Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину Страница 16

Приключения продолжались. Я обязана была пойти на выстрел. Бегать от людей в моей ситуации было как-то глупо. Можно и не афишировать свое присутствие, залечь где-нибудь в укрытии, а там уж по обстановке...

Обстановка, как всегда, ужасала. Трех зайцев не положили, но с одним расправились жестоко. Тело в защитном одеянии лежало посреди поляны, в трех шагах от самолета. Поза лежащего не вызывала сомнений – человек не спит. Он лежал лицом в траву, разбросав конечности и неестественно вывернув позвоночник.

Я не стала спешить. В Царствие Небесное никогда не поздно. Я наблюдала за оврагом. Но все было тихо. Тайга скрывала присутствие разума. На месте крушения никто не проводил «спасательных» работ. Лежало одинокое тело и белели ромашки...

Я скользнула из расщелины и, перебегая от дерева к дереву, спустилась на дно оврага. Тело не шевелилось. На спине выделялись два кровавых пятна – одно в районе сердца, другое чуть правее. Еще одно пятно красовалось под кепкой, ниже затылка. «Мастер летального исхода» выстрелил человеку в спину, а когда тот упал и продолжал подавать признаки жизни, произвел еще два выстрела – в сердце и в голову. Потом куда-то смылся.

Я знала этого человека. Но чтобы окончательно развеять сомнения, наклонилась и перевернула. Подо мной лежал Усольцев. Лицо в крови вперемешку с грязью, челюсть всмятку, зубное крошево по всему лицу... Глядя на эту кашу, я, кажется, начинала понимать, чем выходное отверстие отличается от входного.

В глазах Вадима царило вселенское изумление – за что? Умирать сегодня он явно не собирался. Я тоже пока не спешила. Сжала пистолет и принялась в сотый раз озираться. Никого. Густые ели каскадами вздымались на склоны, хмуро наблюдали за моими фигурными метаниями. Дул ветерок, теребя рваную обшивку самолета. Неторопливо покачивались жгуты проводки. В продуваемом фюзеляже что-то ритмично поскрипывало – словно маленький леший разгуливал по салону...

Я была измотана до предела. Думать не могла. А ведь пища для ума – колоссальная!

Нужно было уходить, но куда? Обниматься с сундучком уже не прельщало. Он неплохо устроился под обрывом, пусть и продолжает. Душа с телом молили об отдыхе. Опустошенная, я побрела на запад – по пади оврага. Уйти километра на два, забиться в какую-нибудь щель, обложиться пахучей травой...

Овраг сужался. Склоны становились круче, деревья смыкались, висели над головой. Тайга мрачнела, давила на сознание. Поневоле заработала голова. В один из моментов просветления я поняла, что за мной кто-то идет. Не просто так шуршала осыпь за спиной и ветви ломались. Чудились шаги – словно кто-то нагонял меня, а потом приостанавливался, тянул резину, как бы размышляя, стоит ли раскрывать себя. Я заметалась на тропе – что делать?! Побежала дальше, до ближайшего изгиба, встала за поворотом, застыла соляным столбом. Ну точно, кто-то шагал, скрипя камнями. Убийца! Через двадцать секунд он впишется в этот же поворот, и тогда... Склон надо мной был крут, но неоднороден. Кривые сосны стояли на уступах, между каменными нагромождениями теснились кустарники. Узловатые корни плелись повсюду. Паника способствует совершенствованию физических навыков. Я забыла даже про пистолет. Вскочила на обросший лишайником валун, ухватилась за жилистый корень, вскарабкалась на уступ. Зарывшись в траву, откатилась из зоны видимости и заползла под дряхлеющую сосну. Сапоги уже скрипели где-то рядом. Я боялась оторваться от земли. Перископ бы не повредил. Но женское любопытство не то что страх – двадцать страхов победит! Когда человек проходил мимо, я подняла голову. Он все равно на меня не смотрел.

Я не сразу узнала Турченко. Этот человек больше походил на бродягу, чем на доблестного поисковика-спасателя. Одежда колом, штаны трубами, колени разорваны. Он шел сутулясь, и казалось, что в рюкзаке у него не полтора кило веса, а десятка два кирпичей. Щетина – сантиметровая, глаза мутны, походка твердая, но какая-то однобокая. Он не смотрел по сторонам, только вперед, не отвлекаясь на разные мелочи вроде торчащих голов. Упрямо глядя в одну точку, он прошествовал мимо меня и скрылся в кустах. Чем и поставил меня в затруднительное положение. Идти за ним? А вдруг повернет? Возвращаться обратно? А чего я там не видела? В третий раз любоваться обломками самолета?

Делать нечего – пришлось заняться нелюбимым делом. После краткого отдыха, скопив немного силенок, я встала и полезла в гору. Выберу пышную елочку, натаскаю под юбку лапника и – пропади оно все пропадом...

Дремучая тайга оказалась плотно заселена двуногими. Не тайга, а город какой-то. Гибкая фигура вынырнула из-за полы мохнатой шубки. Пока я решала, что делать, меня повалили в траву, и знакомый голос весело сообщил:

– Проверка паспортного режима! Лапы в гору, ксивы на бочку!

Тут я совсем ошизела. Борька Липкин – живой и невредимый! Охрип, но с чувством юмора по-прежнему в ногу. Я отчаянно замычала, замолотила руками – выражая протест против хамского обращения. Он поставил меня на ноги, отошел и с ухмылкой стал разглядывать. Значит, убивать не собирался. По крайней мере, сразу.

– Это ты? – с ужасом промычала я.

– Это я, – гордо ответил он. – Был, есть и буду быть. Советую присоединиться, Дашок. Мы с тобой таких дел наворочаем – чертям тошно станет!

Бахвалился он, в сущности, напрасно. Внимательно изучив его поближе, я констатировала, что выглядел Борька хуже Турченко. Весь бледный, под глазами синяки в пол-лица. Жилы на висках пульсировали. Голенище порвалось, и сквозь прореху в штанине топорщился грязный бинт вокруг ноги.

– Ты как выжил-то? – спросила я.

Он тяжело вздохнул, наложив на чело тень воспоминаний.

– Я бежал как конь, Дашка. Этот придурок Усольцев шарахнул над головой – я чуть не обделался. Пока он затвор передергивал, а остальные подбегали, я шмальнул в воздух и отвалил куда-то в сторону. Ты бы видела, как я несся, подруга... Я этого засранца, если встречу, точно замочу.

– Уже замочили, – сказала я, – пал Усольцев.

Борька сглотнул.

– Откуда знаешь?

– Видела...

– Расскажи.

Мы сели под дерево, лицом друг к дружке, определив каждому глазу сектор наблюдения, и я начала повествовать. Чистую правду и ничего, кроме правды. Кроме чемоданчика. С моих слов выходило, что я только заглянула в самолет и в ужасе умчалась. Ведь там столько покойников...

– Подожди, – перебил Борька, – не части. В котором часу ты вышла к месту крушения?

– М-м... в шесть, – вспомнила я. – Мужем клянусь, в шесть, Борька. Потому что в шесть-пятнадцать прибежала на озеро (а зачем я прибежала на озеро? Купаться!), а там глянула на часы. А что?

– Я вышел к самолету в шесть ноль-девять, – пристально глядя мне в глаза, пробормотал Липкин. – Я с Боголюбова часы снял, ему уже не нужны.

– Так ты там тоже был? – остолбенела я.

Он медленно кивнул.

– Совершенно верно. Но не нашел ничего утешительного. В шесть-двадцать я вернулся на южный склон оврага и отправился на запад – по обрыву. Глупо сидеть у разбитого корыта, Даш. Я всего лишь хотел осмотреть окрестности.

Итак, с 18-20 начинался досадный пробел. Я быстро прикинула. Чудно как-то вырисовывалось. Ориентировочно в 18-00 я свистнула штуковину. В 18-15 была на озере. В 18-35 произвела выстрел для принудительного открытия сундучка, а в 18-40 на месте авиакатастрофы трижды шарахнули в Усольцева...

– Ты слышал выстрелы? – спросила я.

Борька недоуменно пожал плечами.

– Возможно, мне послышалось... Но, знаешь, я довольно далеко ушел. А лес такой густой, что прочно гасит звуки... Мне не дает покоя твоя история с Турченко. Если это был он, а это вполне мог быть он...

– Мог, – согласилась я. – Но не факт. Если он кокнул Усольцева, а потом сидел в засаде у, как ты говоришь, разбитого корыта, то где тут логика? Зачем он меня преследовал? Если хотел убить, то кто не давал? Если хотел поговорить, то почему не окликнул?

Подумав, Борька признал, что в этом деле, как и раньше, остается много загадочного.

– Нас остается пятеро в этом лесу, – бесстрастно сообщил он, поблескивая глазами. – Пять-ноль, Аргентина – Ямайка. И если кого-то из них, Дашок, пучит от любви к ближнему, включая нас с тобой, то я готов съесть собственную руку. Что-то произошло в их стане, согласись. Раньше двигались толпой, а теперь каждый норовит прошвырнуться по тайге в одиночку. Хотел бы я знать, с какого перепуга их разбросало...

Я не стала выдвигать теорию, что отстать от толпы мог один Турченко, а остальным никто не мешал двигаться дружной ватагой, продолжая терять товарищей. Мне вообще нужно поменьше болтать. Если я буду чесать языком направо и налево, то рано или поздно проболтаюсь про чемоданчик.

Но Липкин все равно не поверил моим словам. По лицу было видно. Однако пытать, вырезая на груди звезды, он пока не спешил. Может, решил подождать, пока сама созрею?

Мы разожгли костер на полянке, и я с обидой в голосе поведала Липкину о непростой судьбе моего спального мешка. Он немедленно оживился.