Андрей Сысоин - Америка XXI век Страница 15

— Да ничего особенного, мама. Началась мясорубка и большой беспорядок. В таких случаях надо просто отползти в сторону, полежать в траве сутки и про тебя все забудут. Я полежал, встал и пошел домой.

— Пошел?

— Как видишь, дошел.

Долго лежу, дремлю в родной ванне. Никуда не хочется идти.

— Мама, у меня дела. Надо перерегистрироваться в военкомате…

Дверь открывает Юлия. Она из кухни: в переднике, с мокрыми руками, с большим кухонным ножом в свекольных подтеках.

— Андрей?!

Юлия чуть выше меня. Осторожно поднимает полные руки с красным ножом, осторожно кладет мне на плечи. Чувствую рукоятку ножа.

— Пойдем же.

На кухне она угощает меня винегретом, молчит и смотрит.

— Не думал тебя застать.

— Я безработная. Отдыхаю.

— Давай куда-нибудь сходим. В гости. К Алексу Боброву.

— Он мертв.

— К Майку Мельникову?

— В Канаде. Вы разве не встречались?

— Нет. А Заяц?

— Дома. Но к нему не надо ходить.

— Тогда в театр. Давно не слышал хорошую русскую речь.

— Пойдем. Звони, заказывай билеты.

Покупаю билеты на мхатовскую постановку «Вишневого сада». Через час Юлия выходит в длинном шерстяном платье, элегантно облегающем ее полную фигуру.

— Шикарная вещь. Купила?

— Сама связала, — гордо вскидывает тяжелую голову, оценивающе оглядывает меня, — а вот ты непрезентабелен. Поехали в магазин.

На Садовом кольце останавливаемся.

— Валюта есть?

— Ничего другого и нет.

В бутике Юлия долго и щепетильно выбирает мне рубашку, галстук, костюм, туфли. Назойливо суетятся продавщицы. Мне это порядком надоедает. Наконец едем в театр.

Ночью останавливаемся у парка. Идем гулять по темным аллеям. Юлия мягко и уютно вкладывает свою руку в мою, прижимается:

— Странные вы возвращаетесь оттуда.

— Какие же?

— Леонид меня просто напугал. А ты какой-то чужой. Как было на войне?

— Я не хочу говорить о войне. Здесь чистый воздух. Давай просто дышать.

Из кустов вылезают трое накачанных верзил, идут к нам.

— Эй, хиляк, — подходит ко мне центровой, — бабу ты себе не по кондиции выбрал. Отойди в сторонку. И не забудь карманы вывернуть.

Юлия отодвигается. Медленно поднимаю тяжелеющие ненавистью глаза.

— Витюша, он оказывается, наглый, — говорит правый.

— Он, похоже, крутой. Пальчики надо бы обломать, — вторит левый.

— А сейчас мы ему крышу сдвинем, — центровой резко дергает правую руку вперед.

Я падаю на колено, выхватываю револьвер и стреляю. Центровой визжит — между ног у него хлещет кровь. Остальные замирают.

— Хорошо, гады. Не двигайтесь! Я сначала стреляю, потом думаю. Изображайте скульптуру пятнадцать минут. Поняли? Покажите взглядом.

Уходим. Юлия отлично держится: не оборачивается и не дрожит. Останавливаю машину у ночного шопа. Покупаю литр водки и копченых куриц. Везу Юлию на Ленинградский проспект.

Поднимаемся на 12 этаж в квартиру Эйзенхауэра. Здесь опрятно и чисто, только все покрывает неощутимая годовая пыль. Юлия сразу идет в душ. Я сервирую низенький стеклянный столик, включаю телевизор, нахожу ночной кабельный канал. В ожидании Юлии выпиваю сто грамм. Она выходит распаренная и теплая.

— Юленька, водочки выпьешь?

— Что ж не выпить, выпью, — рассудительно говорит она и берет полный стакан.

— За будущее.

Чокаемся. Юлия залпом выпивает, отламывает крылышко. Я придвигаюсь, обхватываю ее стан:

— Юля, я очень устал.

— Ты постарел, Андрюша.

— Давай выпьем еще.

Мы опрокидываем в себя по стакану водки и я спускаю тормоза. Нахожу губами ее мягкие нежные губы, кончиком языка — ее влажный язык. Руки сами лихорадочно пытаются проникнуть под шерсть. Юлия отваливается, встает, стаскивает через голову платье. Встряхивает головой. Волосы тяжелыми волнами скатываются до щиколоток. Она прекрасна и величественна как Мать богов. Смотрит на меня сверху вниз:

— Андрей… у тебя там, за океаном, были женщины?

— Юленька, какие женщины на этой гнусной войне! — тороплюсь я.

— Раздевайся, сейчас белье постельное поищу…

Утром я просыпаюсь первым, долго смываю в душе водочный синдром. Возвращаюсь. Юлия спит, широко раскинув толстые ноги. Сажусь в кресло и подчистую с костями съедаю курицу. Юлия просыпается сжимается под одеялом, смотрит как я ем.

— Отвернись, я оденусь.

Выхожу на балкон.

— Отвези меня домой.

У себя дома она поит меня чаем. Читаю в ее глазах не высказанный вопрос.

— Мне надо по делам. Вечером зайду.

Переезжаю через проспект в свой двор. Заяц живет в соседнем подъезде. Иду к нему. Дверь открывается автоматически, за ней никого нет. Заяц в комнате, в инвалидном кресле.

— Здравствуй, Андрей. Я рад. Ты цел?

— Только царапины.

— Хорошо. Садись. А я уже считай, что мертв.

— Как это случилось?

— Хотели убить, а только покалечили. Все правильно: нечего лезть с войной в чужую страну.

— Выпьешь водки?

— Мне теперь все равно. Стаканы на кухне.

Я разливаю.

— Поднеси стакан. У меня только пальцы шевелятся, — зацепив стекло зубами, он долго пьет, — Я рад, что ты вернулся. Женись на Юльке. Устраивайся в нашу армию — здесь курорт. Все будет замечательно.

Я встаю. Дотрагиваюсь до его пальцев:

— Прости, Леонид.

— Да. Бог нас осудит. Счастливо, Андрей.

Дома меня ждет Сашка. Обиделась:

— Где ты вчера пропадал?

— Саша, дай поспать. Сегодняшний вечер посвящаю тебе…

Вечером меня будит телефон. Отвечает Саша:

— Алло! Юля, здравствуй… Нет, он не приходил… Со вчерашнего дня… Да ничего с ним не случится в нашем мирном городке!… Хорошо, я тебе позвоню. Андрюшка, подъем!

Сашка натянула узкую юбку, смелую блузку. Лифчика нет. Видимо, трусики тоже забыла одеть. Расцветающая розочка!

— Ну что, на дискотеку.

— На дискотеку!

— На самую крутую, на всю ночь.

— На всю ночь!

— Только, смотри, без наркоты и прочего.

— О`кей!

— Веди.

— Вперед!

На дискотеке мы только вдвоем, флиртуем вовсю. Я не хочу видеть рядом с несовершеннолетней сестрой мужчину. А Сашке интересно с «воскресшим» двадцатитрехлетним братом. Утром мы пьяны танцами и пепси.

— Сашка, я люблю тебя, — ору, падая на сиденье машины.

— Я тебя тоже! — валится на сиденье рядом Сашка.

Целую ее в губы, сильно, долго. Она прижимается. Ее острые грудки колют, целятся в сердце.

— Все, Саша, остынь.

— Спать вместе будем!

— Ты что! К маме пойдешь. Да тебе же в школу пора.

— С 1 апреля! Каникулы начались!

Отвожу Сашу домой и еду дальше, куда глаза глядят. По дороге пью очень много кофе. Глаза приводят меня на Ленинградский проспект. Вхожу в квартиру Вадима. Здесь везде стерта пыль. Сажусь в кресло. Часто бьется накачанное кофеином сердце. Гулко стучат об подоконник капли начинающегося дождя…

Вскакиваю, быстро одеваюсь, путая спросонья одежду. Просыпается Джейн: «Ты куда, Эндрю?» «Я скоро вернусь.» «Ты не успеешь вернуться.» «Меня ждет машина.» «Ты опоздаешь, Эндрю.»…

Ночное федеральное шоссе N 10. На обочине Эйзенхауэр одним сильным движением отрезает голову мальчишке в черном парадном мундире. Берет ее за волосы и пинает как мяч. Безголовое тело еще стоит, у него дрожат руки… На грязной поверхности болота лопается пузырь, источая смрад — все что осталось от Эйзенхауэра…

В гостиной военного трибунала сидит холеный Алекс, благородный Алекс — полковник с маникюром на ногтях. Он сосет дорогую трубку, выражая своим видом легкое пренебрежение: «Ты сел в калошу, Андрюша. Ты лажанулся, Эндрю. Езжай к Юле под юбку, там тебе будет хорошо.»…

Мгновенно небо из синего становится белым. На горизонте вырастает миниатюрный ядерный гриб. Падаю ниц. Там были: Хьюстон, армия Левле и надежда вернуться в Россию…

Эти псы озверели и стали волками. Они загнали меня в угол и хотят сожрать. Осталось только три патрона — по одному каждой собаке. Но руки от голода ослабели, не могут поднять револьвер. Псы это прекрасно понимают, скалят клыки и прыгают одновременно…

В просторном кабинете восседает обрюзгший Ибсон. У него отечное лицо, громадные мешки под мертвыми глазами. Он что-то пишет: «Эндрю, ты заработал за год 60.000. Выписываю в английских фунтах. Возьмешь с моего счета — без этих бюрократических проволочек. Счастливого пути.»…

Толпа неожиданно расступается и выталкивает на меня маленькую девчушку с длинными темными волосами и распахнутыми счастливыми глазами: «Здравствуйте, я — Джейн!»…

Смотрю на часы: 9 утра. Пора. Военкомат открыт и военком у себя.

— Капитан Сысоин? Ваши документы еще на перерегистрации.

— Товарищ подполковник, в перерегистрации нет необходимости, я возвращаюсь в Канаду.