Владимир Угрюмов - Дикий Страница 19

Так в праздных размышлениях проходит время. День постепенно разгулялся, показалось солнце. Брожу по центру, похожему на Питер местами, скорее людьми похож, говорящими по-русски. Захожу в другое кафе, курю, сидя над чашкой кофе, думаю. Как там сейчас Лика? Если любит меня, то случившееся будет для нее тяжелым ударом. Лучше б не любила. Если, конечно, Анвер не проболтается. Но он не должен. Это не игрушки…

Направляюсь в толпе к универмагу, дальше иду по проспекту, поднимаюсь вверх. Нет, не Питер это, где улицы ровные, на одной плоскости… Вот и театр с белыми колоннами. Сто лет не был в театре. До колонии меня Нина часто таскала. Возле театра сквер — гуляю по нему. Тут и зоопарк. Захожу. Животные в клетках. Уныло смотреть на них и неинтересно. Грязные медведи сидят в собственном говнище. Остатки жратвы валяются. Так, наверно, с говнищем и едят. Звери похожи на зэков и бичей — подневольные и несчастные. Но только не птицы. В высоких клетках редкие птицы мира. Читаю таблички. «Балийский скворец. Встречается только на северо-западе острова Бали, расположенного у восточной оконечности острова Ява». Откуда только добыли парня и что он тут, в Харькове, делает?.. Покупаю мороженое, надкусываю. Ленинградское, конечно, лучше. Читаю таблички дальше. «Мадагаскарская сипуха. Места обитания этого вида сходны с таковыми мадагаскарской толстоклювой кукушки. Это первичные влажные тропические леса преимущественно на северо-востоке страны. Известны встречи мадагаскарской сипухи в лесу Сианака близ Таматаве и на полуострове Масуала…» Желтых листьев на дорожках зоопарка еще не много, но деревья желтые, и скоро повалит листва. А вот и нечто вроде скалы за высоченной решеткой. Не видно никого на поддельной скале. Читаю: «Андский кондор». Снова поднимаю голову и… вижу два немигающих зрачка, словно два лучика, пронзающих меня. Вдруг распахиваются черные с синим крылья на вершине скалы, и кажется — холодное осеннее небо начинает падать…

Кидаю засранным медведям недоеденное мороженое и выхожу из зоопарка в город.

Что продают в Харькове? Все! Так и в Питере. Так и в Москве теперь. Город хороший, русский. Хрен с ним. Что мне делать, если квартира не готова. Гостиницы отпадают. Есть у меня паспорт чужой, но в гостиницу не пойду. Тормознуться на ночь у Андрея? Это не вариант.

Хожу по городу и дергаюсь немного, стараюсь не попадаться на глаза ментам. У меня ТТ с глушителем, пять полных обойм и патроны россыпью. Дежурная ксива в кармане — нашел, мол, и несу сдавать. Но и десять тысяч баксов в сумке тоже есть. Псы в форме могут отобрать запросто. Нет декларации на валюту, скажут, или еще что-нибудь. Псы — они не беркуты, собаки!

Захожу в обменник и спрашиваю:

— Почем баксы берете?

Называют астрономическую цифру. Меняю тысячу долларов. Выхожу из обменника, как мешочник, — полсумки хохляцких фантиков. В Крыму все рассчитываются русскими деньгами или долларами. Умные люди… В Джанкое у меня много денег. Не в деньгах счастье. Двадцать тысяч баксов оставил Анверу. Для Лики. Он протестовал, но я настоял. Это мои деньги, сказал, могу ими распоряжаться как хочу. «Еще сделаю бабки там, куда попаду», — сказал, а Анвер попросил: «Не рискуй зря. Скоро Леха бизнес откроет. Тогда проблем с финансами вообще не будет». Чуть не поругались из-за дурацких денег. А наркоту я пока оставил в Джанкое. Вот это деньги! Показал на всякий случай Анверу, где спрятал. В доме пока Женька живет. Там никто и не посмеет шарить…

Смотрю на часы — три. Пора звонить Андрею. Нахожу автомат и набираю номер. Та же женщина отвечает, что нет Андрея.

— Позвоню еще раз, попозже.

— Звоните.

Кладут трубку. Гудки в ухе.

Куда деть себя? Надоело ходить и думать. Думать надоело больше. Можно вспоминать детство и маму Нинку, которая не стала ждать. Три года в зоне даже можно повспоминать и то, как ломал ключицы «бугру», а тот успел всадить шило в бок… Все это надоело. Все это горько.

Нахожу кинотеатр и покупаю билет. Какое-то американское кино с голыми сиськами. Сиськи успел посмотреть, а остальное проспал. Снился кондор на скале и его проникающий взгляд. Чувствовал, как от взгляда сам становился кондором, хотел взмахнуть крыльями и улететь… Уборщица толкает в плечо.

— Милый, фильм кончился. Где же это ты так наклюкался?

— Не наклюкался я, мать, — отвечаю и просыпаюсь.

— Так ить чего ж спишь?

— Устал, мать, после ночной смены. — Встаю и ухожу на улицу из пустого уже зала. Пахнет пылью и семечками.

Теперь вечер. Столько болтаться по городу со стволом — это уже подстава почти. Набираю номер и слышу мужской голос. Но нет, не Андрюха еще. Муж той женщины.

— Когда Андрей-то появится?

— Может, и завтра утром. Или послезавтра. Что стряслось-то?

— Ничего особенного. Старый друг приехал. Он, возможно, обещал звонить? Или уже звонил? Спрашивал, может, кто ему звонил? Нет?

— Нет, не звонил еще, — отвечает мужской голос, и на том конце кладут трубку.

— Что он тут делает тогда, придурок! — говорю я, забыв опустить трубку. — Мудак девяностопроцентный!

Выхожу из будки и думаю. Думать не хочется, но надо.

Восемь часов вечера. Идти в ночной ресторан? Можно. Можно в кабаке и влететь со стволом и деньгами. Становится холодно. Поднимаю ворот куртки и сажусь возле Университета на троллейбус. Еду до конечной остановки. Это уже не центр города, который в каждом Мухосранске даже имеет свое лицо; это стандартная новостройка — коробки многоэтажек, сто тридцать седьмая серия, «кораблики». На конечной выходит народу прилично. Сухопутного моряка держит под руку тонконогая девица. Бабулька с тележкой на колесиках… Иду по улице туда, где кончаются дома и начинается пустырь с парой заснувших бульдозеров посередине. После утреннего дождя земля не высохла, и мои модельные туфли сразу же проваливаются в грязь. Я хотел добраться до леска за пустырем и там прокантоваться. Но это не Крым. А я не Павка Корчагин…

Возвращаюсь обратно к домам. Останавливаюсь, не доходя освещенной части улицы, достаю из сумки маску, а саму сумку перекидываю через голову за спину, чтобы не мешала. Достаю ствол. Проверяю работу затвора, чуть вытягиваю обойму. Кажется, в пазы ничего не попало и ствол чист. Загоняю патрон в патронник. Маску покуда кладу в карман. Пистолет убираю и надеваю перчатки. В свете фонарей появляюсь, как мирный житель. Как студент-заочник. Подтянутый и спортивный. Возле ближайшего дома растут кусты. Словно для меня их посадили. Не разбираюсь в кустах. Акации? Становлюсь в тень и жду недолго. Подъезжает тачка. Выходит водитель килограммов на восемьдесят пять и шагает к парадной. Чуть скрипит дверь и закрывается за водилой. Еще раз обегаю взглядом окрестности и бросаюсь в парадную на цыпочках. Мужик стоит возле лифта и поворачивается лениво. И я лениво — бью ему в горло без зверств.

— Извини, мужик, у меня проблемы сегодня, — шепчу и, подхватив тело, волоку к подвальной двери.

Она не закрыта, а могла быть на замке. Сперва стоило проверить дверь, мелькает мысль, а после на людей бросаться. Не будь мудаком, ругает меня мой же мозг. Мудак — это не Буревестник, это труп.

Дверь не закрываю плотно, чтобы в подвал проникал свет. В подъезде слышны шаги, и я замираю над телом. Слышно, как ползет лифт. Мудак я везучий. Затыкаю водиле рот носовым платком и связываю руки ремнем, который выдергиваю перед тем из его же брюк. На ладонях у бедолаги знакомые наколки. Надеваю маску и хлопаю мужика по щекам. Мужик дышит, он не мясо еще, а человек. Открывает глаза и понять не может. Я бы тоже не понял.

— Понимаешь, что я говорю? — спрашиваю шепотом.

Мужик кивает.

На нем пиджак, и я нахожу в пиджаке ключи от тачки.

— Я у тебя машину на ночь позаимствую. О’кей?

Мужик кивает.

— Не будешь вопить, если кляп вытащу?

Мужик кивает.

— Я снимаю с себя ответственность за твою жизнь, мужик, — говорю, достаю ТТ и навинчиваю глушитель так, чтобы водила видел. — Не ори. Хорошо?

Мужик кивает. Выдергиваю из его рта носовой платок. Водитель кашляет и отплевывается.

— Тихо ты.

— Никогда не ел носовых платков. Сопли соленые.

С юмором, бедолага. Нравится мне.

— Что тебе все-таки надо, парень? — спрашивает.

— Машина мне твоя нужна до утра, — повторяю я дружелюбно, потому что палец на курке лежит уверенно. — И еще прошу… Заяви об угоне только завтра. Завтра днем ее тебе уже найдут. Полдня можно потерпеть. Обещаю, что будет стоять на самом видном месте.

Достаю из джинсов стодолларовую купюру, показываю водиле так, чтобы видел, засовываю в нагрудный карман пиджака.

— Не фальшивые?

— Самые настоящие.

— Прокат с принуждением, но за хорошую плату, — бормочет мужик и не боится. Мне он нравится. — Согласен.

Освобождаю руки водилы от ремня и разряжаю пистолет. Свинчиваю глушитель. Мужик поднимается, кряхтя, и отряхивает брюки. Я достаю пачку сигарет из куртки и предлагаю водиле. Он берет сигарету и прикуривает от зажигалки.