Сергей Зверев - Будет вам война! Страница 18

Из подъезда почетный работник прокуратуры вышел спустя несколько минут. Его серое лицо выражало последнюю степень уныния. Даже не взглянув на своих потенциальных клиентов, потягивавших на скамеечке пиво, обладатель значка тяжело плюхнулся в кресло микроавтобуса.

– Поехали, – печально изрек он водителю. – Слишком поздно…

– Куда теперь? – равнодушно осведомился шофер.

– В Кавголово, на лыжный праздник, – молвил пассажир безразлично. – Приказано всем быть…

С трудом сманеврировав задним ходом, микроавтобус неуклюже выкатил со двора. Пацаны так и застыли с пивными бутылками у раскрытых ртов.

– Я-то думал – за нами. А оказалось – к маме, еще один заказчик, – прокомментировал подоспевший Батя. – Но Мать его сразу отшила.

– Неужели заказчик – из прокуратуры? – простодушно округлил глаза Данила.

– А что – думаешь, они там такие безгрешные? Мать и из Смольного заказы получала, и с Каляева, и даже из Большого Дома, – признался пахан. – И, что характерно, никогда не обманывала клиентов. Поэтому до сих пор на свободе. Жилой фонд в центре Питера на восемьдесят процентов состоит из коммуналок. Так что в специалистах по расселению все нуждаются.

– Как, неужели… даже из Большого Дома? – наивно удивился Черняев. – А я-то думал, что эти люди с холодными головами, горячими сердцами и длинными-длинными руками сами могут кого угодно…

– Пару ходок на «крытку» – и ты излечишься от высокопарных банальностей! – строго перебил опытный уголовник. – В нашем замечательном городе есть все. Спецдома, спецсауны, спецбляди, спецномера на спецмашины и даже спецкамеры в «Крестах». Почему бы не быть и спецкиллеру для спецзаказов?

– А они там что – сами со спецзаказом справиться не могут? – вставил Димон.

– Ха! Станут они мараться. У них там и так руки по локоть… сами знаете в чем! – Достав «беломорину», старый вор принялся разминать ее сухими татуированными пальцами. Закурил, улыбнулся и неожиданно перешел на мемуарный тон: – Знал я когда-то одного. Сейчас он депутат Государственной думы. А в семидесятые на галерее Гостиного Двора фарцевал. Так вот: в конце концов всю бригаду фарцовщиков с Гостиного посадили. Всех, кроме этого…

– Стучал, что ли? – задумчивым басом предположил Жека-омоновец.

– Не-а. Стукачей как раз первыми и сажают. Просто невыездные менты тоже мечтали отовариваться заграничным дефицитом. Потому одного фарцовщика на всякий случай и оставили. Чтобы было к кому обращаться. Так и с моей мамой. Любой уважающий себя человек хоть раз в жизни мечтал кого-нибудь заказать. Вот вы, пацаны, неужели никого не ограбили, не зарезали, не расчленили, не изнасиловали?.. Хотя бы в мечтах?

Пацаны закивали утвердительно – опровергать очевидное было невозможно.

– А почему же она прокурорский заказ не взяла? – спросил Димон.

– Прокурор этот уже заказан. Мама так ему и сказала: опоздал, милейший! Кстати, кстати… Он, кажется, в Кавголово собирался? На лыжный праздник? Надо маме сказать, – кивнул Батя, разворачиваясь в сторону парадного.

9

Спортивный праздник «Петербургско-московская лыжня» с треском проваливался. Фестиваль этот, задуманный как демонстрация полноценности местного начальства, наоборот, выявлял их полную физическую никчемность. Члены санкт-петербургского правительства, насильно поставленные на лыжню, лишь пыхтели, кряхтели и поминутно падали, ломая при этом лыжи, палки и конечности.

Зато московские гости показали себя во всей красе. Высокие, румяные, по-спортивному подтянутые, они являли полную противоположность сидельцам из Смольного – пожилым, с прыщавыми лысинами, жирными задами и перекошенными рожами. Пришлые москвичи побеждали по всем статьям: и в эстафете, и в биатлоне, и в слаломе, и в кроссе в противогазе с полной боевой выкладкой.

А уж о прыжках с трамплина петербургское начальство и не заикалось: один лишь вид этого огромного сооружения на ажурном решетчатом каркасе заставлял их застенчиво отводить глаза.

Впрочем, среди москвичей также не нашлось отчаянных прыгунов: никто из них даже мысленно не осмеливался воспарить в чужое и холодное петербургское небо. Что, впрочем, не мешало им отпускать издевательские замечания в адрес Северной столицы и ее руководства.

Битые по всем статьям питерцы чувствовали себя уязвленными. Ситуация требовала немедленного отмщения. Даже чиновники силовых ведомств, пригнанные в качестве массовки, чтобы изображать энтузиазм болельщиков – и те жаждали реванша. Поставить зарвавшихся москвичей на место мог лишь профессиональный прыгун с трамплина. Однако среди питерцев таковых и быть не могло…

Вечерело. Морозец покалывал, носы и уши пощипывало, под ногами сухо похрустывало. Сановные спортсмены потихоньку зачехляли лыжи, посматривая в сторону пустыря, на котором уже стояли столы с дымящимися самоварами, горячими блинами с паюсной икрой и заиндевевшими трехлитровыми графинами. Чуть поодаль возвышался угловатый прицеп-вагончик с надписью «Русская шаверма», в окне которого маячило торговое лицо явно кавказской национальности.

Распорядитель спортивного праздника уже мусолил бумажку с текстом заключительного слова, когда мощный луч прожектора выхватил на вершине трамплина фигуру спортсмена, одетого в обтягивающий лыжный костюм патриотичных красно-сине-белых тонов. Защитный шлем и стильные очки не позволяли рассмотреть его лица. Однако огромная повязка с гербом Санкт-Петербурга, прикрепленная к груди неизвестного смельчака, не оставляла сомнений относительно державного клана, к которому он принадлежал.

Множество биноклей и подзорных труб были протерты носовыми платками, манжетами и галстуками. Множество уст вопросило: «Кто это?» Было высказано множество самых невероятных гипотез, однако никто из собравшихся так и не сумел идентифицировать мужественного патриота родного города.

Резко оттолкнувшись, прыгун со свистом заскользил по скату. Мгновение – и он, почти параллельно пригнувшись к лыжне, сложился скобкой. Оторвался от среза трамплина и птицей взмыл над головами пораженных зрителей.

Полет длился чуть менее полминуты. И хотя лыжник мчался по воздуху со скоростью спортивного самолета, он сумел рассмотреть расстилающуюся под ним картину в мельчайших деталях.

От его зоркого взгляда не укрылся ни оборотень в погонах контр-адмирала, принимающий взятку от белесого типа в длинном черном пальто. Ни трое пацанов типично бандитского экстерьера, мрачно куривших у зверовидного «Хаммера». Ни картинно седой мужчина, прильнувший глазом к щели в стене биотуалета с буквой «Ж». Ни даже пожилая женщина в старомодном бобровом манто, чем-то неуловимо похожая на крылатую бронзовую тетю с Александровской колонны…

Неизвестный прыгун спланировал очень далеко от трамплина, у самой автомобильной стоянки, где среди роскошных «Ягуаров», «Майбахов» и «Бентли» возвышался скромный черный «Гелендваген» с тонированными стеклами. Изящно приземлившись, он лихо развернулся и притормозил, с хрустом раскидывая из-под лыжни радужный снеговой веер.

Спустя всего лишь несколько минут мерседесовский джип выезжал на вечернюю трассу. Упитанные пареньки в одинаковых серых пальто, стоявшие в оцеплении, даже не посмели спросить у водителя документы: аккуратно сложенные лыжи торчали с решетчатого багажника на крыше «Гелендвагена» угрожающе, словно спаренные пулеметы.

Уже подъезжая к залитой электрическим заревом питерской окраине, водитель извлек из-под повязки с санкт-петербургским гербом черную коробочку рации и нажал кнопку.

Фраза его прозвучала столь же многозначительно, сколь и загадочно:

– Пятый, Пятый, я Первый, – ровным голосом супермена произнес лыжник. – Все идет по плану. Тринадцатого в ближайшее время уничтожит седьмая. Восьмой и девятый собираются открывать плавучий ресторан. Десятый, восемнадцатый и сорок второй временно прекратили преступную деятельность. «Группировку Ленинград» пока не трогать. Как понял? Конец связи…

10

Вот уже несколько дней в коммуналке на Лиговке царили уныние и безысходность. Макаренко перестал ходить на работу, отвечать на телефонные звонки, бриться, умываться, чистить зубы и даже наблюдать в стереотрубу за девушками периода полового дозревания. Целыми днями он безвольно лежал в кресле-качалке, видом и консистенцией напоминая семгу под майонезом.

– Опоздал, милейший! – трагическим полушепотом повторял он самому себе.

Несколько раз заказанный пытался было наладить отношения с заказчицей, но – тщетно.

– Караул, насилуют! – вопила общественница из-за железной двери своей комнаты, закрытой на восемь засовов. – Ну давай, подлый извращенец, ударь пожилую женщину, героиню труда!