Владимир Михановский - По острию ножа Страница 15

На всякий случай я вкратце рассказал мулле о своем разговоре с начальником гарнизона и о достигнутом с ним соглашении.

«Начальник гарнизона неплохой человек, но я не советую тебе слишком полагаться на его слово», — покачал головой мулла.

«Почему?»

«Он не в себе».

«Как это?» — не понял я.

«Ну, он немножко сумасшедший, — пояснил мусульманский священник и добавил: — Чокнутый, как любите говорить вы, русские». — Для убедительности он покрутил пальцем у виска.

«Я этого не заметил. Он говорил вполне здраво».

«Да, он здравомыслящ, к тому же честен и смел, иначе Джохар не поставил бы его во главе гарнизона».

«А ты говоришь — чокнутый…»

«О его сдвинутости знают только близкие ему люди. Он упоминал про свою дочку?» — спросил мулла.

«Упоминал, — удивился я. — Что же здесь такого?»

«А то, что никакой дочки на самом деле у него нет».

«Как нет?»

«Вернее, была».

«Ничего не понимаю…»

«Он жил все время один, жена умерла при родах, — пояснил мулла. — Жениться ни за что не хотел, сам воспитывал маленькую дочку. Я хорошо знал ее, играл с ней, это был прелестный ребенок. Во все поездки по Чечне и даже за границу он брал ее с собой, хотя я его всячески отговаривал от этого: мало ли что может случиться в поездке, особенно по Чечне? Ведь война тогда уже началась…»

«А за границу куда он ездил?»

«В Иорданию, Турцию, да мало ли? У чеченцев, как ты знаешь, много друзей, — с достоинством пояснил мулла. “Лечу, — бывало, рассказывает, — прижимая к себе дочку, а снизу зенитки бьют, за иллюминатором только облачка разрывов!” — и хохочет».

«Чему же ты рад, — говорю, — ведь ребенка подвергаешь опасности. Смертельной».

«Я, — отвечает, — решил: если погибать нам — так вместе, чтобы никогда не разлучаться, ни на этом свете, ни на том».

«Ты, — говорю, — взрослый мужчина, а ведешь себя, словно дитя неразумное».

«“У меня кроме дочки нет никого на белом свете. Как же я, посуди сам, хоть на один день могу с ней расстаться?” — отвечает. Вот такой человек, хоть кол ему на голове теши».

«Что же случилось с дочкой?» — спрашиваю я у муллы.

«Это произошло год назад. Он поехал — по личному приказу Дудаева — проверить нашу засаду, которую соорудили под Грозным, на вероятном пути следования русской бронетанковой колонны… Кстати, и генерал его отговаривал, объяснял, что там опасно, оставь дочку дома, не бери ее с собой».

«А он?»

«Ни в какую: я, говорит, под крылом Аллаха, без его воли ни один волос не упадет с головы мусульманина. Джохар — человек добрый, он отступился: не трогайте его, говорит. Такая любовь заслуживает только преклонения».

— Ведем мы с муллой такой вот странный разговор, — продолжал свой рассказ Петрашевский, — но я его не тороплю. Пока он в здании школы — мы все в относительной безопасности. А кроме того, время работает на нас — колонна наших освободителей подъезжает к нам все ближе, ведь время идет к обеду.

«Что же случилось с девочкой?» — спрашиваю.

«На все воля Аллаха… До места под Грозным он добрался нормально, хотя пришлось продвигаться через расположение русских войск… И засада для бронетанковой колонны была подготовлена неплохо, придраться было не к чему. Начальник местного гарнизона, который туда приехал в качестве инспектора, был, как я уже говорил тебе, человеком дотошным. Тем более — помнил, кто дал ему поручение. Он самолично хотел проверить все. И повсюду находился вместе с дочкой — либо держал ее за ручку, либо нес на руках.

Пора уже было инспектору в обратный путь собираться, когда он вспомнил про противотанковые мины:

“Установили их на дороге?” — спрашивает.

“Да, подготовили четыре гнезда для них, пока слегка присыпали землей”, — говорит ему человек, отвечающий за засаду.

“Когда заложите мины на место?”

“Когда получим более точные сведения от нашей разведки, которая следит за продвижением колонны”.

А девочка, она такая смышленая была, — продолжает мулла, — спрашивает у отца:

“Папа, а человек может подорваться на противотанковой мине?”».

— Кстати, — добавил Петрашевский, я заметил, что мулла избегает слова «боевик» — он не употребил его ни разу за время нашего обстоятельного разговора.

— А ты?

— Ну и я. Видно, чеченцы воспринимают его как бранное, зачем же оскорблять духовное лицо?

«Молодой солдат-чеченец, — продолжал мулла, — который успел подружиться с ребенком, отвечает ей:

“Нет, Хадижат, пешеход на мине подорваться не может”.

“Почему?”

“Да потому, что противотанковая мина рассчитана только на большую тяжесть”.

“А человек разве легкий?”

“По сравнению с танком он — пушинка”.

“Все равно, я думаю, если наступить на любую мину, она взорвется”, — говорит девочка.

“Хочешь, проверим?” — говорит ей молодой солдат.

“Хочу. А как?”

“Очень просто, — смеется парнишка. — Вот противотанковая мина, — показывает он в угол двора, где под навесом лежит наготове одна из мин. — Видишь?”

“Вот эта большая лепешка?”

“Она самая”.

“И что?”

“А я спляшу на ней, и мне ничего не будет”.

“И я хочу сплясать на ней!”

“Вдвоем не получится”.

“Ладно, я после тебя”.

“Договорились”.

“Папа, разрешишь мне?” — спрашивает девочка.

“Разрешу, конечно, Хадижат, радость моя, — отвечает отец. — Приучайся с детства к военному делу”.

Руководитель засады замечает:

“Ей бы мальчиком родиться”».

— Тут я не выдержал, — заметил Петрашевский, и спрашиваю у муллы:

«Ты был там?»

«Нет конечно».

«Откуда же знаешь такие подробности? Придумал, что ли?»

«Я никогда ничего не придумываю, — ответил мулла с достоинством. — Мне все рассказал отец погибшей девочки».

«Так она погибла?»

«Да. И его рассказ о ее последних минутах мне пришлось выслушивать, наверно, тысячу раз, пока я его затвердил наизусть».

«Как же это произошло?»

«Натянул солдат сапоги — был он босой — и ступил на мину. Кругом стали несколько человек, в том числе и приезжий инспектор, дочку он держал за руку. Начал солдат отплясывать, остальные стоят кругом, хлопают в такт в ладоши, подбадривают.

Когда солдат уже заканчивал свою пляску, девочка вырвала свою руку из руки отца, подбежала к пляшущему, тот подхватил ее на руки, закружился и принялся с удвоенной лихостью отбивать чечетку.

И тут произошел взрыв.

Видимо, мина оказалась бракованной — такими иногда оказываются мины афганского производства. А может, мина была и не противотанковой — следствия никто не проводил. Взрыв уничтожил несколько человек. От тех, кто плясал на мине, ничего не осталось — их разнесло в клочья.

Отец девочки долго рылся в кровавом месиве, но из останков своего ребенка ничего не смог обнаружить — так все было перемешано. Обнаружил только окровавленный кусок платьица. Что же касается самого отца, то сам он, в числе еще четырех человек, каким-то чудом не пострадал: у него не было ни единой царапины, и это его больше всего угнетало.

Он упал на землю, бил себя кулаками в голову и повторял:

“Зачем я ее отпустил? Зачем руку выпустил? Я сам, сам, своими руками убил ее!”

Его успокаивали, отливали холодной водой, он несколько раз терял сознание — даже странно для такого крепкого, закаленного в сражениях и невзгодах мужчины…»

«Я встретил его, — продолжал мулла, — когда он уже вернулся домой, в селение Асланбек-Шерипово. Мне, конечно, загодя рассказали о трагедии, которая произошла под Грозным.

Я ожидал увидеть убитого горем отца, но мой старинный знакомец выглядел спокойным и даже довольным. Мы заговорили о нейтральных вещах, я не стал пускаться в рискованные расспросы, а он вдруг сказал:

“Знаешь, я рад, что брал Хадижат с собой”.

“Рад?”

“Ну да, она увидела много нового и интересного. Дорога ей понравилась… Кое-чему она научилась, даже плясать”.

“Не может быть!” — я просто не знал, что ему говорить и как держаться…

“Да что же тут такого? Она подвижная и способная девочка… Так что напрасно ты советовал мне не брать ее с собой”.

“Ну извини”.

“Она даже подросла за эти несколько дней. Хочешь посмотреть на нее?” — спросил он.

“Хочу”. — Я не знал, что и подумать.

“Хадижат! Эй, Хадижат!.. — крикнул он в приоткрытую дверь своего дома. Он звал так ласково, так призывно, что мне на какое-то мгновение показалось, что на пороге вот-вот появится смеющаяся загорелая девчонка.

Но чуда не произошло.

На пороге никто не появился.

“Может, куда-то забежала”, — произнес я, поддерживая эту странную игру, или как там ее назвать.

“Наверное”.

“Ты отпустил ее?”

“Я запретил ей без спроса убегать со двора, — озабоченно сказал отец. — Но Хадижат — такой непослушный ребенок, просто беда. Что ей ни скажешь, все норовит сделать наоборот”.