Андрей Дышев - Огонь, вода и бриллианты Страница 19

Я вышел на балкон, который оставался наиболее удобным местом для взаимных контактов, и с удивлением увидел, что балконная дверь моей соседки распахнута настежь, на сквозняке танцует штора, а за ней представлена на обозрение застеленная кровать. В номере никого не было.

«Неужели уже упорхнула к Теннисисту?» – подумал я и тотчас услышал телефонный звонок. Вернувшись в комнату, я сел в кресло, глядя на бодро звенящий аппарат. Брать трубку или не брать? Этот звонок предназначался мне или Рюмину?

Любопытство стало союзником глупости, и я поднял трубку.

– Алло, – сказал я настолько тихо, чтобы абонент толком не понял: ответили ему или же это всего лишь помехи на линии.

– Саша! – вдруг ударил в ухо незнакомый женский голос. – Сашенька, милый! Наконец-то!

Первое желание – сказать: «Вы ошиблись!» – и опустить трубку. Второе – перекреститься. Я не сделал ни того, ни другого и только нервно откашлялся. Эта женщина обращалась к Рюмину. Я должен был незамедлительно принять решение: продолжать игру или отказаться от нее.

– Это ужасно! – всхлипывая, говорила женщина. – Ты даже не предупредил, что уезжаешь! Так нельзя, милый мой! Я ведь живой человек!

Меня даже в пот бросило. Я посмотрел по сторонам, словно искал суфлера. К любой роли обязательно прилагается текст. Я же должен был гнать экспромт в чистом виде.

– Прости…те, – нерешительно произнес я. Кем эта женщина приходится Рюмину? Матерью? Сестрой? Любовницей?.. Нет, для матери голос, пожалуй, слишком молодой.

– Прости! – повторила женщина. – Сколько раз ты говорил мне «прости»?.. Я ведь тебя не держу. Если ты хочешь расстаться, то так и скажи. Мы с Иришей как-нибудь сами проживем…

Ба-а, тут еще Ириша! Жена по паспорту у Рюмина не числится. Наверное, я говорил с его сожительницей.

– Нет, зачем же, – пробормотал я. – Ты же знаешь, у меня полеты…

– А у меня сердце! – на грани истерики крикнула женщина. – Думаешь, спрятался от меня? Променял дом на гостиницу?

– Ну что ты говоришь! – с мягким укором произнес я. Как выяснилось, напрасно. Почувствовав мою слабость, женщина перешла к угрозам:

– Имей в виду, дорогой мой, я этого так не оставлю! Я напишу тебе на работу! Потом в милицию! Я проверю твой моральный облик! Я не позволю тебе издеваться над одинокой женщиной! Сегодня же – слышишь! – сегодня же я отнесу в милицию заявление!

И тут вдруг я почувствовал, что перестаю ей верить. Эта женщина говорила как по написаному. Но самое главное – ее ничуть не смутил мой голос. Трудно было поверить в то, что он совершенно не отличался от голоса Рюмина.

Мне захотелось подыграть ей и выяснить, действительно ли она та, за кого себя выдает.

– Не надо писать заявление! – прервал я ее. – Давай помиримся. Ты откуда звонишь?

– Я? – на мгновение замешкалась женщина. – С вокзала. То есть со станции электрички.

– Прекрасно! Значит, через полчаса я жду тебя у себя. Договорились?.. Все, бегу за шампанским.

– У тебя?! – произнесла женщина, явно озадаченная моим предложением, а затем в трубке на несколько секунд повисла гробовая тишина. Похоже, она закрыла микрофон ладонью.

Я уже не сомневался, что это все проделки Лисицы. Кого она попросила позвонить? Первую встречную? Или подругу? Что только не придумает ради того, чтобы заставить меня снять форму, выбросить документы и исчезнуть в неизвестном направлении. Ну, уж дудки! Зря я, что ли, рисковал своей жизнью и свободой, чтобы отказаться от такой престижной роли?

– Алло! – уже другим голосом сказала моя «сожительница». – Уговорил. Я буду у тебя через полчаса.

– Только учти, я сильно изменился, – предупредил я.

– Я тоже.

Главное, говорил Наполеон, поломать сценарий противника и навязать ему свои правила игры. А может быть, и не говорил.

Я кинул трубку и выбежал из номера. Недалеко от гостиницы я приметил вполне гадкую пивнушку, в которой всегда было полно таких же неудачников, желающих, как и я, заработать, ничего не делая. Уже за пятьдесят шагов до нее различные неприятно пахнущие типы стали клянчить у меня деньги. Я вел себя достойно, как и подобает пилоту второго класса. Отбор кандидата был жестким. Главные требования – умение молчать и делать умное лицо.

Вскоре я нашел нечто подходящее. Гражданин неопределенного возраста в костюме и кроссовках, с философской бородкой и задумчивым взглядом сидел на парапете с пустой литровой банкой в руках и смотрел на ее донышко.

Я встал напротив него, заслоняя солнце. Гражданин медленно поднял голову и с полным пониманием посмотрел на меня.

– Пива? – спросил я.

– Можно, – дал добро гражданин и протянул мне банку.

Я взял ее, но тотчас поставил на асфальт.

– Пойдем со мной. Я куплю тебе три бутылки баварского и воблу.

Философ смотрел на меня и думал. Лень его была настолько сильна, что мое предложение показалось ему невыгодным, и он стал искать альтернативу слову «пойдем».

– Ну, так как? – поторопил я его с ответом.

– Грабить и убивать не буду, – поставил жесткое условие гражданин. – Принцип жизни.

– Согласен! – кивнул я.

По дороге в гостиницу я купил пива и сухой рыбешки. Очутившись в фойе гостиницы, философ чуть оробел.

– А какая работа? – спросил он.

– На телефоне сидеть, – успокоил его я. – Мне срочно надо в одно место смотаться. Боюсь пропустить важный звонок.

Философ кивнул: мол, понимаю, сам в такой ситуации почти каждый день.

Мы зашли в номер. Попутно я толкнул дверь Лисицы, но она по-прежнему была заперта.

– Присаживайся, – кивнул я ему на кресло. – Разделывай воблу, пей пиво и ничего не бойся.

– Нет проблем, командир, – оживился философ, увидев, какие приятные перспективы его ожидают.

– И вот что, – предупредил я. – С посторонними в разговоры не вступай.

– С какими посторонними? – насторожился философ.

– Со всякими, кто бы сюда ни зашел, – ответил я уже с балкона. – Рот на замок!

Философ проводил меня удивленным взглядом, но ни о чем не спросил. Я перелез на балкон Лисицы и стал наблюдать. Философ, опасаясь, что неожиданно свалившееся на его голову счастье может столь же неожиданно закончиться, торопливо затолкал в карманы пиджака рыбу и жадно присосался к горлышку бутылки. Две он опустошил сразу, а третью стал смаковать. Решив, что теперь уже никто не отнимет у него пиво и рыбу, философ успокоился. Он поднялся с кресла и принялся прохаживаться по комнате, рассматривая картинки на стенах.

У меня уже затекла шея. Я принялся крутить ею в разные стороны и увидел внизу, на газоне, дворника. Он стаскивал с пальмы венок и смотрел вверх, пытаясь догадаться, откуда он свалился.

– Не ваш? – спросил он у меня, потому что не у кого больше было спросить.

– Пока нет, – ответил я.

– Хороший, – произнес дворник, оценивающе рассматривая находку. – Почти новый…

Тут я услышал, как в моем номере хлопнула дверь, и снова прижался к перегородке. Я увидел, что в прихожей стоит женщина и растерянно оглядывает пустую комнату. Черт подери, а где философ? Я упустил момент, когда он улизнул из номера?

Я в сердцах сплюнул на голову дворнику и уже занес ногу, чтобы перелезть на свой балкон и заменить собой выбывшего актера, как в туалете зашумел слив, открылась дверь и за спиной женщины появился философ.

«Все в порядке! – с облегчением подумал я. – Все на своих местах. Работа начинается!»

Женщина круто повернулась и, увидев философа, тотчас отступила на шаг назад. Я хорошо рассмотрел ее со спины. Выжженные перекисью и приправленные чернилами волосы были завиты со страшной силой, отчего голова женщины казалась несоразмерно большой, как шлем космонавта. Ее тело в складочках было туго стянуто несвежей, явно с мусорного бака, нейлоновой рубашкой, и застежка лифчика, выпирающая наружу, звенела от напряжения. Потертые, в подозрительных пятнах джинсы вообще подвергались запредельной нагрузке, и на них смотреть страшно было. На ногах женщины были растоптанные босоножки, причем на одной из них не хватало каблука.

– Боже мой, – произнесла женщина, прижимая кулачки к груди. – Боже мой… На кого ты стал похож…

Философ, строго следуя инструкции, кашлянул и, пряча глаза, протиснулся между стенкой и женщиной. Он оставил на журнальном столике недопитую бутылку, и этот факт придавал его действиям целенаправленность. Опустившись в кресло, философ тотчас схватил бутылку, сжал колени, потупил взгляд и принялся держать оборону.

Женщина снова круто повернулась, как нефтяной бур. Теперь я видел ее лицо. Она смешно выпячивала глаза, будто это были пинг-понговые мячики, заряженные в пневматический пистолет.

– Саша, – произнесла она. – Что ты с собой сделал? Зачем ты пьешь?

Философ взглянул на женщину, как на сумасшедшую, и, чувствуя серьезную угрозу бутылке, быстро приложился к горлышку губами. Опустошив ее, он посмотрел на женщину куда более смело, но бутылку на всякий случай из рук не выпускал.