Александр Бушков - Под созвездием северных Крестов Страница 19

– Ничего, – заметил однажды Дюйм, наблюдая, как Алексей ковыряется «веслом»[15] в кружке с макаронами. – Со временем привыкнешь. Жирок заодно сбросишь… Между прочим, у некоторых на местной диете даже язва затягивалась, ей-богу. Лично таких знаю.

Не ахти какие бабки со своего счета он потратил в первые же дни, по инерции, не думая об экономии – так что, сами понимаете… И что там было экономить?!

Казалось бы, вот они, те самые место и время, где деятельная натура Карташа может найти себе применение. Вклиниться в товарно-денежные отношения, на которых зиджелась вся внутрикрестовская жизнь, было делом плевым – для Алексея, по крайней мере. Вклиниться и начать зарабывать, чтобы, как минимум, не одичать и не оголодать. Чтобы не сойти с ума и выжить. Черт возьми, ведь он практически в одиночку раскрутил очень даже прибыльный бизнесок в пармском лагере! А уж тут сам бог велел. Но…

Но не было, понимаете ли, у деятельного Карташа ни малейшего желания крутиться, зарабатывать, выстраивать схемы и комбинации. Не было ни малейшего желания выживать. Конечно же, это временное, разумеется, депрессняк пройдет, как с белых яблонь дым, однако сейчас в душе у Алексея было столь пусто и тоскливо… в общем, никаких суицидальных мыслей в его голове не крутилось, однако и не о какой позитивной деятельности думать он не мог.

Да, еще вызывали к адвокату, день на третий, Алексей не мог точно вспомнить. «Таксистка» – тетка, сопровождающая заключенных на допросы и обратно, – провела его на первый этаж и запустила в одну из комнатенок меж двух устрашающего вида серых боксов с крошечными окошечками, подозрительно напоминающих средневековые камеры пыток. (Как позже объяснил Дюйм, если на допрос к следаку ведут, скажем, двоих подельников, то один дожидается в этом гробу своей очереди, пока допрашивают другого, чтобы, значит, они не смогли о чем-нибудь там сговориться.) Как и следовало ожидать, защитничек, государством назначенный, ничего полезного не привнес. Насквозь простуженный толстяк, бесконечно сморкающийся в простынеобразный платок, гнусаво плел что-то о возможности смягчения приговора, ежели Карташ напишет чистуху. Карташ чистуху писать не хотел. На что адвокат разводил пухлыми ручонками и убеждал, что отказ сотрудничать со следствием грозит, что психиатрическая экспертиза не выявит, суд не пощадит, и в результате подследственный превратится в осужденного и отправится на лесозаготовки. А статья сто седьмая, часть вторая, промежду прочим, предусматривает наказание сроком до пяти лет…

Расстались каждый при своем мнении.

Зато по возвращении в камеру Карташа ждал сюрприз. С одной стороны, приятный, а с другой – настораживающий своей загадочностью.

Карташу пришла дачка – непрозрачный полиэтиленовый пакет с написанными шариковой ручкой его фамилией и номером хаты. Так что здесь никакой ошибки не было. В пакете обнаружилось: пять блоков «Петра Первого», пять жестяных баночек «Нескафе», сыр в нарезке, молотый красный и черный перец, три баночки меда («Профилактика туберкулеза, – уважительно хмыкнул Эдик, – знающий человек посылает»), несколько упаковок чая в пакетиках, вяленая рыбка и кулек тыквенных семечек («А это от сердца, – прокомментировал Дюйм. – То есть для»)… а на самом дне, каждая аккуратно завернутая в обрывок газеты, десять малюсеньких бутылочек с алкоголем разной градусности, таких, какие обычно стоят в минибарах приличных отелей.

– Богато, – задумчиво сказал Квадрат, разглядывая неожиданно привалившее Карташу счастье. – Значит, говоришь, на воле у тебя корефанов нет…

Карташ мигом вспомнил о Кацубе, но предположение отверг как несостоятельное. Тем более, Эдик тут же возразил:

– Подкорм не с воли. Это кто-то из здешних. Во-первых, в это время никто передачи носить не станет, подождут до завтра, а во-вторых – кто ж пойло пропустит-то…

– А цирик, который принес, он что сказал? – настороженно спросил Алексей. Это-то его и беспокоило: никто, ни одна живая душа не могла ему послать такой царский подарок.

– Ничего не сказал, в том-то и дело. Карташ, мол, тут обитает? Принимай, мол, для него гостинец. И даже ничего насчет претензий не спросил.

– Это не подкорм, – заметил Дюйм, – хавки-то точной нет… Это знаете что? Это «воробушек»[16] для нашего уважаемого «вована». И зело богатый, надо сказать, «воробушек», человек знал, что бедному узнику надо для подслащивания здешней пресной житухи…

– И кто его передал? Ответом было молчание.

– Ну… Как бы то ни было… – раздумчиво сказал Карташ. В голову ему вдруг пришла шальная идея. А что, попытка не пытка… – Ладно. Плевать. Нехай это будет кошелек. И, насколько я понимаю, денежек вдруг оказалось в нем немало? Тогда, братья уголовнички, вот какое предложение у меня к вам есть – от которого, как говорится, вы не сможете отказаться…

Собственно, с этого именно момента события и помчались вперед – как поезд, отставший от расписания и теперь на всех парах нагоняющий график.

Часть вторая

Крестовый остров

Глава 10

Азартные игры

Когда человеку просто предлагают деньги в обмен на услугу, то человек может и отказаться – например, посчитав, что услуга слишком уж… как бы это сказать… вопиющая. Потому что в мыслительном процессе задействован один-единственный механизм: механизм сопоставления количества денег и уровня услуги. Совсем другая история, когда человек уже должен тебе денег. И желательно, чтобы сумма была побольше. Захарченко долги отдавать было всегда страсть как неохота (а кому охота, скажите на милость?!). Особенно же неохота, когда нечем. Короче говоря, в этом случае в умственную работу включаются уже совсем другие механизмы. Эту нехитрую истину Леонид Шилов, соратник ныне неутешного кремлевца Романа Борисовича Гаркалова, освоил давно и использовал далеко не в первый раз. Сперва сделай человека твоим должником, а потом уж начинай с ним переговоры. Тем более – переговоры на такую тему. Вопиющую, можно сказать. Хотя должник и не догадается о ее вопиюшности.

Константин Захарченко охотно согласился на встречу с москвичом – приятелем, как тот отрекомендовался, Сереги Грушина, давнего знакомца Константина. Лет пять назад режимник Грушин из «Крестов» уволился, теперь, дурила, сидит охранником при каком-то офисе в Выборге, получая, дай бог, четверть от того, что он имел на своем посту в СИЗО. Однако сам Захарченко Серегу поминал добрым словом – ведь именно хитрый режимник посвящал Костю в кое-какие тонкости тамошней жизни. И если б не Грушин, спился бы Захарченко от тоски и невеликой зарплаты. А так есть и кусочек хлеба с маслицем, и стимул не бухать по-черному, – дабы не упустить ниточки и не потерять контакты.

Короче, встретился он с обходительным и открытым москвичом. Посидели в кафе, потрендели с часок. Шилов проставился ужином, позадовал какие-то дурацкие вопросы, выслушал в ответ обойму «Крестовских» баек.

А потом они переместились в казино. Захарченко легко дал себя уговорить – стоило Шилову намекнуть, что он сегодня при деньгах и они (именно они!) могут позволить себе немного лишнего. Благо перемещаться было удобно – через дорогу. Стоит ли говорить, что никакой случайности в выбора места для встречи не было и в помине?..

Казино это не считалось в Петербурге самым что ни на есть элитным, для отборной клубной публики. Да, тех, элитных, почитай, и вовсе не осталось – разве что какой-нибудь «Премьер» на Невском, да еще пара-тройка. Это давно, в прошлом веке, на заре перестройки, когда казино только-только открывались, а лишние денежки у граждан определенного сорта уже завелись – вот тогда казиношники, бывало, понтовались и выдрючивались: только по клубным картам или только при галстуках и пинжаках (бандитов, понятное дело, пуская и в спортивных штанах). Теперь же, в эпоху конкуренции, они рады-радешеньки любому клиенту, хоть в драном свитере, хоть в дымину пьяному, лишь бы клиент готов был оставлять деньги за игорными столами.

Захарченко не привык ходить по казино, все же не теми деньгами он располагал, чтоб ходить. А вот играть любил. Страсть к игре он утолял на одноруких бандитах, и страстишка эта имела над ним прямо-таки монархическую власть – то есть абсолютную. Иногда он здорово проигрывался, из-за чего не раз до смерти ругался с женой – сведенья верные.

Шилов изменил внешность, но излишне не напрягаясь. Никаких париков, накладных усов, очков с простыми стеклами – это все атрибуты дешевых фильмов про шпионов. Нет. Главное – он изменил образ и, соответственно, общий стиль. Перемена образа изменяет человека сильнее, нежели перемена внешности. Что касается Шилова, то его привыкли видеть в респектабельной упаковке, одетого по высшему шику, ступающего уверенной походкой. А сейчас он выступал в образе свободного, но при этом преуспевающего художника. Одетого небрежно, но недешево. В походке появилась разболтанность, во взоре – наглость, граничащая с вызовом. Какой-нибудь знакомый Шилова, столкнись они с ним случайно, наверняка мазнет взглядом и не узнает. Да и узнает – невелика беда… хотя и нежелательно.