Алексей Рыбин - Генералы подвалов Страница 16

– Я, Настенька, я это, – мама за дверью говорила спокойно, видимо, перегорело уже в ней первое чувство, хотя, как знать.

Настя открыла дверь, мама прошла мимо нее, стащила высокие, почти такие же, как у дочери, модные ботинки и, пройдя в кухню, тяжело опустилась на табурет. Она сидела молча, уставившись на газовую плиту со следами вчерашнего кофе, который «убежал», а подтереть было недосуг. Настя проследила за ее взглядом, подошла к плите с тряпкой в руке, но мама остановила ее:

– Подожди. Сядь, – она вытащила второй табурет из-под стола, придвинула Насте. – Что же теперь будет, Настенька?

Она не знала, что ответить. Лицо мамы было словно вылеплено из гипса. Неаккуратно, грубо, как будто скульптор торопился и не сгладил ненужные неровности, какие-то бугры, борозды... Мамины глаза, большие, всегда сияющие – по ситуации – или весельем, или яростью, ибо она не знала «золотой середины» в своих чувствах, сейчас провалились в два черно-синих круга, таких отчетливых, как будто искусственных, нарисованных.

– Так что там? – осторожно спросила Настя.

– Он попал под поезд... Аркашенька наш... Какой ужас!..

– Не плачь, мамуленька... – Настя обняла мать за плечи, прижала к себе. – Не надо... Ничего ведь не изменишь...

Они сидели и плакали. Не обращая внимания на время, не подходя к телефону, который словно прорвало. Он трезвонил беспрерывно, заканчивалась одна серия звонков, тут же начиналась новая, прерываемая исправно, по-солдатски, даже с каким-то нелепым сейчас ухарством, включающимся автоответчиком. Они не разбирали голосов тех, кто оставлял свои сообщения, сидели обнявшись на кухне и плакали, шептались о чем-то, потом снова давали волю слезам.

– Мамочка, – сказала наконец Настя, чуть отстранившись от мамы, – может быть, поспишь немного? А?

– Да, Настенька, только вряд ли я усну... Не знаю.

Тогда Настя открыла холодильник, достала початую бутылку водки и протянула матери. Она вообще-то не поощряла этой родительской слабости, но сейчас...

– Спасибо, родная.

Только к середине дня Настя стала отвечать на телефонные звонки. И слава Богу, потому что хотя и скорбные, но деловитые голоса отцовских коллег по бизнесу и просто друзей все же вернули ее к действительности и повседневным заботам, которых, как оказалось, сейчас было невпроворот. Настя впервые непосредственно столкнулась со смертью близкого человека, и все эти тяжелые и неизбежные обязанности, свалившиеся теперь на них с мамой, сначала подавили ее, а потом странным образом отвлекли от тяжелой тоски и жалости к отцу, к маме и к себе, которые просто мутили ее разум.

День пролетел незаметно. Настя подняла голову, взглянула на часы и с удивлением отметила, что правы, наверное, взрослые, когда говорят, что время для них движется быстрее, чем для детей. А начиная с сегодняшнего утра она чувствовала себя, безусловно, взрослой, по-настоящему, со всей мерой этой самой «взрослой» ответственности за себя и, главное, за других.

На столе перед ней лежал лист бумаги, густо исписанный ее рукой. Там были телефоны, адреса, фамилии, цифры с вполне «взрослым» количеством нулей. Настя весь день отвечала на телефонные звонки, «сводила» друг с другом разных людей, изъявивших желание принять участие в организации похорон, поминок, покупке гроба, венков, кто-то сказал, что берет на себя обеспечение транспортом, кто-то еще что-то.

Мама спала. Настя смотрела на свои записи, проверяла себя, все ли она отметила, все ли важные детали запомнила, все ли фамилии записала разборчиво, так, чтобы мама смогла пользоваться этой... шпаргалкой? списком?

Настя вошла в спальню и посмотрела на мать. А сможет ли она вообще всем этим заниматься? Пустая бутылка водки стояла на полу рядом с кроватью, мама, видимо, просыпалась и прикладывалась несколько раз, пока Настя беседовала с доброй половиной города. Она подавила мгновенное раздражение, не до этого сейчас, мама имеет право, маме-то ведь тоже несладко. Еще неизвестно, кому хуже – ей, шестнадцатилетней, или маме, которая знала папу задолго до рождения Насти. Пусть уж.

Квартира сейчас, казалось ей, увеличилась как минимум вдвое. Огромное пустое пространство. Без папы она, точно, стала больше. Пустой кабинет. Настя больше не увидит его сгорбленную спину перед светящимся экраном монитора, не услышит его раздраженное, но привычное и родное: «Настюха, немедленно закрой дверь!» Опять потекли слезы, опять лицо стало как будто расклеиваться, растекаться в плаксивую детскую гримаску.

Телефон снова зазвонил. Настя тяжело вздохнула, отгоняя слабость, запрещая голосу дрожать, мазнула рукой по щекам и подняла трубку.

– Алло...

– Привет. Это Рома. Узнала?

Какой еще Рома? Настя пыталась сообразить, что это за Рома такой. Рома был явно из той, детской ее жизни, которая кончилась сегодня утром. Настя вдруг с удивлением поняла, что весь сегодняшний день напрочь забыла том, что у нее куча друзей, куча дел, что послезавтра начинаются занятия в школе. Еще вчера все это казалось страшно важным, а сейчас... Ерунда, детские игры.

– Рома?

– Ну, помнишь, ночью познакомились? Возле дома твоего.

– А-а... Ну да.

Это тот паренек в фирменной куртке. Ну, как же, как же...

– Ты что делаешь? – весело спросил Рома.

Настя секунду помедлила, потом ровным голосом сказала в трубку:

– Отца хороню.

Она с каким-то странным интересом ждала, что же ответит паренек на такое вот сообщение.

– Да... – пробормотал Рома. – Извини. Я перезвоню. Когда удобно?

– Не знаю. Да в общем-то, можешь и сейчас говорить.

– Неудобно как-то.

– Ничего. Что ты хотел?

– Я вообще-то встретиться с тобой хотел. Я же не знал, что у тебя такие дела.

– Обычные дела, – ответила Настя. – Давай встретимся.

– А когда? Когда ты можешь?

– Оставь телефон, я сама тебе позвоню, когда все закончится.

Веки снова начали набухать от слез, горло перехватило, но Рома быстро продиктовал свой номер, который она машинально записала на бумагу с длинным списком фамилий, попрощался и повесил трубку. И тут же исчез из памяти. До того ли сейчас.

Первым приехал Калмыков.

Мама еще спала, и Настя сама впустила его, решив, что отказать будет как-то неловко. Не просто так ведь пришел человек. Она давно знала Юрия Федоровича. Еще бы – главный партнер отца, чуть ли не друг детства. Все эти лесопилки, производство мебели, экспорт-импорт, все это они с отцом вместе подняли, начинали с нуля, занимали друг у друга по пятерке, выдумывали какие-то новые коммерческие ходы, голодали, ночи напролет курили на кухне за столом, уставленным пивными бутылками.

Никто не верил в эти их планы, ни Настина мама, ни родители Калмыкова – он так и остался холостяком, а тогда вообще был маменькин сынок. Однако они победили. Если, конечно, в сложившейся ситуации это можно назвать победой отца.

– Привет, Настенька, – осторожно сказал Калмыков, входя к ней в комнату. – Как себя чувствуешь?

– Юрий Федорович. Давайте без экивоков, – ответила Настя, – я уже взрослая. Истерики у меня не будет. Так что не волнуйтесь, пожалуйста.

– Ладно, не сердись.

– А я и не сержусь.

– Мать-то как?

– Мать... – Настя помолчала. – Плохо мать. Боюсь, пить будет сильно. Ей нельзя пить-то.

– Да. Ну, дело такое, Настюха... Тут уж ничего...

– Юрий Федорович, я вас очень люблю, только не называйте меня Настюхой.

И опять слезы побежали по лицу. Не удается ей все-таки пока быть взрослой.

Калмыков обнял Настю за плечи.

– Ничего, девочка, ничего. Прорвемся. Я вас не оставлю. Все будем с вами, все вам поможем. Предприятие на Раису оформим, справится она, как думаешь?

Настя встрепенулась:

– Что вы сказали?

– Я говорю, как считаешь, мама твоя сможет у нас работать? Ну, не на месте Аркадия, конечно, но...

– Ой, ну не до того сейчас, Юрий Федорович. Давайте потом, а?

Калмыков внимательно посмотрел на нее:

– А ты взрослеешь, Настенька. Я ведь привык считать тебя ребенком. А ты уже не ребенок. Совсем не ребенок.

Какие-то странные интонации прозвучали в его голосе. Слишком неопределенно говорил Калмыков, слишком осторожно. Чего-то недоговаривал, Настя это чувствовала.

– Слушай, Настенька, – продолжил он после неловкой паузы. – Там Раиса все спит. Могу я в машину Аркашину заглянуть? Работа ведь, сама понимаешь. Никуда от этой работы проклятой не денешься. Даже в такой день. Ну, ты скоро с этим столкнешься. Если идешь в бизнес, то все, пиши пропало. Ни выходных тебе, ни отпусков, рабочий день – двадцать четыре часа в сутки.

– Да я все знаю, что вы мне объясняете. Папа-то мой так же точно жил. Все время – работа, работа. И вот, на работе...

– Все, все. – Калмыков снова потрепал ее по спине. – Все, Настенька. Не будем об этом. Так могу я посмотреть?

– Пожалуйста, – она встала и кивнула в сторону отцовского кабинета, – пойдемте.

Калмыков сел на вертящееся кресло у письменного стола Аркадия Волкова, включил монитор и начал открывать файл за файлом, быстро просматривая содержание и переходя к следующему. Все пароли, как Настя убедилась, он знал, ну, конечно, какие между Калмыковым и отцом могли быть секреты? А если и были, теперь это не имело никакого значения.