Андрей Таманцев - Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия) Страница 15

Через минуту звякнул аппарат, из него выполз листок факса. Мамаев быстро прочитал текст, спрятал листок в карман и вернулся в кабинет.

— Что случилось? — спросил Тюрин.

— Продолжай. Ты показал копию тетради фээсбэшнику. И он сказал...

— Он сказал, что эти схемы мог сделать только человек, который прошел курс обучения... Догадываешься где?

— В академии КГБ.

— Хуже, Петрович. Намного хуже. В академии Главного разведывательного управления Генштаба.

— Почему — хуже?

— В академии КГБ готовили шпионов. В академии ГРУ — тоже шпионов, военных разведчиков. Но главное — там готовили диверсантов. И готовили хорошо. Их очень хорошо там готовили, Петрович. И наш фигурант — один из них. Теперь ты понял, почему я просрал киллера? Потому что он профи.

Мамаев молчал.

— Петрович, ты слышал, что я сказал? — спросил Тюрин.

— Слышал! Все слышал!

— Теперь вижу, что слышал. Что будем делать?

— Нужно его найти. Как можно быстрей. Займись.

— Задачка, — оценил приказ Тюрин. — Мы даже не знаем, вернулся ли он в Москву.

— Он вернулся.

— Точно?

— Да, точно! Точней не бывает!

Оставшись один, Мамаев вытащил из кармана листок факса и перечитал короткий текст.

Это была телеграмма. По факсу переслали лишь ее среднюю часть, без адреса.

В ней было:

«Контракт будет выполнен. Калмыков».

Глава третья

Наемники

I

Звонок мобильника раздался, когда я подогнал «Ниссан Террано» с двухосным крытым прицепом к одному из недостроенных особняков в поселке «новых русских» на Осетре. Звонила Ольга.

— Ты сейчас где? — спросила она.

— У банкиров.

— Скоро вернешься?

— Часа через два.

— Тебя хочет видеть господин из Москвы. Генеральный директор компании «Интертраст». Он рядом со мной. Что ему передать?

— Пусть подождет. Или подъезжает сюда.

— Минутку, спрошу. Ты слушаешь? Он подъедет. Дорогу я ему объясню. Он просит, чтобы ты его дождался.

— Дождусь, — пообещал я.

Пока мой помощник Мишка Чванов, разжалованный из бригадиров в подсобники за свою приверженность идеям социальной справедливости, выгружал из прицепа оконные блоки, я сидел в кресле-качалке на открытой веранде самого первого коттеджа, построенного в поселке, пил сваренный в медных турочках кофе по-арабски и беседовал с хозяином коттеджа, вице-президентом московского банка, о том, как нам обустроить Россию.

Первый «новый русский» — хозяин коттеджа, который угощал меня кофе, — появился в наших краях лет пять или шесть назад. Сначала приезжал посидеть с удочками на берегу Осетра, потом решил строить здесь дом. Человеком он был компанейским, наезжал на уик-энды на нескольких машинах с друзьями. Места всем нравились: нетронутая природа, много воды, настоянный на луговом разнотравье воздух, а по ночам глубокая умиротворяющая тишина. И вскоре с его легкой руки берег Осетра в месте впадения в него тихой речушки Чесны превратился в обширную стройплощадку.

Из хаоса стройки полезли, как крепенькие боровички из-под прошлогодней хвои, одноэтажные, двухэтажные, а потом и трехэтажные особняки из красного фасонного кирпича с черепичными крышами, с башенками, балконами, соляриями и оранжереями. Поскольку первый застройщик был вице-президентом банка, всех владельцев коттеджей и особняков на Осетре стали называть банкирами. Их стараниями была проложена асфальтовая дорога, связавшая элитный поселок и несколько попутных полувымороченных деревень с московским шоссе, проведен магистральный газ, а хилая линия электропередач, выходившая из строя после каждого сильного снегопада и ветра, заменена на капитальную. Несмотря на все это, банкиров ненавидели лютой классовой ненавистью. Их мощные джипы, их бесстыжие бабы, их катера и водные мотоциклы, бороздившие тихие плесы Осетра и Чесны. И даже яхты. Яхты, едрить твою в корень! Яхтов им не хватало!

Вся округа на выборах дружно голосовала за коммунистов, а в перерывах между выборами возила на Осетр мясо, молоко, творог, сметану и продавала почти по московским ценам. Мужики из окрестных деревень устраивались к банкирам сторожами и дворниками, бабы помогали по хозяйству, за места держались, потому что получали раз в пять больше, чем в колхозах, ныне АО. Но все равно ненавидели.

Лично для меня бурное строительство поселка «новых русских» было большой удачей, так как обеспечило заказами столярку, которую я построил рядом со своим домом в Затопино после того, как уволился из армии. Фронт работ у банкиров был таким, что столярка быстро стала лишь частью ИЧП «Затопино». В нем работало около пятидесяти мужиков — на лесосеке, на пилораме, в строительных бригадах. Народ в наших краях рукастый, но пили по-черному, поэтому проблему кадров для ИЧП мне пришлось решать с помощью зарайского нарколога. Решал я ее просто. Каждому, кто просился на работу, говорил: «Зашьешься — возьму». И зашивались, каждый на пять лет, а куда было деться? Не было работы в округе, только на свинокомплексах, где платили по триста — четыреста рублей в месяц и с большими задержками.

Бесхитростность, с которой я воплотил в жизнь андроповско-горбачевскую антиалкогольную программу, так восхитила банкира, что он проникся к деятельности моего ИЧП живейшим интересом, при встречах расспрашивал о делах и давал советы. Он не разбирался ни в строительстве, ни в деревообработке, но зато хорошо разбирался в жизни. Что и продемонстрировал мне в первые же минуты сегодняшней нашей встречи, когда мы поднимались в его коттедж по широкой парадной лестнице без перил. Перила — единственное, что было не доделано в его коттедже. На мое предложение прислать мастеров он лишь усмехнулся и назвал цифру налога на недвижимость, которую ему придется платить с того момента, как появятся перила и строительство дома будет считаться завершенным. Цифра была солидная.

И тут я понял, что скажу Ольге, когда она снова начнет меня доставать за то, что я никак не могу закончить второй этаж нашего дома.

— Все мы, Сергей, знаем о несовершенстве российских законов, — обобщил банкир. — Но относимся к этому по-разному. Одни негодуют. Эти люди не умеют жить. Российский бардак — явление имманентное, как российский климат. Можно, конечно, негодовать на то, что живем мы не в Каракасе, где круглый год температура плюс двадцать два градуса. Но это не конструктивно. Другие извлекают из российского бардака пользу. Эти люди умеют жить. Аморально? А, собственно, почему? Обойти закон — вовсе не значит его нарушить. Располагайтесь, я сварю кофе.

И он скрылся в глубине дома — круглый, как колобок, на коротких ножках, похожий на французского комика Луи де Фюнеса. Всегда веселый, всегда доброжелательный. Человек, который умеет жить.

Через четверть часа он вернулся на веранду и поставил на низкий столик поднос с медным кофейником и крошечными медными чашками.

— Хорошего кофе должно быть мало, — сделал он очередное обощение, забрался с ногами в кресло-качалку и предложил:

— Рассказывайте. Я вижу, у вас есть проблемы.

Проблемы у меня были. Они заключались в том, что осточертела мне роль надсмотрщика над работягами. Стоило отлучиться даже на пару недель, всякая инициатива глохла, выгодные заказы уплывали к заезжим строителям — турецким фирмам и молдаванам, и никого, кроме меня, это не волновало. Требовать социальной справедливости — тут они мастера. Очень их возмущало, что турки получают в этом же поселке на Осетре по шестьсот баксов в месяц, молдаване по триста, а я даже бригадирам плачу всего по сто пятьдесят. Однажды они так меня достали, что я дал всем полный расчет, по двести долларов бригадирам и по сто пятьдесят остальным, чего и требовали от меня представители моего трудового коллектива в лице Мишки Чванова, закрыл к чертовой матери ИЧП и укатил в Эстонию отдохнуть от российской действительности. А когда вернулся, возле крыльца моего дома собрались бабульки, развязали платочки, вынули из них эти несчастные баксы и протянули мне. А баба Клава, знавшая меня с пеленок, сказала:

— Возьми, Сергеич. Плати нашим мужикам сколь сможешь. Токо не обездоль, кормилец.

И поклонилась мне в пояс.

— Вы взяли? — спросил банкир.

— Нет, конечно.

— Почему?

Почему. Если бы он видел эти старушечьи руки, не задал бы такого вопроса.

— Понимаю, — сказал банкир. — Жалко. А себя вам не жалко? Своего времени? Своих нервов? Вы посадили работяг себе на шею, а потом удивляетесь, что их ничего не волнует. А зачем им волноваться? Вы-то на что? Им кажется, что они пашут на вас. Нет, Сергей, это вы пашете на них. И будете пахать, пока не свалитесь или не запьете. Пока они наемные рабочие, не будет ничего. Человек хорошо работает только на себя. Поразительно. Десять лет твердим об одном и том же — все без толку!