Волевой порог - Александр Александрович Тамоников Страница 17

Глава 4

Она сидела на стульчике напротив, сложив руки на коленях, и теплым взглядом смотрела на него. Сосновскому очень нравилось, когда на него так смотрят женщины. Этот взгляд вообще женщину украшает, делает ее притягательной, красивой, что-то сразу появляется в женщине… Сосновский задумался в поисках подходящего слова, но ничего не придумал, кроме определения «божественное». А правда, ведь так смотрит на свое дитя Мадонна, так смотрят с полотен на нас возлюбленные всех художников. Так матери смотрят на своего ребенка, влюбленные девушки — на объект своих воздыханий, так они смотрят на котенка или щенка, с таким выражением глаз читают книги про любовь или стихи.

— Скажи, Аминат, — заговорил Сосновский. — А есть ли на свете мужчина, в которого ты влюблена?

— Михаил Юрьевич, — девушка смутилась и отвела глаза, — как вам не стыдно задавать такие вопросы женщине? Это очень личное.

— Ну да, — вздохнул Сосновский, который за время нахождения в госпитале перебрал, казалось, уже все способы, чтобы вызвать Аминат на откровенный разговор. — Прости, конечно, я не должен задавать такие вопросы, но у меня есть оправдание. Я очень хорошо к тебе отношусь, я очень благодарен тебе за твое внимание, за то, что ты навещаешь меня как близкого человека.

— Вы же мне спасли жизнь, — просто ответила Аминат. — Как же я могу относиться к вам после этого? Тогда я была в беде, а теперь в беде вы. Аллах учит относиться к людям так же, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

— Аллах не так говорил, — засмеялся Сосновский, — это твоя личная интерпретация!

— Что вы сказали? — вскинула брови девушка. — Что означает это слово?

«Что же мне с тобой делать, — мысленно произнес Сосновский, стараясь не выдать свои эмоции лицом. — И обидеть тебя я боюсь, и привязывать к себе тебя нельзя. Ведь бесперспективно это». Однако вслух этого не сказал, а глубокомысленно изрек:

— Я попробую объяснить тебе. Видишь ли, каждый человек понимает окружающий мир, явления в природе и тем более написанное в книгах, тем более в священных книгах, так, как это близко ему. Это как с цветом. Одному нравится красный цвет, другому нет. И мысли при взгляде на красное у каждого возникают свои. Или вот дом. Стоит необычный дом, построенный не так, как другие. И люди смотрят, и каждый думает по-своему. Одному нравится, другому нет, каждый видит в нем что-то свое. Так и со Священными Писаниями, с Кораном, с Библией. Слова там об одном, но каждый принимает то, что ему ближе, пропускает через свое сердце и толкует немного по-своему.

Понимал, что он сейчас запутается и начнет философствовать, и кабардинская девушка его не поймет. А ведь всего-то нужно узнать, есть у нее возлюбленный или нет. Он подумал, глядя на Аминат с улыбкой, и нашел что сказать. Пример показался ему удачным. Он стал говорить о том, что одни и те же блюда разные женщины готовят по-разному. Эта тема позволила уйти от религии и незнакомых слов к семье, к тому, как готовили в семье Аминат. А потом он постарался незаметно снова вернуться к воспоминаниям двухлетней давности, к Кабардино-Балкарии, куда входили фашистские войска. И снова не удалось разговорить девушку. Аминат замкнулась и стала смотреть в окно, как будто ждала, когда Сосновский закончит эту тему.

— Мне пора, Михаил Юрьевич, — наконец, сказала девушка. — Тяжелое было дежурство. Не поверите, глаза закрываются прямо на ходу.

— Спасибо, что все равно навестила меня, — улыбнулся Сосновский.

Вот она сейчас уйдет, и снова я буду лежать и придумывать, как построить с Аминат разговор. Ждать, когда она снова придет. Очень хотелось встать и посмотреть в окно, как Аминат пойдет к воротам, потом по улице, и так до тех пор, пока она не скроется из вида. Но делать этого не стоило. И когда дверь закрылась, Сосновский откинулся на подушки, недовольный собой.

Когда Аминат вышла из палаты, медсестра Ирина замерла в дверях кабинета, провожая девушку взглядом. Затем она двинулась следом, спустилась по лестнице во двор. Ей показалось, что Аминат кто-то ждал за деревьями. Пройдя вдоль здания, Половцева старалась успеть выйти к воротам, чтобы узнать, ждал ли кто девушку или ей показалось.

— Попалась! — раздался рядом мужской голос, и тут же сильные руки обхватили медсестру поперек туловища.

Ирина попыталась вырваться, но мужчина держал ее и поворачивался всегда так, чтобы она не сумела увидеть его лица. Она почувствовала приближение его лица к своей шее, дыхание обжигало. Медсестра напряглась, а потом резким движением обеих рук вниз разорвала цепь чужих рук.

— Фокин, это опять ты! — с возмущением прикрикнула на мужчину Ирина. — Сколько раз тебе говорить…

— Да ладно тебе, Ирочка! — рассмеялся высокий мужчина в потертой кожаной куртке, сдвинув кепку на затылок.

Кондрат Фокин работал в госпитале шофером, носил тонкие усики и низкие ухоженные баки. Но на этом образ сердцееда и роскошного мужчины заканчивался. От Кондрата всегда пахло бензином, как и от его старенькой «полуторки», на гитаре или гармони он играть не умел, танцор из него тоже был так себе. Но заигрывать с молодыми медсестрами Фокин был горазд. Правда, с врачами он заигрывать не рисковал, так что доставалось медсестрам и молоденьким санитаркам.

— Ирочка, но я же шутя, — развел руками Фокин. — Вижу, ты идешь, вижу, никого рядом, ну и подумал, а дай я тебя обниму. Так сердце и зашлось, как тебя увидел!

Медсестра зло сжала губы. Ей хотелось сказать сейчас этому типу, что если он будет и дальше распускать руки, то она приготовит шприц с какой-нибудь гадостью и будет носить его в кармане. И в следующий раз она просто вколет Фокину пару кубиков такого лекарства, от которого он неделю будет отходить. Но говорить этого не следовало. И Ирина, собравшись с силами, улыбнулась шоферу.

— Что же ты, Кондрат, прыткий такой? Торопишься куда? С девушками нужно обхождение! Ты бы мне хоть раз букетик цветов преподнес, коробочку духов купил в военторге. Глядишь, мое девичье сердце и растаяло бы. У вас в деревне что, не слышали про такое слово — «ухаживать»?

— Да ты только надежду мне подари, Ирочка! — зашептал Фокин и двинулся к Половцевой, расставив руки, как будто собрался бреднем рыбу ловить. — Да я ж тебе чего хочешь достану. И цветами засыплю, духами залью с ног до головы. Ты только