Александр Тамоников - Чемпион тюремного ринга Страница 18

Водитель набрал скорость и проглядел глубокую яму на дороге. Машину безбожно тряхнуло. Арестанты смешались в кучу. Кто-то с болью в голосе проорал, что у него сломана рука.

Илья удержался, успел схватиться за кронштейн. От тряски оторвалась скоба на дверях, и створки с пронзительным лязгом распахнулись. Ткач на миг ослеп от яркого света. Буквально по пятам катила машина сопровождения. Лучи ее фар били прямо ему в лицо.

Все остальные еще не поняли, что произошло. Основная масса узников находилась в передней части кузова.

Какая-то сила вытряхивала Ткача из машины. Он с силой оттолкнулся от стены. Левая створка болталась, то распахивалась, то захлопывалась. Илья прыгнул на нее, вцепился руками в верхний гребень. Заныла грудная клетка, по пальцам резанула боль.

Створка под весом тела помчалась от кузова. Он поехал вместе с ней и разжал руки, когда она достигла крайнего положения. Была ночь. Ткач ни черта не видел – фары слепили. Он покатился по обочине и загремел в канаву водостока, заросшую крапивой.

За спиной заскрежетали тормоза, ругались люди. Солдаты спрыгивали на землю. Они не позволили остальным узникам покинуть машину, остановили их автоматными очередями.

Все тело Ильи разрывалось от боли, но ему повезло. Он, кажется, ничего не сломал. Та же самая неведомая сила заставила его подняться.

Ткач выбрался из канавы на ломающихся ногах. Первые несколько метров он пробежал на четвереньках, царапая руки, затем поднялся и двинулся к лесу. Тот вроде был недалеко, но оценить расстояние было трудно. Пот разъедал глаза, в голове взрывались мины. Илья не оборачивался, не хотел смотреть, что происходит на дороге.

Надежды сперва не было никакой, он работал на автомате, а потом она проснулась! А вдруг? Он бежал на грани потери сознания, так быстро, как только мог, хотя со стороны это выглядело смешно. На самом деле Ткач едва тащился. Все силы ушли на рывок из машины и впечатляющее путешествие на кузовной створке. Лес вдруг начал отдаляться, а крики сзади – нарастать.

За ним бежали, он это кожей чувствовал. Простучала очередь. Пули рванули землю под ногами, как бы намекая, что пора и остановиться. Но элементарная логика сегодня не работала, и надежда не желала умирать. Илья задыхался, но продолжал отчаянно отталкиваться руками от воздуха. Как во сне. Вроде бежишь, а сам стоишь на месте.

Его догнали без усилий, остановили подножкой. Земля завертелась, заняла место звездного неба. В лицо Ткачу ударил ослепительный свет.

– Ну ты и нарвался, подлюка! – выдохнул подбежавший укроп.

Илья приподнялся. Не бежать, так хотя бы плюнуть в ненавистную морду. Но боец был начеку, ударил беглеца прикладом в лоб. Грустную реальность опять сменили глушь и темень.

Отрубили его душевно, бесчувствие растянулось на долгие часы. Ткач пропустил самое интересное – прибытие в «оздоровительный» лагерь. Он очнулся, когда ему в лицо выплеснули ведро воды. Илья надрывался от кашля, захлебывался, насилу отдышался, начал расклеивать глаза.

Он находился в каком-то длинном помещении, уставленном рядами железных кроватей. Матрасы и одеяла на них, похоже, пережили не только все годы украинской независимости, но и несколько десятилетий социалистической эпохи. Со стен отслаивалась штукатурка, проглядывали доски. Пол вздулся, с потолка свисали обрывки проводов.

На дворе был день. В окна, забранные решетками, светило солнце.

Крепыш в мешковатом защитном одеянии, выливший на него воду, работал явно не в модельном агентстве. Внешность у него была устрашающая и отталкивающая. Лысоватый, сплющенная физиономия, нос, похожий на поросячий, жалкое подобие усиков. На одном боку висела кобура, на другом – дубинка. Их когда-то называли демократизаторами.

– Очнулся, сука? – любезно поинтересовался надзиратель. – Ты не слишком долго тут спишь, нет? Солнце еще не село. Кто работать будет?

Илья еще не пришел в себя, чтобы хамить и посылать на три буквы. Пленник поднялся на колени и отметил, что он пока еще в своей одежде, за исключением, понятно, бронежилета и верхней куртки. Ноги только были практически босые, в разодранных носках. Ткач с трудом припомнил, как потерял свои кроссовки.

Он сидел в коленопреклоненной позе, расчесывал зудящий нарыв на запястье. Надзиратель с любопытством разглядывал его, не предпринимая никаких действий. В бараке было пусто, но запашок царил еще тот, какая-то огнедышащая смесь застарелого пота, хлорки и фекалий.

– Что, Дыркин, очнулся пациент? – спросил еще один работник этого богоугодного заведения, входя через дверь в торце барака.

Он был повыше первого, опрятнее. Скуластая физиономия обросла щетиной. Он нес стоптанные ботинки без шнурков, брезгливо отставив их от себя, подошел, бросил под нос Илье. Обувь, как и все в этом бараке, обладала специфическим ароматом. Ткач поморщился. Оба засмеялись.

– Привыкай, дружок, это еще цветочки, – объявил второй субъект. – Скоро будут ягодки. Ты пожалеешь, что записался в предатели. Запоминай, моя фамилия Князевич, можешь обращаться ко мне «герр сержант». Фамилия вот этого милого господина – Дыркин. Он тоже сержант. Есть еще Гутник. Он появится, когда в барак прибудет стадо баранов, проживающих здесь. Ты осваивайся, не будем тебя тревожить.

Очевидно, он подал знак своему коллеге. Они подхватили Илью и швырнули на ближайшую кровать, как бы намекая, где теперь его место. Оба усмехнулись и удалились.

Дыхание Ткача перехватило от удара о стальную раму. В первые мгновения он испытывал только яркую боль, потом отдышался, сполз с кровати на пол, сидел, вцепившись в панцирную сетку. Койка стояла у окна.

За ним просматривался угол соседнего барака с ободранными стенами, неухоженный кустарник у входа. Дальше стояли высокий забор, опутанный колючей проволокой, и караульная вышка, увенчанная прожектором.

Илья стиснул зубы, уселся на кровати, подтащил к себе ботинки и натянул их на драные носки. У него возникло такое ощущение, что в этой обувке недавно кто-то умер. В них прижился и успешно развивается трупный яд.

Но вариантов не было. Босая жизнь сулила неприятные сюрпризы. Он не Лев Толстой.

В бараке стояла тишина, из окна доносился невнятный гул. Там кто-то смеялся.

Ткач должен был прийти в себя, заставить работать тело и разум. Он поднялся, сделал несколько шагов, оперся о стену. Зрение восстанавливалось, голова обретала ясность, но болела как последняя сволочь.

С этим следовало жить. Сомнительно, что здесь всем желающим задарма раздают анальгин.

Илья поборол тошноту, сделал несколько разминающих упражнений. Он пересчитал кровати – сорок четыре штуки. Две двери в торцах. Одна открыта, за ней темный узкий коридор.

В бараке никаких тумбочек, ковриков, постельного белья. Все даже хуже, чем на зоне. Очевидно, узники где-то трудились.

«А ведь я в глубоком украинском тылу, – подумал разведчик. – Ребята из моего взвода сюда не придут, даже если узнают, где я нахожусь. Выживайте, товарищ старший лейтенант, сами, как уж сможете».

В горле Ильи снова возникла дурнота, ему захотелось сунуть в рот два пальца. Он побрел в конец барака, прошел по коридору мимо двери, из-за которой доносились приглушенные голоса. Там находилась комната надзирателей.

А чуть дальше было и то, что он искал. Зловонное отхожее место. Два разбитых толчка при полном отсутствии канализации, окно с решеткой, изгаженный пол.

Тошнота усилилась. Илья припал к очку и извергал из себя приступы рвоты до тех пор, пока ему не стало легче.

Потом он побрел обратно, рухнул на кровать, давясь поднявшейся пылью, подтянул к себе подушку, в которой не было ни пуха, ни перьев. Его начинало знобить. Он натянул на себя одеяло, обладающее тем же специфическим запахом.

Илья хотел собраться с мыслями, обдумать создавшееся положение, но сделать это ему не удалось. Затопали вертухаи, подошли к кровати. Стало тихо – его разглядывали. Потом один из них ударил башмаком по ножке кровати. Койка содрогнулась.

– Эй, военный, алло!

Илья не шевелился. У него возникло острое желание трижды послать эту публику по известному адресу и постучать по дереву. Пауза становилась все интереснее и насыщеннее. Охранники раздраженно запыхтели. Марать руки в этот час им, видимо, было лень.

– Звездюлей хочет, – заявил Дыркин.

– Значит, получит, – уверил его Князевич. – Эй, уважаемый, вы еще с нами? Прошу вас, выходите из-под одеяла в этот жестокий мир. Вас уже заждались.

– Куда? – прохрипел Илья, принимая сидячую позу и опуская ноги.

Нарываться он не стал. Удар по почкам организму пока не требовался. Все равно поднимут, если им надо.

– Какое жалобное личико, – умилился Дыркин. – Соберись дружок, смахни непрошеную слезу и пошли с нами.

– Куда? – повторил Илья.

– На расстрел, – пошутил Князевич.

Все понятно. Убивать не будут, не для того сюда привезли. Все же от этой шутки в горле пленника вырос ершистый ком.