Андрей Воронин - Пророк Страница 15

Холмогоров шел по залу, глядя прямо перед собой. Майор Грушин остановился на полдороги, ему стало страшно за этого человека. Он представил себе, что сейчас произойдет: удар, нанесенный распаленным от злобы сержантом, сломает гордеца пополам. Но Холмогоров даже не вздрогнул, когда прямо перед его лицом скользнул кулак одного из дерущихся, и положил руку на плечо сержанта Куницына.

– Хватит! – властно произнес он.

Сержант с разбитой губой, глуповато ухмыляясь, тихо прошептал:

– Проваливай, дядя!

– Хватит, – повторил Холмогоров уже мягче.

Ракетчики, чувствующие, что перевес на стороне ОМОНовцев, остановились. Сержант же Куницын, ослепленный злостью и огорченный тем, что ему помешали выплеснуть эмоции, отвел руку для удара. Холмогоров не выглядел бойцом.

Человек, привыкший драться, никогда не станет разговаривать. «Сперва бей, потом думай и только потом говори», – такое правило исповедовал Куницын.

В душе сержант надеялся, что странный человек уклонится от удара. Его кулак пошел вперед.

И тут случилось то, чего сержант никак не ожидал. Холмогоров, продолжая стоять все так же прямо, не отступая ни на шаг, в полете перехватил руку сержанта, схватив ее за запястье. Это было подобно тому, как мчащаяся машина врезается в бетонную стену. Как только пальцы Холмогорова сомкнулись, кулак сержанта застыл в воздухе. Вся сила, вложенная в удар, вернулась наносившему его, как отдача при выстреле артиллерийского орудия. Куницын чуть не упал, затем исподлобья посмотрел на Холмогорова. Тот оставался таким же спокойным, как и прежде.

– Хватит, – услышал сержант и почувствовал, что не сможет ослушаться.

Сапожников изумленно взирал на Холмогорова.

Куницын попытался вырвать руку, но так и не сумел, пока Холмогоров сам не разжал пальцы.

– Так погибших не поминают. И девушка, кстати, в чем-то права. Возвращайтесь, – обратился он к ракетчикам, – и не держите на них обиды.

Сказав это, Холмогоров медленно повернулся, прошел через зал к своему столику и вновь принялся за ужин. Произошедшее настолько изумило официантов и метрдотеля, что, даже когда приехала вызванная милиция, женщина отвела наряд в сторону и попросила командира не вмешиваться, мол, все обошлось миром. Тот с недоверием посматривал на Холмогорова, не веря, что какой-то штатский, про которого метрдотель говорила, будто он еще и священник, сумел удержать разбушевавшегося бойца спецназа.

Виновники драки – мужчина с двумя девушками – оставили недоеденными вторые блюда и, наскоро рассчитавшись с официантами и прихватив недопитое, удалились в номер. Музыканты больше играть не рисковали: вдруг кому-нибудь из ОМОНовцев придет в голову пригласить еще какую-нибудь девушку на танец? День рождения капитана Пятакова был окончательно испорчен.

Драка, конечно, может принести удовлетворение, но только в том случае, если кончается победой.

Тут же не победил никто.

– Я этих «черных»… – бурчал сержант Куницын.

– Что? – отозвался майор Грушин, уже пожалевший о походе в ресторан.

– Я бы их душил, убивал.

– Да ты же своих замочить хотел!

– И они суки, – вставил сержант Сапожников, – отсиживаются в тылу.

– Тебя никто насильно в спецназ не тянул.

– Тоже верно, – согласился Куницын, не понимая, что эти слова адресованы ему, а не Сапожникову.

Спецназовцы дошли то такого состояния опьянения, когда уже тяжело разобраться, кто и что хочет сказать. Каждый говорил о своем, у каждого была своя правда. Больше их не трогали, у ребят был повод залить горе.

Старательно обходя столик спецназовцев, двое ракетчиков подсели к проституткам и после короткого общения исчезли вместе с ними.

Холмогоров спокойно наблюдал за ресторанной жизнью, уже не пытаясь в нее вмешиваться.

«Жизнь в городе складывалась в течение веков, – подумал он, – и было бы глупо пытаться изменить ее за пару дней».

– Товарищ майор, посмотрите, – ницын, вытягивая над столом руку, – мый слабый мужик, а он – хиляк, боязливо покосился на Холмогорова.

– С виду хиляк, – напомнил майор.

– Со мной такое первый раз случилось. Я любого завалить могу!

– С каждым что-нибудь случается впервые, – напомнил майор. – У тебя и раньше рука сама собой опускалась.

– Не было такого, товарищ майор.

– Забыл, сержант? А когда полковник приказал тебе кавказскую овчарку на чеченской могиле пристрелить? Не ты, а Гришка приказ выполнил.

– Гришка… – неохотно признался сержант Куницын. – Я его перед отъездом подколоть хотел, спрашиваю, что, мол, снится тебе сука чеченская? А он отвечает, мол, думаешь, я в нее из снайперской винтовки стрелял, потому что промазать боялся? Нет! Чтобы взглядом с ней не встретиться! А глаза ее до сих пор снятся, сказал. Попробуйте, товарищ майор, – и сержант Куницын, готовый к единоборству, поставил согнутую в локте руку на стол.

Подполковник Кабанов, не отличавшийся особой силой, поспешил отодвинуться от стола и закурил.

– Ну же, товарищ майор!

Грушин неохотно обхватил пальцами ладонь сержанта. Руки задрожали, рельефно выступили вены и сухожилия. Майор Грушин чуть слышно кряхтел, щеки его налились краской. Он чувствовал, что сержант сильнее его и долго удерживать его руку он не сможет. Но на стороне майора было преимущество – чем старше человек, тем он рассудительнее, тем труднее поддается эмоциям.

– Держись, майор, – шептал подполковник, – покажи салагам, что такое офицер.

Куницын чувствовал перед командиром робость и, даже будучи пьяным, раздумывал, не лучше ли поддаться. Но тут в его затуманенном алкоголем мозгу всплыла фраза, не раз слышанная от майора: "Спецназовцы не сдаются.

Они погибают".

– Эх, – громко выдохнул сержант Куницын, напрягаясь до последнего.

И в этот момент он совершил оплошность – посмотрел в глаза майора, желая увидеть в них страх проигравшего. Майор же, хоть его рука и клонилась к столу, смотрел спокойно. Сержант дрогнул, кровь отлила от щек. Он видел перед собой не задиру, а настоящего мужчину, который знает цену своей силе и силе противника. Куницын ощутил, как сила уходит от него, словно перетекает по невидимой трубке в глаза майора.

Куницын попытался отвести взгляд, но уже не мог. Майор медленно, уверенно выровнял руки, а затем спокойно положил руку сержанта на стол, опрокинув при этом большой бокал с минералкой.

– Вот так-то, – сказал он.

– Грушин, ты меня удивил! – восхищенно сказал подполковник Кабанов. – Я уж подумал, что он тебя уложит.

– Ерунда, – немного смущенно ответил майор Грушин.

– Как это у вас получается? – изумился сержант Сапожников.

– Я же сказал, ерунда. Если не уверен в себе, Куницын, то никогда не смотри противнику в глаза, к добру это никогда не приводит.

Холмогоров разглядывал спецназовцев. Лица у Сапожникова и Куницына сделались бледными, губы посинели. «Как у мертвецов», – подумал он.

– Все это полная хрень, заморочки, – махнул рукой сержант Куницын, – побеждает тот, у кого больше сил. Вы сильнее меня, товарищ майор, тут уж ничего не попишешь.

– Дурак ты, Куницын! Дураком родился, дураком и умрешь.

– Еще неизвестно, может, поумнею, – рассмеялся сержант, но смех его был каким-то зажатым. – Эй, ребята, ребята, – вдруг почти завыл он, – мы сегодня пьем, на солнце смотрим, а вы завтра в земле лежать будете.

– Насчет солнца ты загнул, на дворе темень.

– Не сегодня, так завтра солнце увидим.

Но мне сейчас кажется, будто они рядом. Закрою глаза и вижу всех четверых. И что-то они мне говорят, только что, понять не могу.

– Ты уже пьян. Больше ему не наливать.

– Так всегда бывает, – вздохнул подполковник Кабанов, – когда перенервничаешь или силы на исходе, спиртное быстро забирает. – Сам он был достаточно трезв, чтобы не пить водку стаканами.

Сержант Куницын сидел, закрыв глаза, и остервенело качал головой. Похрустывали шейные позвонки.

– Не верите, товарищ майор? А я их вижу, стоят в камуфляже, все с автоматами.

Не поверить Куницыну было невозможно. Он говорил проникновенно, будто обращался не к сидевшим за столом, а к тем, кого видел.

– Парень умом не тронулся? – прошептал подполковник Кабанов на ухо майору. – Ты за ним в Чечне ничего такого не замечал? Иногда случается. Насмотрятся крови, трупов, крыша и едет.

– Не знаю. Думаю, что это у него временно.

– Что-то мне уже тут не нравится, – признался подполковник.

– Почему?

– Люди на нас смотреть боятся.

Грушин через весь зал пристально смотрел на Холмогорова, прямо тому в глаза, но вскоре не выдержал, первым отвел взгляд.

Майор хмыкнул:

– Правильно делают. Злость в душе у ребят осталась, а выхода ей нет.

Сержант Куницын, сделав над собой усилие, открыл глаза, боясь, что картинка не изменится, боясь, что мертвецы, шептавшие ему непонятные слова, не исчезнут. Но видение растворилось, страшно болела голова, как после контузии.