Пауло Коэльо - Победитель остается один Страница 17

— Ужасно, — говорит она, не поднимая глаз. — Просто ужасно.

Габриэла не знает, что делать. Притвориться, будто не слышит, уйти в тот угол, где несколько техников ведут оживленный разговор, куря одну сигарету за другой, или остаться на месте?

— Просто жуть, — продолжает женщина.

— Это — мои.

Слова будто сами сорвались с языка. Не сдержалась. Пешком пробежала полгорода, почти два часа ждала в приемной, мечтая о том, как раз и навсегда преобразится ее жизнь (впрочем, со временем она научилась обуздывать полет фантазии и не предаваться такому безудержному восторгу, как прежде).

— Да я знаю, что твои, — отвечает женщина, по-прежнему не поднимая глаз. — И обошлись они тебе наверняка в приличную сумму. На свете немало людей, которые составляют портфолио, пишут резюме и CV, преподают актерское мастерство, короче говоря, зарабатывают деньги на тщеславии таких, как ты.

— Но если это ужасно, зачем меня позвали?

— А нам и нужно нечто ужасное.

Габриэла смеется. Женщина наконец вскидывает голову и осматривает ее сверху донизу.

— Мне нравится, как ты одета. Терпеть не могу вульгарно разряженных особ.

Сердце у Габриэлы начинает колотиться. Мечта вновь приближается.

— Стань вон на ту отметку. — Женщина протягивает ей лист бумаги и, обернувшись, к съемочной группе, говорит: — Перекур окончен. Окно закройте, чтоб посторонних звуков не было.

«Отметка» — это два обрывка желтой клейкой ленты, крест-накрест прилепленных к полу. Благодаря этому можно не устанавливать заново осветительные приборы и не передвигать с места на место камеру.

— Здесь очень жарко, я вся мокрая… Можно мне на минутку в ванную, немножко подкраситься, тон наложить?

— Можно-то, конечно, можно… Но тогда не останется времени снимать. Материал надо сдать до вечера.

Вероятно, все, кто стоял здесь до нее, задавали этот вопрос и получали одинаковый ответ. Лучше не тратить времени — и Габриэла, промокнув бумажным носовым платком лоб и щеки, подходит к отметке.

Оператор становится за камеру, Габриэла пытается хотя бы разок прочесть то, что написано на этой четвертушке бумаги.

— Тест № 25. Габриэла Шерри, агентство Томпсон. «Двадцать пять?!»

— Снимаем, — говорит женщина в очках. В павильоне все стихает.

— «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления без причины».

— Еще раз. Ты разговариваешь со своим возлюбленным.

— «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления просто так, без причины».

— «Просто так» нет в тексте. Ты считаешь, что автор сценария, бившийся над ним несколько месяцев, сам не знал, что пишет? И не убрал лишние, поверхностные и ненужные слова?

Габриэла глубоко вздыхает. Терять ей, кроме терпения, нечего. Сейчас она будет делать понятные вещи — выйдет отсюда, отправится на пляж или вернется домой и немного поспит… Ей надо отдохнуть, чтобы к вечеру, когда начнутся коктейли, быть в форме.

Странное, сладостное спокойствие охватывает ее. Внезапно она чувствует, что ее любят и оберегают, чувствует благодарность за то, что живет. Никто не принуждает ее находиться здесь и снова подвергаться этому унижению. Впервые за столько лет она уверена в своем могуществе, о самом существовании которого прежде даже не подозревала.

— «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления без причины».

— Дальше!

Это распоряжение — совершенно излишне, Габриэла и сама собиралась произнести следующую фразу.

— «Надо пойти к врачу. Мне кажется, ты нуждаешься в помощи».

— «Нет!» — подает реплику женщина в очках.

— «Не хочешь — не надо. Будь по-твоему. Давай просто погуляем, и ты расскажешь мне все, что произошло… Я люблю тебя. Если больше никому на свете нет до тебя дела, то мне ты дорог и нужен…»

Больше на листке ничего нет. В павильоне тихо, и все его пространство словно электризуется.

— Скажи девушке, которая ждет в приемной, что она может идти домой, — говорит кому-то женщина в очках.

Неужели это — то, о чем она думала?

— На левой оконечности пляжа, у причала напротив Алле-де-Пальмьер, ровно без пяти час будет ждать катер. Тебя отвезут на встречу к мистеру Джибсону. Видео мы отошлем сейчас, но он желает лично познакомиться с теми, кто, может быть, будет работать с ним.

На лице Габриэлы вспыхивает улыбка.

— Я сказала: «Может быть, будет…» Это еще не окончательно.

Но улыбка не гаснет. Джибсон!

1:19 PM

Инспектор Савуа и судебный медик склоняются над распростертым на столе, обитом нержавеющей сталью, телом красивой девушки лет двадцати.

Девушка обнажена.

— Вы уверены?

Патологоанатом стягивает резиновые перчатки, швыряет их в таз — тоже из нержавеющей стали — и откручивает кран умывальника.

— Абсолютно уверен. Никаких следов наркотиков.

— Но что же тогда могло случиться? Инфаркт? В столь юном возрасте?…

Слышен только звук льющейся воды.

«Как стереотипно все они мыслят — передозировка наркотиками, сердечный приступ, летальный исход…»

Он дольше, чем это необходимо, моет руки, потом протирает спиртом. Поворачивается к полицейскому, просит его тщательно осмотреть тело покойной:

— Не стесняйтесь и постарайтесь ничего не упустить из виду: внимание к мелочам — неотъемлемая часть вашей профессии.

Савуа изучает труп. Хочет поднять руку девушки, но эксперт останавливает его:

— Нет, не прикасайтесь.

Глаза инспектора скользят по телу девушки. Он уже располагает кое-какими сведениями о ней: Оливия Мартине, португалка, имеется любовник, лицо без определенных занятий, завсегдатай вечеринок; сейчас его уже допрашивают. Судья дал санкцию на обыск в его квартире, и там обнаружили несколько ампул с тетрагидроканнабинолом, основным галлюциногенным элементом марихуаны — это вещество, которое не так давно удалось синтезировать: не дает запаха, а эффект от его приема гораздо сильнее, чем при поглощении дыма. Еще были найдены шесть упаковок — по одному грамму кокаина в каждой. Простыня со следами крови отправлена на экспертизу. Скорее всего, дружок убитой был мелким наркодилером. Был на заметке в полиции, раз или два сидел в тюрьме, но тяги к физическому насилию за ним не наблюдалось.

Оливия и после смерти очень хороша собой. Длинные пушистые ресницы, детское личико, девичья грудь…

«Не отвлекайся. Ты же профессионал…»

— Ничего такого не вижу.

Савуа слегка раздражает сквозящее в улыбке эксперта высокомерие. Тот показывает на маленькое, почти незаметное лиловатое пятнышко между левым плечом и шеей. А вот и другое — на правом боку, меж ребер.

— Применяя специальные термины, я сказал бы, что наблюдается обструкция яремной вены и сонной артерии с одновременным и равным по силе воздействием на определенный нервный узел, причем произведенным с такой точностью, что это привело к полному параличу верхней части тела…

Савуа ничего не отвечает. Судебный медик понимает, что сейчас не стоит пускать пыль в глаза, щеголяя профессиональной терминологией. Ему, как всегда, становится жаль себя: каждый день иметь дело со смертью, жить в окружении трупов, общаться с неулыбчивыми полицейскими… Недаром дети предпочитают не распространяться о том, где работает их отец, да и в гостях ему приходится помалкивать, потому что люди ненавидят «мрачные разговоры». Уже не в первый раз он спрашивает себя, не ошибся ли в свое время с выбором профессии.

— Проще говоря, ее задушили.

Савуа по-прежнему молчит, напряженно пытаясь представить себе, как можно задушить человека средь бела дня на набережной Круазетт. Родители рассказали, что утром девушка вышла из дому с товаром на продажу — незаконную, ибо эти уличные торговцы налогов не платили и не имели права работать.

«Впрочем, это к делу не относится».

— Вместе с тем, — продолжает медик, — есть кое-какие странности. Будь это обычное удушение, остались бы следы на обоих плечах, свидетельствующие, что злоумышленник душил, а жертва сопротивлялась. То есть была борьба. А в нашем случае он одной рукой — а вернее сказать, пальцем — перекрыл приток крови к мозгу, а другой — парализовал жертву. Такие действия требуют изощренной техники и превосходного знания анатомии.

— А может быть, ее убили где-нибудь в другом месте, а потом перетащили туда, где прохожие обнаружили?

— И в этом случае обязательно остались бы следы. Я первым делом начал искать синяки на лодыжках и запястьях. И ничего не нашел. Стало быть, ее не тащили. И потом… не хотелось бы вдаваться в технические детали такого рода… но есть и другие признаки насильственной смерти… например, непроизвольное мочеиспускание…

— Ну, так и что же это все значит?