Михаил Серегин - Божий спецназ Страница 19

– Вы ко мне, Павел Борисович? – спросил священник, хотя с языка готов был сорваться вопрос о том, не собирается ли участковый замаливать грехи.

– Да, – с хмурым видом кивнул Белоусов, – к вам. Мы можем где-нибудь поговорить наедине, без лишних ушей? Какой-нибудь кабинет у вас тут есть?

Это было хорошим знаком. Если Белоусов сам пришел, а не вызвал к себе, значит, что-то все же изменилось. Отец Василий проводил участкового в свой кабинет – небольшую комнату справа от входа, где хранилась вся документация и работала приходящая женщина-бухгалтер. Белоусов не стал тянуть резину и, как только они со священником вошли в комнату, сразу стал извиняться.

– Извините, отец Василий, меня за мою некоторую самонадеянность, – начал он, стараясь не глядеть собеседнику в глаза. – Признаю, что я был не прав в своих подозрениях относительно вас.

– Не надо, Павел Борисович, – прервал отец Василий молодого человека, не желая его мучить и видя, что тот и так перешагивает через собственное самолюбие. – Не надо извиняться. Ошиблись, и ничего страшного. Но вы пришли не только за этим?

– Пришел я… – участковый несколько замялся. – Одним словом, меня в Управлении убедили не только в вашей невиновности, но и в том, что я могу рассчитывать на вашу помощь. В какой-то мере. Оказывается, у вас высокие покровители в лице начальника Управления. С его подачи вам именные часы вручали в прошлом году.

– Что вы, какие покровители, – отмахнулся отец Василий. – Просто ваше руководство и кое-кто еще хорошо разбираются в людях, потому что имеют значительный жизненный и профессиональный опыт. Так что же все-таки случилось?

– То, что случилось, вам хорошо известно, – ответил Белоусов уже менее скованно и по-деловому. – Вы ведь с Матюшиным не так давно, оказывается, пытались уговорить сдаться вооруженных бандитов.

– И что же? – спросил отец Василий, и на душе у него стало очень нехорошо от предчувствия.

– Я потрясен вашим поступком, – очень искренне получилось у молодого лейтенанта. – Вот так открыто встать перед загнанными в угол зэками, под дулами автоматов, и уговаривать их сдаться. Вы в самом деле рассчитывали, что они вас послушают?

– Вот как раз об этом я вам вчера, Павел Борисович, и говорил, когда заявлял, что вы не знаете священников. Знал, что не послушают, знал, что стрелять будут, но попробовать сделать все, что от меня зависело, я должен был. Речь-то ведь шла о человеческих жизнях.

– Человеческих, – поморщился участковый. – Это не люди, а отбросы общества, к тому же еще и социально опасные.

– Это для вас они такие, а перед богом, которому я совершенно искренне служу, они такие же люди, только на них греха больше. Но и они достойны любви и прощения. Не с точки зрения закона, конечно. Вера предполагает любовь и всепрощение ко всем.

– Всепрощение? – удивился Белоусов. – Но вы ведь не простили в прошлом году тех, кто напал на Дарью Кузнецову, кто хотел ее изнасиловать и убить. Вы их задержали, причем с применением не молитвы и креста, а грубой физической силы.

– Павел Борисович, – с сожалением сказал отец Василий, – ну почему вы все время смешиваете разные вещи в одну кучу? Я ведь гражданин своей страны и по закону должен был, как минимум, сообщить о совершенном или готовящемся преступлении. А если уж в силах помешать, так тем более. Преступник должен быть наказан судом человеческим, но молиться об искуплении его грехов, о прощении его Господом, должен я – священник. И люблю я его так же, как и любого другого, и горестно мне, что преступил он законы человеческие. Но достаточно об этом. Вы ведь не на ликбез пришли. Почему вы вспомнили эту историю в тайге?

– Вот поэтому я и пришел к вам так срочно, – ответил Белоусов. – В Управлении в срочном порядке собрали всех сельских участковых и раздали ориентировки. Оказывается, в тот день в тайге перебили не всех уголовников. Выяснилось, что одному из них все же удалось скрыться. Признались кое-кто из тех, кого взяли у железной дороги. Кстати, большой вам привет от майора Фистенко.

– Спасибо. А что, предполагается, один из уголовников может появиться в отдаленных селах?

– Именно, – ответил участковый. – Но не это главное. Оперативники подняли всю его подноготную, все его связи и выяснили, что он, оказывается, пересекался с нашим Гусевым.

– С Гусевым? – машинально переспросил удивленный отец Василий. – И это посчитали важным, на этом кто-то построил определенный расчет? Да мало ли кто с кем пересекался в своей жизни? Что-то это попахивает некоторой безысходностью в розыске, как будто не за что больше уцепиться.

– Не спешите с выводами, отец Василий. Это была не мимолетная, ничего не значащая встреча. Гусев-то наш был судимым – правда, за злостное хулиганство, но два года не так давно отсидел. Так вот, они встречались в следственном изоляторе и на пересылке. Вместе были замешаны в одном неприятном скандальчике. Гусеву за это суд добавил еще полгода. Есть предположение, что наш фигурант знал, из каких мест Гусев. Может он попытаться выйти на своего знакомого, возможно, единственного в глухих местах, чтобы отсидеться у него?

– В таком варианте, пожалуй, может, – согласился священник. – Только Гусев мертв.

– Да, но беглец об этом может и не знать. Значит, будет искать его, расспрашивать.

– Понятно, – кивнул священник. – Ваши предстоящие действия мне ясны. Мне не ясно, какого рода помощь может понадобиться от меня? Если среди прихожан в церкви появится незнакомец, то я вам сразу же сообщу. Могу вас заверить, что на взгляд беглого преступника от мирного прихожанина я отличить смогу.

– Не только в этом, – замялся Белоусов, и священнику показалось, что он даже чуть покраснел. – Я хотел бы рассчитывать на вас, отец Василий, как на человека в хорошей физической форме, имеющего определенные бойцовские навыки. Вы меня понимаете?

– Павел Борисович, надеюсь, вы мне не предлагаете по ночам с вами патрулировать село или сидеть в засадах?

– Рогов, – со значением сказал участковый, – мне намекнул, что вы вроде как в спецназе в свое время служили?

– Павел Борисович, – напомнил отец Василий, – я священник. Догадываюсь, что в подобных ситуациях у вас в органах существуют определенные инструкции, которые предписывают те или иные действия. Как-то: мобилизация общественности, оповещение населения, даже привлечение охотников с оружием, если придется задерживать или преследовать. Он ведь особо опасный преступник, как я понимаю. Человек, имеющий оружие, даже охотничье, при задержании может стрелять на поражение.

– Все правильно, все так, – замялся участковый.

– Могу вам пообещать, что при стечении обстоятельств я не останусь в стороне и приму все меры к задержанию преступника, – строго сказал отец Василий. – Но большего от меня не требуйте, сан не позволяет.

Белоусов смутился и стал поспешно прощаться, ссылаясь на срочные дела. Отец Василий смотрел на молодого лейтенанта и думал, что тот, пожалуй, боится. Может быть, не самого преступника, не того, что придется встретиться с ним один на один, а, скорее всего, боится не справиться, упустить, если тот появится в Верхнеленском. Опять гордыня, вздохнул священник. Не о людях думаешь, участковый, а о себе самом. Когда Белоусов уже шагнул к двери, отец Василий остановил его:

– Павел Борисович, если на этого уголовника подняли всю информацию, так, может, и фотография есть? Оставили бы мне ориентировку для ознакомления.

– Эх, в самом деле! Что же это я забыл-то, – спохватился участковый и полез в свою черную папку. – Вот, возьмите.

Отец Василий взял в руки листок бумаги с текстом и довольно крупной ксерокопией фотографии в верхней части. Когда он глянул на фотографию, то, не успев прочитать и строчки, сразу узнал этого человека. Состояние, в котором находился священник, обычно называют «как обухом по голове». Вот и забудь прошлое, вот и расстанься с ним. А оно взяло и напомнило о себе, даже догнало и нашло в этом далеком селе на юго-западе Якутии, в тысячах километров от берегов Волги. Вот откуда это чувство тревоги, которое не покидало отца Василия в последние дни, вот что его так беспокоило. Великая вещь – интуиция.

– Сядьте, Павел Борисович, – совершенно незнакомым участковому голосом приказал священник. – Все гораздо хуже, чем вы думаете.

Белоусов недоуменно уставился сначала на отца Василия, потом на листок в его руках.

– Что… хуже? – севшим от волнения голосом спросил лейтенант.

– Теперь уже все хуже, – ответил отец Василий и положил листок на стол перед собой. – Я этого человека знаю, и он меня прекрасно знает. Думаю, он не откажется от того, чтобы свести со мной счеты. Значит, выжил Женя Чичеров, он же Чичер. Да, за такое количество фальшивых долларов, которыми он умудрился наводнять страну в течение многих лет, ему наверняка впаяли очень большой срок…