Евгений Сартинов - "В алмазную пыль..." Страница 19

— Хромая кавалерия, мы с тобой, Мишка, а не гончие, — пробормотал Бабич, после привала на одной из скалистых вершин. Отдышавшись, он поднёс к глазам бинокль и, осмотрев окрестности, с удовлетворением кивнул головой.

— Вот они, голубчики, как по ниточке точно на юг идут. Строго по своему маршруту.

Принявший из его рук бинокль журналист так же рассмотрел внизу, среди нагромождения камней, три маленьких фигурки, двигающихся к очередному перевалу среди двух вздыбившихся вершин.

Заночевать им пришлось на камнях, укрывшись от ветра и дождя под нависающей скалой. Осмотрев этот искусственный свод, Шалимов поёжился.

— Если эта штука обвалится, то у нас будет гробница не хуже чем у Хеопса. Раздавит как каток двух комаров.

— Не бери в голову, Михаил. Мы даже испугаться не успеем, — подбодрил его майор. — Это будет легкая смерть.

Отдых на каменном ложе и в мокрой одежде доставил Михаилу мало радости. Ночь показалась ему бесконечной и прошла в постоянной борьбе Шалимова со своим собственным организмом. Дрожь, выдаваемая его телом, была столь крупной, что журналист боялся, как бы на эту тряску скала не отреагировала землетрясением или камнепадом. Семён же спал как Бог, только часто ворочался во сне, временами мучительно постанывая.

"Во даёт майор! В мокрой одежде, осенью, и хоть бы ему что! Нет, всё же столица на нас действует расслабляюще. В молодости и я ведь так же мог, когда на уток по осени с отцом ходили. И спал у костра, и комаров даже не чувствовал. А теперь уже не то. Годы ушли, жизнь уж кончается, а стоило её вообще то жить?"

За философскими рассуждениями Шалимов как-то легче перенёс и холод, и неудобство жёсткого ложа, хотя нельзя сказать, что за эту ночь он отдохнул, скорее, устал ещё больше. Его напарник так же поднялся, охая и стеная. Это в полную силу дали о себе знать вчерашние ушибы.

— Блин, всё тело болит. Хорошо меня вчера косолапый приласкал, — пожаловался майор. Со свежим, кровоточащим ещё шрамом на лбу лицо Бабича приобрело какое-то бандитское выражение.

Доев холодную печёнку, они тронулись в путь. Наблюдая, как ковыляет майор, Шалимов хмыкнул про себя: "Так мы, пожалуй, никого не догоним. Самим бы из тайги выйти".

Но со временем Семён разошёлся и к обеду они двигались уже почти вчерашними темпами. Время от времени Бабич останавливался, и, поднеся к глазам бинокль, осматривал окрестности.

— Что ты зря зрение портишь, Семён? Они сейчас от нас оторвались как минимум на несколько километров, — спросил Михаил, наблюдая как майор в очередной раз осматривает скалистый пейзаж.

— Местность тут больно поганая, — поморщился Семён. — Ни леса, ни кустарника. Нас тут можно как рябчиков перестрелять.

В этом Шалимов был вынужден с ним согласиться. По прежнему им приходилось идти по старому, подвергнувшемуся сильному разрушению скалистому хребту. От отточенной красоты Альпийских гор у этих старых родственников не осталось и следа. Угрюмые, подвергнувшиеся беспощадному разрушению каменистые громады растеряли большую часть своей высоты и объёма. Огромные валуны и целые небольшие скалы, скатившись с вершин, загромождали полукруглые цирки и небольшие распадки между отрогов. Каменистые потоки щебёнки — курумы, засыпали все подходы к главным вершинам. Да и сам камень потерял былую прочность и монолитность, стал рыхлым и расслаивался у них под ногами поперечными пластинами.

К часу дня Шалимов уже устал настолько, что шёл вслед за майором, не поднимая головы. Он чувствовал, как постепенно начинает расходиться боль в левом бедре и думал, что же тогда будет к вечеру, а тем более через несколько дней подобного похода.

— Ты чего это скис? — спросил Семён, взглянув на одноклассника на очередной взятой им вершине.

— Нога опять разбаливается, — признался Шалимов, опускаясь на камень и потирая бедро.

— Я сейчас возьму у тебя рюкзак, вроде я отошёл от медвежьего массажа.

— Да ладно. Как-нибудь до вечера дотерплю…

Слова Шалимова прервал азартный вскрик майора.

— Ага! Вот они, голубчики!

— Где? — спросил, вскакивая на ноги, Михаил.

Бабич сунул ему в руку бинокль, сначала журналист ничего не увидел, но майор рукой скорректировал угол его обзора и у самого подножья скалы, буквально в каком то полукилометре от их наблюдательного пункта Михаил рассмотрел три знакомых фигуры. Сразу стало понятна и причина подобной задержки Лалька и его компаньонов. Двое из них под руки вели третьего. Даже отсюда было видно, что тот с трудом наступает на левую ногу.

— Похоже, что кто-то что-то себе сломал. Не все нам от судьбы одни шишки получать. Сейчас мы их подбодрим, — сказав это, Бабич скинул с плеча автомат и, прицелившись, дал по далёкой цели короткую очередь. Ни в кого он не попал, но все трое внизу задвигались быстро и более энергично.

— О, какой хороший я им старт дал! — засмеялся майор, отбирая у Шалимова бинокль. Михаил был несколько удивлён подобными действиями своего друга.

— Ты что это нас так разрекламировал? Они же теперь могут нас подстеречь где-нибудь внизу?

— Да и пусть. Всё равно по этим скалам незамеченным к ним не подберёшься, а пугнуть их надо. Пусть почувствуют себя загнанным зверем. Ты, кстати, заметил, что они не отвечают на огонь?

— Ну?

— А эта публика пострелять любит, хлебом не корми. Похоже, у них проблемы с патронами. Вспомни, сколько они их оставили на берегу, в том «Опеле»?

Кое в чём майор оказался прав. Через час, когда они уже шли в том самом месте, где ранее увидели своих врагов, впереди сухо треснул пистолетный выстрел. И Шалимов и Бабич без команды бросились на землю, а потом перебежками укрылись за большим камнем. С минуту они ждали, затем Семён высказал свою точку зрения.

— Похоже, это не по нам палили.

— Почему ты так думаешь?

— Больно далеко. Дай-ка твой рюкзак и надо прибавить ходу.

Поменявшись ношей, они рванули вперёд почти бегом, но метров через триста Семён резко остановился и предупредительно поднял руку. Михаил сразу отпрыгнул за ближайший валун и поднял автомат, но наклонившийся Бабич поднял с земли и показал ему пистолетную гильзу. Понюхав её, он удовлетворённо кивнул головой, и пробормотал: — Только что отстрелялись…

После этого Семён внимательно осмотрелся кругом и подозвал Шалимова.

— Мишка, иди-ка сюда!

Подойдя к нему, журналист посмотрел туда же, куда и майор, и сразу увидел торчащие из расщелины между камнями подошвы сапог.

— Давай-ка его вытащим, — велел Бабич. Потянув за ноги, они вскоре выволокли покойника из природной могилы на свет божий. Тот был оставлен своими приятелями в одной клетчатой рубахе, и пятнистых, довольно вытертых уже штанах. На затылке покойника, среди коротко стриженых волос виднелось ещё чуть сочившееся пулевое отверстие.

— Сами своего добили, и кто же это такой? — бормотал Бабич, переворачивая тело лицом вверх. Собственно, лица у того не было, пуля на выходе разворотила глаза и нос, превратив всё в одну кашу. Но ни мало этим не смутившись Бабич расстегнул рубашку, глянул на руку трупа, и уверенно заявил: — Сухотин, Иван, кличка Леший. Это уже хорошо.

— Почему?

— Он из них троих один был таёжник. Эти места знал прекрасно, охотился здесь. Сел за драку в городе, покалечил там здорово одного. В зоне скорефанился с Лальком, тот его таскал за собой как шута горохового. Лешак был простоватый парень даже для этой компании. Что же они его грохнули?

Он осмотрел ноги убитого, не поленился даже снять с него сапоги.

— Ага, похоже, ты тогда всё-таки попал, — сказал Бабич, показывая пальцем на окровавленную тряпку, обвязанную вокруг щиколотки Лешего. — Хвалю. Ну что ж, не завидую я теперь Лальку. Вперёд, скоро мы их прищучим.

16. НА ХВОСТЕ

Если Лалёк и чувствовал себя загнанным зверем, то Шалимов вскоре представлял себя загнанной лошадью. Семён взял очень высокий темп, он и сам, когда останавливался, долго не мог восстановить дыхание. Журналист же даже без рюкзака еле поспевал за майором. Несмотря на это казалось, что им так и не удастся приблизиться к своим невольным, более молодым попутчикам. Те всё время оказывались впереди, не приближаясь к паре одноклассников, и не удаляясь от них. На одном из привалов Михаил, еле переведя дух, прохрипел:

— Семён, может, сбавим ход? Сдохнем ведь!

— Ничего, они тоже не каменные. Посмотрим кто кого.

От усталости Михаил уже не соображал, куда и зачем идёт. Как автомат он шёл след в след за майором, не поднимая глаз и не ориентируясь в обстановке. Так что когда Семён очередной раз резко остановился, Шалимов тупо ткнулся в его спину и тут же Бабич резко крикнул ему:

— Ложись! — А сам метнулся в сторону, под прикрытие большого валуна.

Журналист замешкался, но, потеряв точку опоры, в виде впереди идущего человека, он невольно упал вперёд и этим сохранил себе жизнь. Автоматная очередь, просвистев над головой Шалимова, щедро исполосовала выветрившиеся камни за его спиной. Получилось так, что Михаил очутился в небольшом каменистом углублении, не более трети высоты стандартной ванны. Пули бандитов не могли его там достать, но и он не мог поднять голову, так и лежал, перевернувшись лишь вверх лицом и с автоматом в руках. В таком положении журналисту оставалось лишь одно — ждать. Он прислушивался к редким выстрелам, по нему по прежнему стреляли из автомата, но уже не очередями, а одиночными. Да ещё суше и реже раздавались пистолетные выстрелы. Наконец сбоку и чуть впереди Михаила сердитой скороговоркой застучал автомат майора. Частота ответных выстрелов сразу усилилась, и Шалимов понял, что оба они теперь стреляют лишь по милиционеру. Вскочив на ноги, журналист рывком метнулся за камни в противоположную от майора сторону. Провожая его, зачастили выстрелы, несколько пуль ударили по скалистой стене в нескольких сантиметрах за спиной Шалимова, но тот уже был в недосягаемости от их горячих поцелуев. Переведя дух, Михаил высунул ствол Калашникова и, не целясь, сыпанул щедрой очередью в сторону противника. Когда он замолк, справа коротко, но яростно простучал автомат Бабича.