Николай Иванов - Чистильщики Страница 19

— Я устал. Я, наверное, очень долго бежал по следу, Олег. Давай выпьем. За розыск. — Не дожидаясь напарника, отхлебнул из стакана, закусил огурцом. Съел, достал еще, заодно готовясь к продолжению разговора. — Ты ведь знаешь, что преступники бегают не от суда, суды — слабы и подконтрольны. Бегают от нас. Это мы можем опустить их в клоповник. И я очень много лет этим занимался. Я устал, но я не боюсь. — Жора вскинул голову, встал, потянулся к Олегу.

Подумав, что Майстренко станет хвататься за грудки, Штурмин отстранился. Трезвым одинаково ненавистны как пьяные лобызания, так и выяснения отношений под водочку.

А градусы изнутри продолжали распалять Майстренко:

— Знаешь, как я начинал в розыске? Со взрыва в московском метро в конце семидесятых. Помнишь, первый теракт? Сахаров потом выступал, все требовал прощения для террористов. А ведь это мы взрывников достали. Мы, наша группа. Можно сказать, иголку в стоге сена, да еще ночью. Главный в банде — Затикян, до сих пор фамилию помню.

Олег слышал краем уха об участии Жоры в той операции, сам много читал о ней — то был классический розыск, когда по кусочку кожи восстановили артикул сумочки, в которой находилась начиненная взрывчаткой утятница, давшая такую уйму осколков. Вычислили фабрику, смену, в которую изготовлялась интересующая розыскников партия. Потом совершили вообще немыслимое: отследили не только каждый магазин, куда поступали на продажу сумки, но и практически каждого покупателя. И в самом деле нашли ведь террористов. В Армении!

— Давай выпьем, — Жора снова поднял стакан и задумался. Но отыскать повод труда не составило: — За розыск. Ты думаешь… — снова хотел завести старую пластинку, но вспомнил, что уже говорил на больную тему. И когда вслед за тостом поднял глаза, Олег увидел, что они полны слез. — А, все сиренево!

Отвернулся, ушел к окну. Резко отодвинул штору, словно мог что-то рассмотреть в ночи, кроме своего зеркального отражения. Не увидел и его. Зато Штурмин отчетливо рассмотрел блеснувшие полосы на щеках розыскника.

— Слушай, ты перестань… — попросил Олег в сгорбленную спину Майстренко. Отложил наконец и поделки: у Жоры не пьяный бред, у него душа болит.

— Да нет, все правильно, — вдруг совершенно отчетливо, в самом деле без пьяного заплетания языком и без слез, промолвил Жора. — Ты почуял первым, кто я есть сейчас, и ты прав. Я должен был уйти из стаи сам, и раньше. Я уже не просто не могу догонять. Я… я боюсь!

Он хотел повернуться, но сил хватило, видимо, только на признание. Остался стоять у окна, лишь натянулась штора, за которую он ухватился.

Весь этот монолог Олег просидел оцепеневший. Больше радости доставила бы собственная ошибка, но он ведь в самом деле чувствовал: с Жорой что-то происходит. Но почему боится? Чего? Пули? Но они свистели над ним столько раз, что впору говорить о притуплении инстинкта самосохранения, а не страхе. Хотя… Они с Жорой никогда не числились в особых корешах, друг к другу в души не заглядывали, семьями не дружили. А раз так — можно лишь что-то чувствовать, но не более. А уж выставлять оценки…

— Что у тебя?

Наверное, подобный вопрос Жоре задали за последние годы впервые, потому что он слишком глубоко и безнадежно вздохнул. Потом боком, пряча лицо, прошел к столу, взял стакан. Не заметив отложенную Олегом на кровать поделку, сел на нее. Отпрянул, глянул на раздавленное творение:

— Ну вот! — мол, даже в этом я теперь никчемен.

— Ерунда, проба, — поспешил успокоить Олег, хотя из корешка получалась прекрасная вещь: рука держит открытую книгу. Хвойная текстура с ее замысловатыми разводами как нельзя кстати подошла под морщины на ладони. И в книге ложились славно — ни дать ни взять строчки. Оригинальный подарок мог украсить стол директора «Янтарного сказа»… — Так что у тебя, Жора? Давай, не держи в себе.

— Эх, что у меня… Беда у меня дома, Олег. Давняя беда.

Замолчал. Это баба уже обревелась бы, а мужику слово сказать о своих болячках — легче «Капитал» Карла Маркса добровольно изучить.

— В семье плохо? — попробовал угадать Олег.

— В семье… — пошел на признание Майстренко. Обхватил стакан. — Жена запила. И очень сильно. Ты думаешь, чего это тесть так часто приезжает? На пару и пытаемся привести к благоразумию. Пока бесполезно.

Это оказалось в самом деле новостью, и Олег спросил о первом, что пришло в голову:

— А лечить?

— Пробовали, и не раз. Срывается. А дочке всего тринадцать лет, седьмой класс. И вот однажды… да что однажды, при последней командировке в Архангельск, в эти чертовы охотничьи угодья, где бегает мой фигурант-егерь и где стреляют все кому не лень и по кому ни попадя, — именно там вдруг, как обухом по голове: случись даже ненароком беда со мной — что станется с ней при такой матери?.. И озноб по коже, — Жора передернулся. — Да, я стал бояться. Стал бояться, Олег. Бо-ять-ся! — Признание облегчило душу розыскника, он словно не мог наговориться вслух этим словом, взявшим его в свой одиночный плен и подспудно мучившим в последнее время.

— И правильно делаешь! — мгновенно, не задумываясь о высоких материях, отреагировал Штурмин. И в первую очередь ругая себя за принципиальность. Какие же мы скорые на расправу, да еще с теми, кто рядом. Анализировать поведение преступника — целые трактаты пишем, а увидеть беду у друга… — Очень правильно и разумно.

Не дожидаясь приглашения, Олег сам поднял водку. Смел другой рукой в сторону инструменты и заготовки как ненужное или, по крайней мере, далеко не первостепенное. Слава водке, которая заставляет вот так сметать наносное и дает родиться тем словам, которые при трезвом хозяине слывут в падчерицах без права и близко приближаться к нему, а не то что иметь свой голос.

Забыв, что сам минуту назад отстранялся от руки сослуживца, обнял опустившиеся, обмякшие плечи Майстренко:

— Извини, Жора.

— При чем здесь ты… Наверное, я напишу рапорт, пусть переведут куда-нибудь. Вот только… только никогда не думал, что так буду расставаться со своей работой… Но никому, слышишь, никому. Прошу тебя. Я хоть и пьян, но в голове трезво.

— Мертво. Давай в самом деле за нашу службу, за розыск, — в третий раз подняли все тот же тост.

… В это же самое время и Максим Трофимов, перерыв сервант с книгами и не найдя исчезнувшей косички, тоже поднял оставшуюся полной после ухода Богдановича рюмку коньяка. Если ему и приходилось пить в последнее время, то глоточками, а здесь осушил стопку залпом. Не закусывая, сел на диван. Дотянулся до подаренной книги, вгляделся в хитроватое лицо воина на обложке. Обманули, через три столетия самураев вновь заставили выйти на арену — и против кого? Против того, кто почитает, любит и знает их!

Максим замахнулся книгой, но сумел сдержаться. Она ни при чем. Но и места в доме для нее не найдется. Он отдаст ее обратно в издательство, соседям, — ими прикрылся розыскник, искавший Богдановича. А вот кто забрал косичку? Первый раз книгоноша сидел на кухне, при допросе вся троица располагалась на диване и в кресле, а он как раз стоял у серванта. Остается Юрий Викторович? Золото Колчака ему не дает покоя?

Не поинтересовавшись временем, вышел на улицу. Поймал такси, назвал адрес офиса. Охрана единогласно ответила «нет» на вопрос о появлении шефа. Но раз кот Балтика оставлен в дежурке, то президента нет и дома.

Подумав, Максим взял запасной ключ и прошел в начальственный кабинет. Огляделся. Вспомнил первое свое посещение, когда его рассматривали словно подопытного кролика. А Юрий Викторович вертелся в кресле…

Максим достал нож и молниеносно запустил его в ту сторону. Он впился в вырезку из журнала, висевшую тогда над плечом Богдановича, как раз туда Максим хотел запустить финку в первый раз. Лезвие рассекло пачку долларов, которую держала на ладони полуобнаженная красотка. Можно было не сомневаться, куда мог исчезнуть бывший начальник.

Забыть о нем не позволили и четверо парней, явно поджидавшие Максима около офиса. Они вылезли из машин и демонстративно пошли следом.

Приметив более-менее освещенный дворик с детскими песочницами, Максим свернул в него. Сел на лавочку. Показавшейся следом четверке показал местечко рядом с собой.

После встречи на дороге незнакомцы подобной наглости и уверенности телохранителя не удивились. Самый высокий, с длинными нечесаными волосами, подумав, сел рядом. Остальные разместились полукругом.

Опережая длинноволосого, открывшего рот, Максим сообщил:

— Вы не по адресу.

И когда сосед набрал воздуха для второго вопроса, снова оставил за собой право голоса:

— Ваш приятель у меня больше не служит.

— Где он? — уже без подготовки, лишь бы успеть хоть что-то спросить, чуть ли не прокричал старший.

— Скорее всего, в Хабаровске.

— Где?

Наверное, патлатый неплохо учился в школе, по крайней мере, смог представить расстояние до Амура. И наверняка воспринял ответ как издевательство. Подхватился, а поскольку Максим остался сидеть, зашелся от гнева.