Петр Катериничев - Тропа барса Страница 17

Черт! Все проклятая голова! Болит уже второй месяц, не давая отдыха. И гоняет по кругу дурные мысли…

— Буряк, ты что, заболел? — медленно, тяжело выговаривая слова, спросил Автархан собеседника.

— Разве я выгляжу больным?

— Ты выглядишь полным придурком! И если ты устал, тебя заменят.

— Что вы, Николай Порфирьевич! Я чувствую себя бодрым, как никогда! — попытался сострить Буряк, но, глянув в черные, как жерла стволов, зрачки Автархана, осекся побледнел так, что лицо его стало нехорошего серого цвета. Ходили слухи, что Автархан болен, что пора его менять… Что он живет понятиями прошлого, а это сейчас — как башку положить на рельсы, прямо перед поездом! Хе-хе! Как бы не так! Он играет! Он играет со всеми, как кошка с мышами… — Виноват! — добавил он.

— Говори. Четко, связно, быстро.

— Позавчера Ворон работал в «Юбилейном». Но это все, что я знаю.

— Вчера он не пришел?

— Нет. Хотя тусовка была хорошая. У меня там четыре бригады было, мальчики пощипали очень результативно.

— Ты видел его позавчера?

— Да, но мельком. Он не любит бригад и всегда один.

— Дальше, дальше…

— Ну… Он под технаря этого самого «Юбилейного» косил. В халате был. С сумкой.

С такими электрики ходят.

— Или сантехники?

— Нет. Сантехники с чемоданами.

— Где он работал?

— В кулуарах.

— И что он там мог искать?

— А черт его знает! Честно?

— Иначе нельзя.

— У Ворона в последнее время в голове фонарь. Светит, но не греет.

— Поясни.

— Бывает, неделями пропадает, по слухам, лежит, в потолок смотрит. Я несколько раз предлагал ему к пацанам присоединиться, для них — наука, ему — напряг небольшой; отказывался. Что он себе думал — не знаю. Только улыбался так странненько, словно открыл бертолетову соль или решил теорему Ферма. Или скоро решит. Короче, фонарь.

— Бурый… А может, он ее действительно, решил?

— Чего решил?

— Ну эту самую теорему…

— Вот уж хрен. Скорее шизота приперла.

— И при нем скажешь?

— Да нет, чего… — замялся Буряк, понимая, что запорол косяк. — У всех свои слабости.

— То есть так: ты его видел в «Юбилейном» мельком. Он точно один работал?

— Как монах в келье.

— Ребят ты опросил? Может, из них кто чего заметил?

— Опросил. Никто ничего.

— Мистика просто.

— По правде сказать, Ворон — щипач знатный. И как появляется — непонятно, и куда исчезает с дела — неведомо. Как привидение. Талант.

— Так, — произнес Автархан, опустив веки. Боль потихоньку ушла, но не совсем, затаилась где-то в глубине под черепом. Вообще-то нужно это решить, когда будет время. Если оно когда-нибудь будет.

Ворон. Если бы он надыбал что-то этакое раньше, то и на контакт с ним вышел бы немедля. Значит, «этакое» случилось или произошло в «Юбилейном». Вот только что?

— Так, — повторил Автархан. — Тогда давай по порядку. Несвязухи, менты, особисты, персоны… Тусовка была представительная?

— Крутая. И всех этих — как грязи! Плюс у каждой задницы — своя охрана, в эфире — треск, шум, мат-перемат, черт-те что! Но ты ж сам знаешь, Автархан, в такой мути щипать — одно удовольствие! Да все они уроды! Потом еще с уголовки набежали, как пацаны двоих крепко пощипали, а толку? Наши все уже прибрались с башлями: слезами плакал прокурор, слезами мусор обливался!..

— Погоди, Бурый, подумай… Кто в той тусовке торчал. Суетился не по делам, не в связи с терпилами или не по этой службе…

— Кто и всегда — комитетчики. Служба безопасности. Эти уроды драные думают, что самые умные, а у каждого словно на лбу три буквы курсивом отпечатано! были они там не про нас… Да! — хлопнул себя по лбу Буряк. — Повязали они одного, но тихонечко, как у них принято, приятный такой, неприметный малый с чемоданчиком, с «дипломатом». Блондин. Шли через вестибюль, как дружбаны и корефаны, потом в машину этого блонди усадили и отчалили. — Буряк хмыкнул, подытожил:

— Шпион, наверное. Их щас как червей на помойке.

— Шпион, говоришь?

— Ну, Автархан, а зачем нам этих трудностей? Мы же не комсомольские мальчики: тех булкой с икрой не корми а дай что-нибудь отмочить этакое, чтоб население не скучало и ему было чего героически преодолевать… — Поймав быстрый взгляд шефа, быстро добавил:

— Все, молчу.

Автархан вздохнул. Понятнее ситуация не стала. Скорее наоборот.

Зазвонил телефон внутренней связи.

— Снегов приехал.

— Пусть войдет, — приказал хозяин. Посмотрел на посетителя.

— Я подожду в гостиной?

— Да, так будет лучше всего.

Буряк облегченно вздохнул, встал и быстро вышел. Встречаться со Снеговым он не желал. Этот парниша, непонятно откуда взявшийся у Автархана два года назад, выполнял для хозяина очень деликатные поручения. Касающиеся и братвы, и не братвы. То, что к блатному миру он не относился никак, никогда не сидел и, похоже, не собирался, давало ему лишь преимущества: по приказу Автархана он шерстил все и вся. Набирая притом авторитет среди братвы. Ходили слухи, что он внебрачный сын Автархана, но наверняка никто ничего не знал. И еще — этого молодого человека опасались. Он был умен, стремителен и, казалось, совсем не знал страха. Ни перед кем и ни перед чем. И глаза у него были спокойные и ледяные, как у Кая после общения со Снежной Королевой. Под стать фамилии, если, конечно, это была его фамилия. От Снегова следовало держаться подальше. Это знали все, кто не дурак. Илья Семенович Буряк дураком не был. Встречаться лишний раз с отмороженным интеллектуалом? Оно ему надо?

Довольный, что успел разминуться с автархановским «особистом», Буряк подошел в гостиной к бару, открыл, налил себе большую рюмку водки, выпил, не передыхая повторил, уселся в кресло у камина, вытянув ноги из туфель, с удовольствием пошевелил пальцами, чувствуя исходящее от горящих поленьев тепло. Ему стало хорошо, УЮТНО. Там, за окнами особняка, стояла темень. Непроглядная.

Глава 10

Лицо Сергея Снегова было спокойно, а вот глаза, обычно безразличные и безмятежные, даже слишком безмятежные для его специфической деятельности, изменились: потемнели, словно в их глубине заплясало холодное пламя расчетливого азарта.

— Что? — коротко спросил Автархан, заметив его состояние.

— Наркотики. Героин.

— Много?

— Больше трех килограммов.

— Круто. Хозяин?..

— В том-то и дело… Я отдал в нашу лабораторию на анализ, а пока дал понюшку Косому. На пробу.

— И что Косой?

— Исключительный порошок. Он даже языком зацокал. Такого раньше в городе не было.

— Это значит, у нас проблема. Но меньшая, чем у тех, кто…

— Наверное.

— И где Ворон порошочек этот «прислонил»?

— В «Юбилйном». В девичьем рюкзачочке.

— Так, — произнес Автархан быстро. — Так. На Ворона похоже, чтобы он ни с того ни с сего прибрал рюкзачок у девки, если вокруг «кошельки» стаями бродят?

Снегов пожал плечами:

— Я недостаточно хорошо его знаю.

— Зато я хорошо. Очень хорошо.

Картинка сложилась мгновенно. Служба безопасности, парень, которого вывели под белы руки. Он успел передать товар подельнице, а та или прошляпила, или еще что — про то Ворон знает, но пока он между жизнью и смертью болтается, не скажет никому; героин, по самым скромным прикидкам на семь сотен тысяч «зелени», оказался у Коляна.

— А Ворон не зря ко мне рвался, а? Снегов только улыбнулся.

— Улыбаешься? Оч-ч-чень мне не нравится, когда кто-то в моем городе мешками наркоту носит, а я об этом не знаю. Как девку устанавливать будем?

— Уже. Глебова Елена Игоревна, восьмидесятого года рождения. В ее сумке был читательский билет.

— Адрес?

— Пробили: Севастопольская, дом 14, квартира 12.

— Так. Первое. Завтра — сходняк. Но только наши. Ни Кондрату, ни Бене — ни полслова. Мотивировка простая: со стукачом разбираемся. Сделаешь?

— Легко.

— Второе. Четыре бригады — дежурные по усиленному варианту. Третье. Сам при трех машинах к этой девке. Птицей. Машина прикрытия, машина охраны, машина спецов.

Если ее нет, засаду поставишь, сам — в розыск. Не мне тебя учить.

— Сделаем.

— Сережа… Волком рыскай, но найди! Сам понимаешь, дело нешуточное. Гм… Не зря вторую неделю селезенка ноет. И голова… — Автархан достал еще две облатки, кинул в рот, запил, выдохнул:

— Достань мне эту девку! А тех, кто за нею… Они собственное дерьмо жрать будут, козлы! Достань!

— Достану, — спокойно, с улыбкой пообещал Снегов и вышел из комнаты.

Три джипа рванули в сторону города на предельной скорости. Снегов сидел во втором. Улыбка не покидала его лица, сердце билось размеренно, чуть чаше, чем обычно. Снегов был человеком действия. И потому исповедовал самый простой принцип: действие рассеивает беспокойство.

Замок щелкнул один раз. Аля сняла пистолет с предохранителя, тихонько, на цыпочках проскользнула в комнату, успев показать Насте глазами: стань за дверью!