Михаил Серегин - Тайна черного ящика Страница 18

В его интонациях я не услышала ничего угрожающего, но старик еще больше насторожился и как-то весь подобрался, поглядев на меня почти враждебно.

«Что это он ему говорит? – подумала я. – Так у меня ничего не получится, это ясно!»

– Вы не поняли, что я вам обещала, майор? – очень резким тоном сказала я и не менее резко вскочила.

Я прекрасно знала, что не произвожу впечатления женщины сильной физически, хорошо владеющей различными приемами всевозможных систем самозащиты и боевых искусств. Знала я и другое – чем сильнее проявляет свою агрессивность человек, внешне совершенно не опасный, тем более устрашающее впечатление он производит. Нужно только ни секунды не сомневаться, что тебе удастся достичь того, чего ты хочешь достичь, – и все получится. Мне же сейчас хотелось единственной вещи – выставить этого узкоглазого майора из комнаты, чтобы поговорить со стариком без его дезориентирующих переводческих услуг.

Однако я все же не предполагала, что достигну столь впечатляющего результата. Майор бросился к двери, свалив по пути тумбочку и даже не замедлив своего движения, когда споткнулся о нее и едва не угодил головой об косяк. Он меня, признаться, озадачил. Я, честно говоря, на такой результат вовсе не рассчитывала, хотя и предполагала, что мне удастся вытеснить его из комнаты…

Я вновь повернулась к старику. Не могу сказать, чтобы он улыбался, но какая-то тень улыбки играла на его полускрытых бородой и усами губах.

– Кито ты, зеньсина? – спросил он неожиданно тихим и довольно высоким голосом, хотя я ожидала услышать нечто вроде менделеевского баса.

– Я – спасатель! – ответила я, не очень, правда, веря, что он поймет, что я имею в виду, и поэтому добавила: – Я помогаю тем, кто попал в беду. Таким, как ты.

– Зятем? – спросил он.

– Как зачем? – не поняла я. – Чтобы они жили…

– Зили? – переспросил он. – Зидесь?

Мне вдруг стало стыдно.

«А ведь старик-то делает то, что должна была в первую очередь сделать я! – подумала я. – Он пытается найти со мной общую точку отсчета, основываясь на которой строить уже всю систему понятий. Иначе я не пойму его, а он – меня. У нас слишком разные миры. То, что в моем является ценностью, в его может оказаться абсолютно ничтожным и, соответственно, наоборот…»

– Вы жили на берегу в деревне? – спросила я его, и, к моей радости, он активно закивал головой.

– Зили! Зили! – повторял он.

– Вы отправились в океан на охоту? – спросила я, ободренная первым успехом в разговоре. – Охотиться на котика?

Однако он вновь принялся крутить головой из стороны в сторону.

– Нет! Котики – нет, – лопотал он при этом.

«Так! – сказала я сама себе. – Где-то здесь находится точка нашего расхождения».

– Вы сели в лодки и отплыли от берега. Так? – спросила я.

Он закивал головой.

– Но охотиться на котика вы не хотели? – спросила я старика.

– Не хотели, – подтвердил он, качая головой.

– А что же вы собирались делать в океане? – продолжала я пробиваться к взаимопониманию.

Он посмотрел на меня в явном затруднении. Его руки, лежавшие на коленях, напряглись, а лицо отражало напряженную работу мысли. Но как ее выразить, он не знал, видимо, тут уже русских слов ему было маловато.

– Вы хотели кого-то другого встретить в океане? – попробовала я зайти с другой стороны, стараясь задавать вопросы самые простые, требующие односложного ответа, зато без всякой путаницы.

Он вновь обрадованно закивал головой.

– Хотели, сапасатель-сан! Хотели!

– Кого? – спросила я, не зная, как выйти из этого семантического тупика.

– Цунами, сапасатель-сан! – ответил старик.

– Цунами? – растерянно переспросила я его. – Зачем же?

Старик вновь напрягся, но объяснить не смог.

– Вы же могли утонуть! – воскликнула я, не ожидая даже ответа на это свое восклицание.

Но старик вдруг обрадованно закивал головой и даже заулыбался.

– Хотели! Хотели! – сказал он, смотря на меня с какой-то надеждой.

– Вы хотели утонуть? – спросила я, глядя на него недоверчиво.

Старик приосанился и посмотрел на меня совершенно серьезно. Теперь в его лице не было никакой суетливой радости, только какая-то торжественность.

– Я хотели! – сказал он. – Балисой кита, цунами, позивал меня.

– Большой кит? – уточнила я. – Вы называете цунами – большой кит?

– Балисой кита! – подтвердил он, кивая головой.

– Вы хотели, чтобы большой кит забрал вас к себе? – попыталась я уточнить, но старик застыл неподвижно, и глаза его как-то потускнели.

Он словно погрузился в какой-то транс, перестал замечать меня и, кажется, забыл, где он находится. Губы его беззвучно шевелились. Изредка он чуть-чуть наклонялся вперед и слегка кивал головой, затем опять выпрямлялся и вновь начинал шевелить губами.

Я почувствовала, что большего сейчас от него не добьюсь. Однако мне очень не хотелось, чтобы сюда вновь вернулся узкоглазый майор-пограничник и говорил с ним на его языке. Откуда я знаю, что он говорит? Может быть – запугивает его? Старик как-то слишком странно реагировал на слова этого майора.

Да и разговаривать с ним по-русски было одно мучение. Раз недалеко отсюда была деревня айнов, подумала я, может быть, кто-то на заставе, кроме этого майора, знает их язык? Сергей, скорее всего, сможет мне подсказать, кто у него на заставе в состоянии общаться с айнами на их языке. Опять я не смогу обойтись без помощи Евграфова. Надо признаться, он становится слишком популярным гостем моих мыслей. Что бы это могло означать? Что я испытываю к нему какой-то бессознательный, но сильный интерес? Или – постоянно надеюсь на его помощь?

«Уж не влюбилась ли ты, дорогая моя? – строго спросила я себя. – Этого еще только не хватало! Опять Сергей! Это плохая примета».

Но, внимательно в себе покопавшись, я вынуждена была признать, что до этого, пожалуй, не дошло, хотя интерес к капитану-пограничнику у меня действительно был, и немалый.

Мне почему-то стало немного грустно.

«Вот и влюбляться ты уже разучилась! – подумала я, хотя и понимала, что, скорее всего, утрирую ситуацию. – Скоро совсем старухой станешь!»

Продолжая расстраивать себя столь несоответствующими действительности мыслями, я вышла из комнаты, оставив старика наедине с его высшими силами, которым он, судя по всему, и возносил молитву.

Солдат все так же стоял в коридоре. Увидев меня, он отошел несколько в сторону, опасаясь, очевидно, за сохранность оставшихся на его гимнастерке пуговиц.

– Тебе очень долго служить еще осталось? – спросила я его.

– Восемь месяцев и четыре дня, – ответил он после легкой заминки, очевидно, соображал, зачем я задаю ему этот вопрос, но так и не сообразил, впрочем, и не мог бы сообразить.

– Если ты не хочешь восемь месяцев из этого срока провести на губе, – сказала я совершенно серьезно, – постарайся не пускать сюда того майора, который недавно отсюда так торопливо выскочил. Кстати, как его фамилия, ты не знаешь?

– Не знаю, – растерялся солдат. – Я его вообще только сегодня ночью первый раз увидел, когда меня эту комнату охранять поставили…

– Не знаешь?.. – переспросила я солдата в задумчивости. – Странно… Увидишь его – сразу сообщи Евграфову, понял?

– Так точно, товарищ капитан! – ответил он. – Есть доложить!

– Это просьба, а не приказ, – возразила я на его официальный тон. – Так что не стоит отвечать по форме… Доложишь?

– Так… – начал он и споткнулся. – Доложу, – выдохнул он наконец.

Я поспешила к врачам. Фимка был очень горд, что левая рука его на перевязи, а лицо обклеено кусочками пластыря. Он, наверное, чувствовал себя настоящим мужчиной и самозабвенно заигрывал с молоденькой медсестрой, которая уже смотрела на него с нескрываемой жалостью.

Я подумала, что Фимка ведь так и жениться, наконец, может. Как только повстречает женщину, которая будет жалеть его сильнее, чем любая другая, так и женится. И прощай тогда мой друг Фима, которого я встречала в самых отдаленных точках России. Не отпустят его больше в командировку. Зная его характер и любвеобильность, ни одна женщина не рискнет отпустить.

Однако пока он был еще холост и как раз находился в командировке. Признаюсь, я с удовольствием видела, что он совершенно ожил и даже стал чрезмерно активен в контактах с противоположным полом. Нужно наконец выяснить, что с ним случилось.

Едва меня увидев, Фимка бросился ко мне с криком:

– Майор Турсунов! Оля, это был майор Турсунов!

– Что значит, «это был»? – спросила я. – А сейчас его уже нет?

– Майор Турсунов! – упрямо повторял Фимка, не замечая моей иронии. – Это он мне зуб выбил, скотина! И рожу разукрасил – тоже он.

– Объясни мне, Фимка, что это было? – потребовала я. – Или ты работаешь на какую-нибудь монгольскую мафию и просто не поделил с Турсуновым прибыль от продажи контрабандного конского навоза?

– Фу, Оля! – возмутился Шаблин. – Ну почему именно навоза?! Что же ты думаешь, в Монголии нормальному мафиози нечем больше заняться? Разве там мало симпатичных таких монголочек?