коробку шоколада. Себе он не осмелился принести вторую рюмку. Просто не решился. Гость попробовал коньяк и удовлетворенно кивнул головой.

– А в восьмидесятом произошли некоторые события, после которых мы решили найти нужного человека, чтобы спрятать у него часть денег. Конечно, таких «казначеев» должно было быть несколько человек. Одним из них должен был стать твой отец. Это я предложил его кандидатуру.

– Почему? – не выдержал Анатолий. – Он никогда не общался с… с вашим миром. Он был далек от него.

– Именно поэтому. Он был честным человеком, не связанным с ворами. Ему можно было доверять. И он ненавидел эту власть. Как он ее ненавидел, ты даже себе не представляешь. Он всегда помнил, что ушел на фронт семнадцатилетним мальчиком и увидел все, что не должен был видеть. Как в двадцать два года за наивную мальчишескую болтовную его арестовали и отправили в лагеря, где он увидел изнанку человеческой жизни. Как он вернулся домой и узнал, что его младший брат стал хронически больным человеком, исключенным из комсомола и лишенным всякой перспективы из-за осуждения старшего брата. А потом всю жизнь работал в финансовых отделах и видел, как вокруг воруют, обманывают, занимаются хищениями и присваивают себе так называемое «социалистическое имущество». Он презирал своих коллег и ненавидел страну, в которой он жил. Ненавидел за ложь, за вечный обман, за показные ценности, за обманутых людей.

– Он защищал эту страну, – попытался возразить Анатолий.

– Он защищал другую страну, – возразил «Бакинский Друг», – ту, которая была в его мечтах. В кинофильмах, в книгах, в песнях. А на самом деле страна была одной большой шарашкой, и теперь мы все об этом знаем. Я сорок лет провел по тюрьмам и лагерям и знаю, какой была эта страна на самом деле. Ты слышал о деле Рокотова?