Евгений Сартинов - Убит по собственному желанию Страница 16

— Да-а-а! Хищение цветного металла в особо крупных размерах.

Афонькин даже засмеялся.

— Да какие же это крупные размеры!? Тут же килограммов десять всего!

— Не понимаешь, ты, Коля, политику партии и правительства, — рассудительно начал Колодников. — Директор силикатного завода, Андрющенко, недавно лично просил меня поймать хоть пару несунов цветмета, чтобы взыскать с них ущерб, что они нанесли заводу за последние пять лет. Ты сам знаешь, что без этих рамок производство лицевого кирпича просто невозможно! А вы их тырите при каждом удобном случае.

Зудов был не столь категоричен.

— За пять лет? Да ладно тебе, Андрей, там немного будет! Ну на полмиллиона наших, деревянных, не больше!

— Да мелочи! — Подтвердил Колодников. — Афонькин за раз за всех как раз и расплатится!

— Ага, дом продаст и долг окупит.

— Да у него и так денег как грязи. Матрас распорет, доллары достанет.

— А евро у него в подушке зашиты. Это все знают.

Афонькин не снес такого издевательства.

— Андрей Викторович, да вы что!? Я же эти рамки, в старом отвале нашел, еле выковырял их из земли, они уже сломаны были! Их туда еще при социализме начали выбрасывать! Они вот, посмотрите, они же все в земле!

Он пошире открыл горловину мешка, но Колодников только отмахнулся от него.

— Да знаем мы эту уловку, Коля, что ты нам впариваешь? Технология известная: ломают рамки, в грязи вываляют, а потом говорят, что так и было. Не надо, Коля, нам мозги компостировать, поехали на завод. Андрющенко тебя там уже с оркестром ждет.

Афонькин неожиданно кидается перед ментами на колени.

— Андрей Викторович, Павел Матвеевич, ради бога — не сдавайте меня Андрющенко! Это же такой… козел! У меня с ним давние счеты. Еще с тех времен, как я там работал. Он же садист, он же… он же… он же еще меня работать заставит.

— А тебе полезно поработать, Коля! Забыл, поди, что такое уж работать. Ты кто по профессии-то?

— Электрик я. Четвертого разряда!

— О! — Колодников безнадежно махнул рукой. — Все знакомые мне электрики были пьяницами и лентяями. Стой, Паш, а ты у нас не из электриков в милицию пришел? Я тебя случайно не обидел?

Зудов отрицательно качнул своей монументальной головой.

— Нет, я на гражданке фотопленку делал.

— А, ну тогда все верно. Только из электриков и могут выходить такие отвратительные типы, как ты, Афонькин. От тебя же вся Титовка стонет!

Афонькин взмолился.

— Андрей Викторович! Как она может стонать? Я же тут родился, тут моя родина! Я тут каждый дом знаю, каждого человечка. Все же со мной здороваются, когда мимо проходят.

Как раз в это время по другой стороне улицы остановилась пожилая грузная женщина. Она поставила на пол тяжелые сумки и закричала через дорогу:

— Ну, что, Афонькин, накрыли тебя, наконец-то, с поличным, ворюга! Вы его посадите, товарищи милиционеры, да побольше срок ему дайте. Чтоб он издох там, в зоне! Ворюга!

Такого Афонькин спустить не мог. Он тут же закричал в ответ, переходя временами на визг.

— А сама-то ты кто!? Всю жизнь в магазине проработала, на копейки рабочие, что сдачи не додавала, домину себе отгрохала! Машины меняла каждый год, воровка старая!

— Ты свои копейки считай, а не лезь в чужой карман! Урод ты недоделанный, что б ты издох в зоне, урод! Скотина!

— Сама такая! Иди отсюда! Дай с людьми поговорить!

Женщина подобрала свои сумки и пошла дальше, продолжая ругаться вполголоса.

Колодников иронично спросил:

— Здороваются, говоришь? Оно и видно. Только еще не целуются.

— Взасос, — добавил Зудов.

На это Афонькин нашел свое оправдание.

— Да это ж Макарцева, Валька! Она на меня давно зуб точит за то, что я в свое время на ее дочке не женился. А чо на ней жениться, она страшнее Хиросимы. Я же тут, в Титовке, каждого знаю, и все знают меня.

Колодников хмыкнул, глянул на Павла, подмигнул ему.

— Каждого, говоришь, знаешь? А сейчас мы это проверим. Кто живет, например… на улице Кутузова, дом сто сорок два?

Афонькин на несколько секунд задумался, потом просиял лицом.

— Ну как кто там живет? Ваза там живет.

— Кто?! — Удивился Колодников.

— Ваза. Ну, кличка у Витька Гулина такая, еще со школы — Ваза. Он в свое время вазу в учительской разбил, случайно. А директор школы, царство ему небесное, Антон Иванович, потом до конца учебы его этой вазой попрекал. Так его и зовут до сих пор. Ему уж тридцать будет скоро, а он все Ваза да Ваза.

— А ты этого Вазу хорошо знаешь? — Спросил Зудов.

— Ну как же! Он на пять лет младше меня, но я с братом его родным учился, мы и рыбачили с ним вместе, а водки сколько выпили! Ого-го!

Колодников сразу почувствовал себя как-то неуютно на этой дороге посредине деревни Титовка.

— Так, а что это мы тут, как три тополя без Плющихи светимся всему миру? Давай-ка, Афонькин, кидай свой мешок назад, в багажник да садись в салон.

— Андрей Викторович! Да не ворованные это рамки…

— Кидай говорю, чудак. Подвезем тебя до скупки. Заодно посмотрим, где новые точки открылись, кто держит, и по чем там сейчас цена на цветмет.

Вскоре машина остановилась в пределах видимости гаражного массива. Колодников обернулся к Афонькину.

— Сюда тебе надо было?

— Да-да! Тут недалеко. Спасибо, что подвезли.

— Так что ты там, Афонькин, говорил про Вазу? Все про него знаешь? Тоже, поди, только привираешь?

Но Афонькин был настроен категорично.

— Про Витьку я все знаю. Точно говорю.

— Тогда скажи, у него зеленая «шестерка» была?

Афонькин чего-то не понял.

— «Шаха»? Зеленая? А почему была? Она у него и сейчас есть. Я его на ней дня три назад видел. Он на рыбалку на ней ехал.

Зудов и Колодников переглянулись.

— Точно? Ты ничего не путаешь? — Спросил на всякий случай Андрей.

— Да что там путать? Он эту «шаху» купил у дяди Коли Сапожкова, с Суворовского переулка.

Вот теперь уже Колодников искренно восхитился.

— Точно! Как в аптеке! Ну ты даешь, Афонькин! Ты и его знаешь?

Афонькин еще больше воодушевился.

— Конечно! Дядю Колю и не знать? Я же говорил, что всех тут знаю! Вот! А вы не верили! Она с виду такая неказистая, эта «шаха», но движок у ней дядя Коля перед этим перебрал, а у него руки золотые. Машины потом у него летают, а не ездят. Витька сам хвастался, говорил, что она сто сорок на трассе давала.

— А Ваза твой нам говорит, что разобрал давно ее на запчасти.

Афонькин только засмеялся:

— Да ладно вам! Что вы ему верите! Разобрал он! Он и ключа гаечного в руках никогда не держал. Ваза же водила. Нет, водила он классный, гоняет айда ушел! Это я не спорю. Но если что сломается — тут он пас! Будет сидеть и плакать. Ни хрена в моторе не понимает. Так, колесо может открутить, тосол залить — не больше того.

— А он с кем сейчас мутится? — Спросил Зудов.

Афонькин задумался.

— Ваза после последней отсидки как-то отошел от титовских пацанов. Все какие-то к нему с Володарки прикатывали. И потом его часто дома не бывает. Я как-то заходил к нему, хотел лодку взять, резиновую на два дня. А его не было.

Зудов не понял.

— И что, что его не было? Долго не было?

— Да его, сосед говорил, уже дней пять до этого не было. Пес с голоду порвал цепь и сбежал. Ваза потом его еле нашел и привел обратно.

— А он работает где?

— Да нет, никогда он так и не работал. Он то зону топтал, то тачки с Питера гонял. Перегонщиком работал.

— А он что, много сидел?

— Да, не один раз, но все ненадолго. Так, за хулиганку сел сразу после школы. Они машину угнали с братом и разбили. Тогда они еще тетку какую-то сбили насмерть. Леха-то до сих пор сидит, он там еще с ментами подрался, одному челюсть сломал. Потому и сел крупно. А Витек сходил к куму на одну пасху, и все. Потом, еще, правда, сидел года два, но почему — не знаю. Врать не буду.

— Так ты точно не знаешь никого, с кем он сейчас мутится? — настаивал Колодников.

Афонькин ненадолго задумался, потом торжествующе поднял указательный палец.

— Видел я как-то раз, как Ваза со своими корешами к ресторану подъезжали, к «Парусу». Вылезли — важно так! Прошли мимо, и он будто не заметил меня. У-у, думаю я, Витек то, какой крутой стал. Одного из тех парней я точно знаю, зовут его Коник.

— Как? — Переспросил Колодников.

— Коник. Тоже кличка смешная. Он в футбол раньше играл за «Луч», там его Коньком и прозвали. Он такой, слегка горбатый от рождения, особенно когда бежит. Сначала его прозвали — Конёк-Горбунок. Потом как-то вот этот Коник к нему прижился. А потом этот Коник на иглу сел, потом просто сел. Двух других я не знаю. Один пацан совсем молодой, зеленый, может сын чей. А второй такой солидный, с бородой шкиперской. Серьезный мужик, суровый.

Это все весьма заинтересовало оперов.

— Да! Интересно. А ничего еще такого особенного не замечал за Вазой?