Гарольд Роббинс - Босс Страница 15

Джек отошел от окна, сел рядом с Конни и вдавил окурок в пепельницу на кофейном столике.

— Ты единственная женщина, которую я действительно хотел… — у него перехватило дыхание, и он покачал головой, — …которой я не смог…

— О, мистер Лир, вы уже переоценили мою добродетель. — Конни похлопала ресницами, имитируя героиню романа «Унесенные ветром», которым зачитывалась Америка.

Он обнял ее, поцеловал в шею.

— Конни…

— Джек…

Правой рукой он осторожно повернул ее к себе лицом и страстно поцеловал в губы. Потом положил руку ей на грудь.

— Нет, Джек. Нет.

Он вздохнул:

— Конни, почему ты пришла сюда, если не позволяешь прикасаться к себе?

— Ты мне очень нравишься. Но мы не можем зайти так далеко… Так далеко, как тебе этого хочется. Я замужняя женщина и люблю своего супруга. Я мать троих детей и, возможно, снова беременна.

— Это решило бы одну проблему, — заметил Джек.

— Не поняла.

— Раз уж ты все равно беременна…

— Джек!

— Что?

Она вскинула голову.

— Я считаю, что мне не чужды некоторые моральные принципы. Я католичка. В кое-каких вопросах я не могу переступить через себя.

— Даже если я скажу, что люблю тебя?

Конни покачала головой:

— Нет. Будет только хуже. А как же Кимберли?

— Кимберли все больше усложняет мне жизнь. Ты знаешь. Ей не нравится, как я курю, как одеваюсь, как ем, как говорю…

— Но при этом ты все равно любишь ее?

Джек помялся, потом кивнул.

— Нельзя одновременно любить нескольких человек, — заявила Конни.

— Кто это сказал? Я могу. И люблю.

Конни вновь потянулась за мундштуком, но Джек перехватил ее руку и вновь поцеловал.

— Мой муж убьет нас обоих. И одному Богу известно, что сделает Кимберли.

— Им знать об этом не обязательно. Я же не прошу тебя рисковать.

Конни тяжело вздохнула.

— Я должна об этом подумать. Мы можем встретиться здесь в четверг. К тому времени я решу.

Не зная, каким будет решение Конни, Джек тем не менее в четверг утром заехал в кембриджскую квартиру и поставил в холодильник бутылку французского шампанского. Вернулся он в два часа дня, безо всякой уверенности в том, что Конни все-таки придет.

Она пришла.

Ослепительно красивая. В белоснежном вязаном платье, отделанном по подолу, шее и манжетам узкими синими и фиолетовыми полосками. Ее миниатюрная, в тон платью шляпка сидела на макушке, как ермолка.

Джек обнял Конни и поцеловал, прежде чем она переступила порог. Конни ответила на поцелуй, как бы говоря, какое решение принято.

— Я люблю тебя, Конни.

— Я тоже люблю тебя, Джек.

Она позволила ему раздеть себя, прежде чем он разлил шампанское. И вновь удивила его. Тело под корсетом оказалось куда более пухлым, чем он ожидал. Грудь, живот, бедра, ягодицы… было, на что положить руку. Обнаженная, она сидела на красном бархате дивана и пила шампанское из стакана для воды.

Они молчали. Что они могли сказать друг другу? Джек отсалютовал Конни своим стаканом. Наклонился, чтобы поцеловать ее грудь. Она вздрогнула, когда его язык начал ласкать соски. Он втянул одну грудь в рот, присосался к ней. Конни ахнула.

К своему изумлению Джек обнаружил, что она не решается коснуться его пениса. Когда он подтянул к нему руку Конни, она тут же отдернула ее. Эта двадцатисемилетняя женщина, мать троих детей, вела себя как девственница. Спокойно, но настойчиво Джек вновь положил ее руку себе на бедро и двинул ее поближе к пенису.

Она упиралась.

— У тебя обрезанный пенис, не так ли? От этого они становятся больше, Джек? У Дэна он совсем не такой. Других я, правда, не видела, но у него пенис выглядит не так, как у тебя. Не проси меня дотрагиваться до него.

— Ради Бога, Конни. Ты должна…

— Нет, — прошептала она. — Зачем мне… трогать его? Дэн сам все делал.

Однако размеры хозяйства Джека зачаровали ее. В конце концов Конни позволила ему подтащить ее руку к пенису, потом ее пальцы прошлись по нему от основания до головки. Она приподняла мошонку, открыла для себя, что в ней два яичка. Глаза Конни широко раскрылись. Ее пальцы обхватили пенис, сжали его.

— Конни! О Господи, Конни!

Средний палец Джека скользил вверх-вниз по ее половой щели, возбуждая клитор.

Из глаз Конни покатились слезы.

— Мы не должны…

— Конни!

— Или я совершаю смертный грех, — прошептала она внезапно севшим голосом, — или еще больший грех совершался по отношению ко мне.

— Ты хочешь сказать, что никогда не получала от этого удовольствия?

Она покачала головой:

— Мне не положено.

— Ерунда, — отрезал Джек. — Прочувствуй это! — Он обвел пальцем ее клитор. — Прочувствуй!

— О… еще, Джек! Еще! Я тебя хочу!

Он схватил с кофейного столика презерватив, разорвал обертку.

— Нет! — остановила его Конни. — Только не с этим! Только не с этим!

Джек отбросил презерватив.

Конни улеглась на спину, широко раздвинула ноги и прошептала: «Побей мою даму, партнер».

Глава 8

1938 год

Двенадцатого марта немецкая армия вошла в Австрию, и Гитлер объявил, что эта страна стала новой провинцией Германского Рейха. Четырнадцатого марта его восторженно встречали на улицах Вены.

Девятнадцатого марта Кертис Фредерик прибыл в Вену, где стал свидетелем притеснения евреев. Он видел, как бизнесмены-евреи мыли тротуары и выметали мусор из ливневых канав. Он узнавал из надежных источников о том, что многие евреи исчезли. Их отправили в концентрационные лагеря, хотя название это появилось гораздо позже. В сообщениях, которые Кертис отправлял в Бостон, он ничего об этом не писал. Он знал, что немцы внимательно читают каждое слово, и молчал о творимых жестокостях, дабы его не сочли врагом Рейха. Другие репортеры не молчали. Но у Фредерика были свои соображения.

Он поехал в Берлин и нашел там Эрнста Бауэра, своего давнего знакомца, который занимал достаточно высокий пост в министерстве пропаганды. Фредерик сказал Бауэру, что американцев интересует Reichskanzler[37], но они практически ничего о нем не знают. Фредерик предложил взять интервью у господина канцлера в прямом эфире и транслировать его на территорию США. Через несколько дней он получил ответ. Учитывая сложности с переводом и недостаток свободного времени, фюрер не мог дать интервью герру Фредерику. Он, однако, не возражал против того, чтобы американские радиостанции передали интервью, которое он дал недавно немецкому журналисту. Министерство пропаганды обещало оперативно подготовить перевод.

Кертис Фредерик предложил, чтобы это интервью передали через мощный коротковолновый передатчик, принадлежащий Norddeutsche Rundfunk[38]. Сигнал поступил бы на приемник станции на мысе Код, а оттуда по арендованной телефонной линии — в Бостон и другие города, где имелись радиостанции «Лир бродкастинг».

Министерство пропаганды приняло предложение Фредерика, и Бауэр отвез на радиостанцию два больших диска. Передача началась в два часа ночи коротким вступительным словом Кертиса Фредерика, рассказавшего о том, как ее удалось организовать. Затем пошло интервью. Поначалу диалог шел на немецком с последующим переводом. Какое-то время спустя перевод наложился на вопросы журналиста и ответы Гитлера, немецкий язык стал фоном английского.

Кертис подозревал, что интервью переписали заново специально для этой передачи. Коротковолновая связь немного искажала голоса, но не могла скрыть спокойной убедительности голоса Гитлера.

Германское консульство в Нью-Йорке буквально через несколько минут после завершения трансляции радировало в Берлин, докладывая об отличном приеме и полном успехе передачи. Пятнадцать газет указали в передовицах: «Когда слышишь самого Гитлера, а не комментарии репортеров, зачастую извращающие его слова, становится ясно, что он исходит из понятных американцам принципов, хотя мы еще не готовы согласиться со всеми его доводами».

После этого Кертис Фредерик обратился к Эрнсту Бауэру с новым предложением. Почему бы не передать в США одну из речей рейхсканцлера? Большинство американцев не смогут понять ее без перевода, но многие знают немецкий, а те, кто не знает, уловят тональность выступления. К изумлению Кертиса, министерство пропаганды согласилось. Три недели спустя вместо спокойно-рассудительного голоса американцы услышали немецкого фюрера, выступающего во Дворце спорта. То был совсем другой Гитлер, орущий в установленные перед ним микрофоны. Услышали американцы и тысячи его сторонников, в унисон вопящих: «Хайль!»

Нацисты, похоже, так и не поняли, в какую угодили ловушку. Когда Бетси прибыла в Берлин, чтобы провести две недели с Кертисом, Эрнст Бауэр пригласил их на обед при свечах в закрытый ресторан министерства пропаганды. После обеда Бауэр преподнес им две фотографии Адольфа Гитлера с его автографом. Одна адресовалась Кертису Фредерику, вторая — Джеку Лиру. Вероятно, в Берлине не догадывались, что Джек Лир — еврей.