Михаил Серегин - Последняя охота Страница 17

– Ты что, мужика себе завела, что ли?

– А ты еще ударь меня, Влад, – вскидывая на него безмятежные светло-синие глаза, предложила Наташа. – Удар у тебя поставленный, я знаю. Глядишь – и поможет. Стану прежней занюханной лахудрой в бигудях и брошу выпендриваться.

Свиридов, отдуваясь, тяжело рухнул на табурет.

Именно в этот критический в семейной жизни Свиридовых момент в кухню вошел Михал Иваныч с шестью бутылками пива в руках, веселый и цветущий, во владовском костюме и зятьковской же рубахе (Наташа решительно запретила отцу ходить в той, с позволения сказать, одежде, в которой он приехал погостить).

– Цапаетесь, а, сладкая парочка? – весело проговорил он. – Ниче, милые бранятся – только тешатся. А я вот за пивом сгонял. Сегодня же футбол по телевизору. Нельзя всухую-то: проиграют.

Михал Иваныч выдал это с таким искренним убеждением, что Наташа не удержалась от ироничной улыбки:

– Ты в прошлый раз тоже так говорил, папа. А потом заснул на середине второго этого, тайма. Я телевизор выключила, а ты проснулся через полчаса после окончания футбола и начал кричать: какое такое безобразие, почему матч не дают смотреть?

Михал Иваныч пожал массивными плечами и открыл пиво зубами.

– Ну-ка, Володька, будешь? – протянул он вторую бутылку.

Свиридов качнул головой и буркнул:

– Давай… А че за футбол-то сегодня?

Михал Иваныч, одним глотком залив в глотку половину содержимого бутылки, оживленно забубнил что-то о предматчевых раскладах и прогнозах.

Кажется, мужчины нашли общую тему, подумала Наташа. И вышла из кухни.

Сегодня ей предстояло ехать на выезд. С отвязанным бисексуалом Серегой-Сергейшей, по совместительству учившимся на театральном факультете, Светкой Морозовой и Ирой Чумаковой. Наташа прекрасно понимала, что Влад уже заподозрил неладное. Ну и черт с ним. Ведь это из-за него она по собственному почину угодила в такой переплет. Она не хотела задумываться о том, что же будет дальше, после того, как она откупит эти компрометирующие материалы… Если откупит.

Если хватит денег.

Но даже если хватит – она пока не представляла, как жить дальше. Что жить дальше надо, что никакого надлома, никакого надрыва, никаких мыслей о самоубийстве от безысходности – это понятно! Еще не хватало…

Наверное, чтобы не допускать подобных мыслей, копания в себе, в смутных предчувствиях ближайшего будущего, она в последнее время много пила. Не настолько много, чтобы нажираться, как ее папаша и Свиридов, – но все же…

Наташа подошла к зеркалу и окинула себя пристальным взглядом: хороша. Хороша Наташа, и к тому же ваша. Ваша – кто заплатит в кассу агентства достаточно денег.

Свиридова достала из бара бутылку мартини, налила себе бокал и быстро выпила. Не смакуя, не цедя глоточками – опрокинула, как водку. И тотчас же застрекотал сотовый.

– Ты где там? – раздался в трубке голос Сергейши, манерно тянущий гласные. Настраивается мальчик на работу. Обычно он говорит по-другому. – Мы ждем тебя в машине на углу Радищева и Казанской через пятнадцать минут. Ты уже готова, я думаю?

– Да.

– Вот и чудненько. Скажу тебе, Наташка, – Сергейша таинственно понизил голос, – скажу тебе, что какие-то серьезные дяденьки нас оформили.

Наташа вздрогнула.

– Совсем серьезные. Я даже удивился, когда узнал, что и тебя берут, – продолжал трещать тот. По всей видимости, экс-массажист московской поп-звезды уже успел перехватить какой-то «дури». – Обычно новеньких на порожняке обкатывают – цуциков всяких левых, кто по году копил на девочку, ублажать. Или гопоту закидную.

– Ну да, – машинально выговорила Наташа.

– На загородную виллу поедем. Говорят, будет высокое общество. По крайней мере, бабок они не считают – я сегодня в платежку Вороны залез. От нулей в глазах зарябило. Вот такие дела. До встречи. Чао!

Наташа положила телефон в сумочку и пошла к входной двери. В этот момент в прихожую вышли Влад и уже не совсем твердый на ногах Михал Иваныч.

– И когда ты вернешься? – хмуро спросил Свиридов.

– Да я скорее всего у Ленки ночевать останусь.

– Угу, – хмуро процедил Владимир. – У Ленки ночевать. Понятно.

Наташа открыла дверь и вышла из квартиры, и вслед ей выковылял заплетающийся возглас Михал Иваныча:

– Ты, дочка, это самое… только не дури! А то Во-ло-дька – вон он как. В-в-вол-ну-ица…

Сразу же после ухода Наташи Влад нырнул в джинсы, накинул на плечи ветровку и начал решительно обуваться.

– Ты куда? – недоуменно спросил Михал Иваныч. – Э-э, Володька, а футбол?

– Какой там еще футбол? – пробурчал Свиридов. – Пойду-ка я посмотрю, к какой там Ленке она так вырядилась и намазалась.

– Э, брат, да ты чистый Отелло! М-м-м… Я, помнится, в молодости тоже было заподозрил, стало быть, что Нинка, моя жена, Наташкина мать, стало быть, от меня гуляет. Так я проследил… Она пришла к своей подружке, а той дома не было, это я точно узнал. – Михал Иваныч сделал таинственное лицо и большие глаза, но быстро и нервно одевающийся Свиридов этого не заметил. – Точно узнал, она в этот день к родителям уехала, а моей, стало быть, ключики-то от хаты оставила, чтобы там шуры-муры разводить. Я притаился около двери, ну, думаю, поймаю я этого козла и покажу ему ммммать достопочтенного Кузьмы! Смотрю, идет мужик. Идет и оглядывается. Ну, думаю, вот ты и попался, прелюбодей… Любо… юбо… еб его в жопу мать! – наконец выговорил Михал Иваныч. – И глаза еще такие вороватые. Я, значится, подскочил и его бутылкой по голове – хвать!

– Какой бутылкой? – спросил Свиридов, прицепляя к брючному ремню сотовый и засовывая за пояс пистолет.

– Как какой? Вводочной! Мне же волнительно было. Вот так собственную жену выслеживать… Я человек семейный, нервный, не Нат Пинкертон какой-нибудь. Вот и принял успокоительного. А он, мужик этот, в аккурат к последнему глотку появился.

И Михаил Иванович начал с не меньшей решимостью, чем Владимир, надевать туфли, не прекращая вещать о своих молодых похождениях:

– Мужик этот в отруб сразу пошел. А потом оказалось, что он озирался вовсе не потому, что к моей жене шел. Оказался этот прохиндей мошенником и вором, которого милиция искала. Расхититель социалистицкой собственности! Да, чуть не забыл. Меня потом за политическую сознательность и помощь при поимке опасного преступника это… грамотой почетной наградили!

– Ага, – механически сказал Влад. – Посторонись-ка, Иваныч, всю дверь загородил. А куда это ты собрался?

– С тобой, – ответил верный муж и заботливый отец, и только тут увидел, что за поясной ремень Влада заткнут пистолет. Широкое лицо Михал Иваныча вытянулось.

– А эта-а-а што такое? Зачем пистолет? Ты мне это… Нечего тут Отеллу изображать.

– Михал Иваныч, ну потом мы с тобой поговорим! – воскликнул Свиридов, пытаясь проскользнуть мимо несносного карагандинского родственничка.

– Куда – потом? Я тебе не это… не там! Пойдем-ка, брат, вместе.

Влад взвыл и попытался было улизнуть, но тесть оказался неожиданно проворен и ухватил его за руку:

– Ты, значит, будешь за моей дочкой с пистолетом гоняться, да еще нетрезвый за руль сядешь и вообще… А я, значит, тут буду сидеть, как дурень плешивый, и ждать, чем же это все кончится? Не-е-е!

Свиридов запыхтел и попытался вырваться, но Михал Иваныч оказался слишком крупногабаритен и могуч, чтобы с ним проходили такие штучки. Конечно, Влад смог бы применить болевой прием, но уродовать тестя ему показалось отвратительным. И Владимир сдался.

– Черррт с тобой, папаша! – рявкнул он. – Поехали. Только в ухо не гнусить, «мусоррра – козлы!» не кричать и за руль не хвататься, как в прошлый раз, когда в казино ездили!

Глава 7

РЕВНОСТЬ ВЛАДИМИРА СВИРИДОВА

В то же самое время, когда Наташа выходила из дома, в шикарной двухуровневой квартире, в элитной десятиэтажке двумя кварталами ближе к Волге, происходила другая трогательная сцена прощания супругов.

Кирилл Яковлевич Нагога, которого его коллеги по администрации области за глаза звали Синагога (хотя Кирилл Яклич не имел ни малейшего отношения к евреям и происходил из «незалежного» Львова, любил борщ и галушки), говорил жене жирненьким дребезжащим баском:

– Галочка, я пошел на работу, у нас там совещание насчет отсроченных кредитов…

– Лучше бы с собакой погулял, ирод, – проворчала жена, пытаясь застегнуть пуговицу халата на своей разъехавшейся многокилограммовыми окороками груди. – Совсем уже пешком ходить бросил. Зажирел.

– Вот сама бы и погуляла. Ты тоже особой худобой не отличаешься, – не остался в долгу Кирилл Яковлевич.

– Я сегодня и гуляла.

– Как, одна?

– Да нет, с Андреем. Разве в наше время таким людям, как мы, можно выходить без охраны?

Кирилл Яковлевич отвернулся, и на его толстом лице досадливо выразилось: да к таким людям, как ты, дорогая Галочка, хоть с охраной, хоть без охраны – все равно подойти боязно. Да еще когда перед тобой на поводке тащится жирный ротвейлер с вечно голодным свирепым взглядом.