Михаил Серегин - Пастырь из спецназа Страница 19

– Вот и все, – удовлетворенно произнес он. – Теперь хочешь ты этого или не хочешь, а одним из нас стало больше. – Он обернулся к остальным. – Приветствуйте брата своего!

Ему пришлось присутствовать на этом собрании до конца. До самого конца…

– С нами бог! – кричал костолицый, вздымая руки к небу.

– С нами бог! – вторили ему адепты.

– С нами бог… – сами собой шевелились губы священника.

– Нет греха! – кричал костолицый, и люди вторили ему, искренне веря, что смогут избежать обвинения на Страшном суде, что бы ни сотворили в своей короткой и безумной жизни.

– Братья и сестры! – призывал костолицый. – Возлюбите друг друга, и пусть брат увидит господа в сестре, и пусть сестра увидит господа в брате!

И снова начался этот Апокалипсис.

Запели за кулисами скрипки, заухали барабаны, и люди, потеряв разум, кинулись один на другого.

– Иди ко мне, брат… – жарко прошептали в ухо отцу Василию.

Он обернулся: на него смотрели огромные ярко-синие глаза; он таких не видел во всю свою жизнь.

– Увидь господа во мне, – ласково попросили глаза. – Как я вижу его в тебе… Пожалуйста…

– Изыди… – сглотнул священник.

– Иди ко мне, возлюбленный мой, – сказали глаза. – Плодитесь и размножайтесь, так повелел нам господь…

– Изыди…

– Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от господа… Иди ко мне, любимый…

Мягкие полные руки коснулись его одежды, и отец Василий понял, что не имеет сил оттолкнуть их. Огромное яркое солнце спустилось прямо к нему в роскошную, огромную, розового шелка постель, наполнив пространство вокруг запахом сирени и роз, и ангельские хоры запели, прославляя господа…

– Иди ко мне, любимый. Познай меня, как Адам познал Еву…

– Прости меня, творец, – растерянно попросил отец Василий. – Не должен я нарушать обета, данного тебе. Едина у меня жена, ты же знаешь, на всю жизнь…

Господь придвинулся и наполнил воздух такой истомой, такой негой, что отец Василий невольно выгнулся и потянулся – сладостно, бездумно… Его жизнь протекала прямо на его глазах, оставляя в пространстве отчетливо заметный приятный розовый след. Никогда в жизни он не испытывал такого наслаждения, и никогда в жизни ему не было так спокойно и хорошо.

– Иди ко мне, мой господин, мой бог… – прошептал ему в ухо господь, и священник совершенно смутился: как может всевышний ставить его, преданного слугу своего, выше себя?! Он точно знал: так не бывает!

Жаркая розовая волна желания окатила его с головы до ног, и это было совершенно божественно, но как-то неправильно. Что-то в нем ложкой дегтя в океане амброзии упрямо не подчинялось этой красоте.

Отец Василий легко оторвал от пола никем давно не удерживаемую руку, нежно скользнул горячей ладонью по прекрасному обнаженному телу ангела с синими глазами и разорвал рясу на груди пополам.

– Ты хочешь убедиться? Так смотри: вот тебе реальность! – мягко, но решительно сказал он и воткнул палец в рану на плече.

Солнце жарко полыхнуло в его глазах, пронзило тело тысячами остроугольных, ледяных игл и огненным вихрем смело розовые покрывала в разверзшуюся под ним бездну. Яркие разноцветные звезды утопали в черном покрывале абсолютной ночи. Отец Василий вгляделся и вдруг понял, что это не звезды, а глаза ангела смерти Азраила. И эти глаза смотрели укоряюще, словно он сделал что-то плохое.

– Тихо, брат, – голосом костолицего сказал ангел смерти. – Зачем ты так?

– Я… хочу… увидеть… истину, – шаг за шагом преодолевая космических размеров страх, тихо ответил священник.

– Какую истину? – усмехнулся Азраил. – Я же дал тебе истину, что тебе нужно еще?

– Это не то, – покачал головой священник. – Я говорю об истине Христовой. На кресте не было розового шелка…

– Ах, так тебе нужно страдание? – недобро поинтересовался ангел смерти. – Что ж, этого добра у меня – выше крыши…

Отец Василий сглотнул: он не это имел в виду, но спорить с Азраилом не посмел.

– Не любишь себя, так убей… – внятно сказал ангел. – Не любишь господа, так умри…

Где-то отец Василий это слышал, но где?

– Повторяй за мной, – жестко приказал ангел. – Не любишь себя, так убей. Не любишь господа, так умри…

И отец Василий начал послушно, слово в слово повторять все, что говорил ему этот огромный, могучий Дух. Но что-то внутри его все еще не соглашалось: да, он может умереть, но разве это правда, что он не любит господа?

Сознание медленно возвращалось. Отец Василий с усилием поднял голову: вокруг шумел желтый, высохший и вымороженный камыш, а снег под ним был утоптан тысячами маленьких трехпалых лапок.

– Смотри-ка, очухался! – весело сказал кто-то.

Священник оглянулся и вдруг увидел среди камыша маленькие, круглые, любопытные глаза. Он улыбнулся. Это действительно было весело, потому что рядом с этой парой глаз возникла еще одна, и еще, и еще…

– Ну что, пошли умирать, – предложили глаза, и в следующий миг отец Василий увидел, что это маленький, черненький, мохнатый бесенок. – Пошли, поп, нам пора!

Священник тряхнул головой, но бесенок никуда не делся.

Камыш захрустел, и бесенята, один за другим, начали осторожно выходить на утоптанную полянку.

– Во потеха будет! – поделился один.

– Точно, – важно кивнул второй. – Я такой потехи уже с неделю не видел. Наконец-то оторвемся!

– Кыш! – пугнул их отец Василий, и бесенята кинулись врассыпную.

– Смотри, какой злой! – затрещали они в камышах. – Палец в рот не клади! Так и кидается!

– Дикий, наверное!

Священник с трудом поднялся на ноги.

– Смотри-ка, встал! – удивились бесенята.

Отец Василий поднял руку, чтобы перекрестить их, но бесенята кинулись врассыпную, не желая попадать под действие силы Христовой.

– То-то же, – пригрозил им священник и тронулся вперед.

Он прошел метров пять, но нечистая сила не отставала.

– Куда он? – шушукались в камышах бесенята.

– Наверное, топиться пошел. Как этот, поутру…

– Не-е… Петля надежнее. Слышишь, поп?

Священник, стараясь не обращать внимания на настырных попутчиков, брел вперед, хотя куда именно, точно не знал. Где-то там, впереди, его абсолютно точно ждали все ответы на все вопросы, но где именно? Ему некогда было отвлекаться, но это чертово отродье постоянно забегало вперед, суетилось под ногами и всячески мешало, предлагая то одно, то другое – и все из области «развлечений»…

– Слышь, поп! – кричали они. – Если с моста сигануть, тоже классно получится!

– Пшли вон, мелюзга! – отмахивался священник. – Пока головы не пооткручивал!

– Во дикий! – восхищенно пищали чертенята. – Смотри, какой хищный!

Когда отец Василий добрался до полыньи, бесы достали его вконец. Он зло стянул с себя рясу, сорвал подрясник, стащил сапожки и, стиснув зубы, разбежался и ухнул в ледяную воду. Череп сразу же заломило от холода, но стало полегче: никто не донимал. Отец Василий перевернулся вниз головой и, размашисто загребая руками, поплыл вниз, в черную, холодную глубь.

Здесь, в промоине, ледяные волжские струи были сильны, и его все норовило перевернуть и стащить, сбить с направления. Но он не поддавался и в конце концов ткнулся руками в мягкий песок. Отец Василий пошарил по дну, на удивление быстро обнаружил кусок арматуры и, уцепившись в него, развернулся головой вверх.

Почти полная тьма окружала его, и только там, наверху, шла широкая светло-серая полоса. Жизнь покидала тело стремительно, но отец Василий никуда не торопился, потому что вместе с теплом, уходило и его морочное, глючное состояние. Мимо, распространяя вокруг голубые фосфоресцирующие брызги, проплыла молоденькая смешливая русалка. Увидев сидящего на дне священника, она повертела пальцем у виска и, ударив перепончатым хвостом, голубым пятном ушла в темноту.

Воздух уже кончался, сознание помаленьку мутилось, но отцу Василию почему-то казалось, что он может высидеть здесь целую вечность. И только чувство долга и память о своей сверхзадаче заставили его все-таки оттолкнуться от дна и, с шумом выпустив пузыри и растопырив руки в стороны, всплыть на поверхность.

Это было удивительно, но бесенят на льду он больше не видел. Священник с удовольствием вдохнул воздух и, загребая застывшими, окоченевшими руками, поплыл к краю промоины.

Когда он сумел-таки преодолеть стаскивающее под лед течение и выбрался из воды, сознание было ясным, как синий купол зимнего неба над ним. Но тело почти не слушалось. Священник на четвереньках прополз обратно к одежде, стылыми, негнущимися пальцами натянул одежду и сапожки, встал и побрел к причалу.

Бесенята все еще сопровождали его, но были какими-то полупрозрачными и нереальными, и даже их некогда звонкие и сильные голоса звучали приглушенно, как сквозь вату. «Съели?!» – усмехнулся отец Василий, и бесенята понуро опустили головы. Теперь никто не мог помешать ему исполнить свой священный долг. Эта мысль придала ему сил, и отец Василий стукнул кулаком о кулак, резко выдохнул и побежал по заснеженному льду.