Сергей Зверев - Пираты. Дикий остров Страница 19

Понимая, что Казаков связался с экстремистами, Нина не осуждала его в душе, хотя он и был ей близок как русский. За годы жизни за границей она привыкла к мысли, что люди должны и имеют право зарабатывать на жизнь лю-быми доступными способами, а грань законности или незаконности, этичности или неэтичности способа порой очень тонка. Кто он, этот Михаил Сергеевич Казаков? Большую часть жизни проплавал на иностранных судах. Капитанский патент ему скорее всего не светит из-за неприятностей по службе, в которых он, может быть, и не особенно виноват. Значит, так и ходить до старости в старпомах, а хочется большего, хочется старость обеспечить. Да и амбиции, возможно, не дают покоя. Вернуться на родину, так там капитаном его тоже не поставят. Зарплата по сравнению со здешней будет до слез мала. Да и отвык он от российского образа жизни и быта. Трудно ему будет теперь в России жить. Вот и решил рискнуть моряк переступить эту зыбкую грань. Может, и не в первый раз, только раньше все обходилось. А теперь не обошлось…

– Хотел сбежать, да не получилось, – наконец отозвался старпом.

«Ага, – подумала Нина, – сбежать. Вплавь до материка? Или на весельной шлюпке? Да и пиратам эти гипотетические попытки убежать как-то проблемы не делают. Захотел человек, прыгнул за борт. Ну пулю ему в голову, и все. Чего за ним бегать, ловить его, из воды вытаскивать, метелить потом ногами на палубе? Нет, этот вариант «не катит».

Нина молча обрабатывала лицо и руки старпома, добавив немного приличествующей случаю влаги в глаза и периодически хлюпая носом. Казаков тоже молчал, только морщился. Все ясно со старпомом, не все ясно с грузом. Сказал он, где ракеты и документация, или не сказал? Знает ли он сам, где они спрятаны, или не знает? Есть еще один вариант, правда маловероятный, но есть – а на этом ли вообще судне груз?

– Хватит, пошли, – приказал пират, дернув Нину за рукав, когда она закончила перевязывать старпома.

Под тем же конвоем Нина вернулась в медпункт. Дверь закрылась за ней, ключ повернулся в замке. Морли был на месте. Он по-прежнему лежал на кушетке и вскочил на ноги, когда охранник запер снаружи дверь.

– Ну, что там случилось? – нетерпеливо, шепотом потребовал он ответа.

– Случились, Дон, некоторые ответы на наши вопросы, – так же тихо ответила Нина. – Меня водили оказать первую помощь старпому. Он лежит в каюте избитый в кровь.

– И?

– И, судя по обстановке, били его не в каюте. Били в другом месте, а потом принесли в каюту и бросили на кровать в полубессознательном состоянии.

– Пытали? – Морли сразу сообразил, что их предположения насчет причастности к этому делу старпома оправдываются.

– Нет. Скорее предварительная обработка. Били профессионально, так, чтобы не повредить внутренних органов. Он им еще нужен, и пока здоровый. Возможно, что у него все еще впереди, когда судно спрячут в скалах.

– А как там обстановка в целом?

– Меня больше никуда не водили, так что неизвестно.

В иллюминатор было видно, что «Хоуп» прошел впритирку к скале. Значит, фарватер здесь есть, и очень хитрый. Видимо, пираты этот клочок земли в океане знают хорошо и используют не в первый раз. Судно двигалось медленно, с крутыми поворотами. Без лоцмана его отсюда не выведешь, а поставят на якорь, наверное, в таком месте, чтобы со стороны не было видно. И рация не работает. Если пираты, забрав свой груз, бросят судно и экипаж здесь без связи, то будет проблема. Хотя антенну можно и починить, если они радиостанцию не уничтожат. Есть еще, правда, военные корабли. Если живы останемся, то найдут. Не успеем с голоду умереть.

Блуждания по фарватеру длились около часа. Наконец судно остановилось, и загрохотали якорные цепи. Двигатели замолчали. С правого борта, куда выходил иллюминатор медпункта, простирался каменистый, относительно ровный участок суши шириной километра три. Большие каменные обломки и несколько скал украшали безжизненный пейзаж. «Кажется, это базальт, – подумала Нина. – Наверное, остатки небольшого вулканического острова. Может быть, даже и вода есть».

– Нина, – неожиданно позвал Морли, – у тебя есть лекарства, которые могут вызвать подобие эпилептического приступа?

– Зачем тебе? – удивилась Нина.

– Думаю, что я следующий, с кем пираты захотят побеседовать. Странный пассажир, которого посадили на судно в последний момент. Какой-то инженер-консультант по какому-то оборудованию, американец. Скорее всего эти подробности они быстро выяснят у команды, а может быть, уже и выяснили у старпома.

– Лекарство тебе зачем?

– Ты мне сделаешь инъекцию. Меня поведут на допрос, а там со мной случится приступ эпилепсии. Во-первых, это позволит мне остаться живым и здоровым, чтобы помочь тебе, а во-вто-рых, снимет подозрения с меня. Не бывает сотрудников спецслужб, страдающих эпилепсией.

– А бывают инженеры-консультанты, страдающие эпилепсией, которых отправляют в дальнюю командировку?

– Бывают. Приступы были, но редкие, – стал убеждать Нину Морли. – Я лечился, и они совсем прекратились, а тут такой стресс, и все возобновилось. Это же связано с центральной нервной системой.

– Есть такие лекарства на борту. Но ты соображаешь, какие могут быть последствия? Мало того, что я тебя действительно сделаю эпилептиком, ты же можешь просто умереть во время первого же приступа.

– Риск, конечно, есть, но у меня очень сильный, тренированный организм и нет никаких предрасположенностей. И к тому же если я стану эпилептиком, то ты выйдешь за меня замуж и будешь лечить всю оставшуюся жизнь.

– Ну ты и балда! – не сдержалась Нина уже по-русски, затем снова перешла на английский. – Это же смертельно опасно, Дон!

– Мне всегда нравилось это русское слово, – улыбнулся Морли, – особенно если его произносить слитно с другими частями речи, как сейчас. «Нутыибалда!» Есть в этом что-то монгольское, из Древней Руси, со звоном мечей о кольчуги. Тогда все русские женщины были такими, как ты.

– Дон, – тихо сказала Нина, глядя на Морли печальным ласковым взглядом, по которому он так скучал, – Дон, это очень опасно.

– Вся наша работа очень опасна, Нина, – так же тихо ответил Морли. – Надеюсь, ты не думаешь, что я боюсь пыток? Они ведь меня просто убьют, на всякий случай. Им не нужно гадать – из ЦРУ я или нет. Сомнения в таких случаях рассеиваются просто – пулей. А так у нас есть шанс довести дело до конца. Мы ведь с тобой сейчас в самом эпицентре, здесь сконцентрирована вся информация об этой загадке. Понимаешь?

Нина смотрела в серьезные глаза Морли и знала, что он прав. Но она была врачом и понимала также и то, какому риску подвергает Дональда. Морли ей нравился, более того, в первое время она серьезно увлеклась им, и однажды она даже переспала с ним. Дело в том, что Дон был мужиком, настоящим мужиком. Он очень сильно отличался от других американцев, которые, идя с девушкой в ресторан, платят только за себя; которые не дарят женам подарки на день рождения, потому что не все семейные счета еще оплачены и непо-нятно, какая часть семейного бюджета останется в распоряжении. Но дело было даже не в этом, Дон был способен на поступок, поступок с большой буквы, настоящий мужской поступок. Было в нем что-то русское, безрассудное, удалое, непрогнозируемое. Это случилось единственный раз между ними, после шикарных выходных в Майами, после двух дней сплошно-го безделья, развлечений и шампанского. Дон был великолепен: он рассуждал об искусстве, истории, философии, он высказывал интересные мысли, он, черт возьми, читал ей стихи. И когда вечером в ее номере он понял, что Нина не возражает против близости, то он тоже был настоящим мужиком – нежным и властным одновременно. Ему хотелось покориться, принадлежать ему так, как он того требовал. А потом он оказался способен не только на утренний кофе в постель. Дон успел, пока она спала, съездить на такси за живыми цветами. Она подарила этой близостью ему праздник, и он это оценил. И ценил все эти годы. Хотя Нина к нему охладела. Он ни словом, ни намеком не попрекнул ее за то, что она дала ему такую надежду и снова отобрала ее. Для него та ночь была свята и не подлежала обсуждению даже с ней.

Дон был мужиком самостоятельным и умным. Даже тогда, когда он еще не знал, что Нина русская, Дон не позволял себе вольных или пренебрежительных высказываний о России. Да их и не могло быть. Дон был человеком начитанным, эрудированным, с самостоятельным мышлением. Уж он-то не считал, что в России по улицам бродят медведи, что русские круглый год ходят в шапках-ушанках и все сплошь играют на балалайках. Он хорошо знал, кто и какой ценой вытянул на своем хребте Вторую мировую войну. Он прекрасно понимал, что происходило в России в последние пятнадцать лет, разбирался в этом и очень аргументированно строил прогнозы. В нем вообще не было пренебрежения к другим расам, странам, профессиям или чему-то другому, не как у него. На его взгляд, все имело право на существование на белом свете, коль скоро это создал Господь. «Может быть, я его все-таки люблю, – думала Нина. – Хоть он и не такой инфантильный, как все они, но…»