Александр Бушков - Охота на пиранью Страница 2

– Знаю я твой фетиш, – сказала Ольга. – Адмиральские погончики, а?

– Ну, это, конечно, не фетиш, однако было бы неплохо, – сказал Мазур, лениво теребя распушенный кончик косы. – Самое, знаешь ли, пикантное и неопределенное – это болтаться меж тремя-звездами-двумя-просветами и первой звездой на погоне без просветов... Неописуемое ощущение.

– А тебе могут дать?

– А кто их знает, – сказал Мазур. – Я ж говорю – неопределенность полнейшая.

Могут и дать, подумал он. Если успешно пройдет «Меч-рыба». Были смутные намеки. Очень уж кому-то нужна эта подводная кастрюля...

– Заманчиво, – сказала Ольга. – И я, выходит, буду – юная адмиральша?

– Шевели румпелем, адмиральша, – сказал Мазур. – Даже если будешь – это, увы, не старые времена. Вот чего я не могу простить Ельцину, так это полумер – коли уж вернули андреевский флаг, можно было и дальше пойти, вернуть адмиральских орлов на погоны. Совсем другое дело – черный орел...

– Это и называется – мужские игрушки?

– Ага. Так жить веселее, – сказал Мазур серьезно. – А то ведь осенью будет двадцать пять лет, как украшаю своей персоной флот. Жуткая цифра, если подумать. Тебя еще и в проекте не было, адмиральша.

– Ага, тебе хорошо, – сказала молодая жена с непознаваемой женской логикой. – Тебе-то уже е с т ь сорок с хвостиком, и выглядишь прекрасно. А тут сиди и гадай, какая ты будешь в сорок... Страшно же.

– Не кокетничай.

– Руки, сэр! Иначе придется сунуть письмо в бутылку и пустить по реке: «Пристают, добродетель под угрозой, прошу помощи. Борт «Ихтиандра» и так далее...» Слушай, Мазур, а в этом плавании есть высший философский смысл? Отчего-то же ты не стал сплавляться по какой-нибудь Мане, где перекаты и пороги... Ты меня прости, но вот так вот плыть – выходит даже безопаснее, чем у Гека Финна с негром Джимом. Им хоть авантюристы попадались, пароход ночью мог протаранить... А мы плывем себе, заранее зная, что не будет ни порогов, ни пиратов... А ночью у берега болтаемся. Так есть тут философия или как?

– А, пожалуй, – сказал Мазур, подумав. – Ты понимаешь, я перед отпуском вдруг поймал себя на простой, как колун, мысли – сообразил, что все эти годы плыл к у д а-т о. Куда пошлют. К конкретной цели. И захотелось старому дураку проплыть просто так. Чтобы не было ни спешки, ни цели.

– То-то я и смотрю, ты балдеешь от самого процесса... А вообще, в этом что-то есть. Подвести философскую базу?

– Не надо, – сказал Мазур. – И так хорошо. Я и без того знаю, что ты интеллектуалка. Как тебе тайга?

– Ну я же старая туристка...

– Европейской части Союза ССР, как это звалось в старые времена. Тут тебе не Селигер с Онегой...

– Вообще-то, верно. – Она оглянулась на величественный берег. – Только, извини, я как-то до сих пор не могу проникнуться... Лес и лес. Разве что гораздо больше сосен и разных прочих кедров. Правда, очень уж его много... А если пешком – опасно?

– Не особенно, – подумав, сказал Мазур. – Я, правда, сам давненько уж не ходил на приличные концы, но в детстве всю тайгу возле деревни облазил. Тайга в августе – штука нестрашная и где-то даже уютная. Грибов масса, ягоды, сама видела, орех подошел. Зверь сытый, не дергается. Главное – не заблудиться. И были бы ноги здоровые. Вот если заблудишься или ногу сломаешь – молись за упокой. Дивизия не найдет.

– А снежный человек тут есть?

– Был когда-то, – серьезно сказал Мазур. – До войны частенько попадался, а потом, видимо, помаленьку стал вымирать. В пятидесятые еще встречали под Кежмой...

– И молчали?! – возмутилась Ольга. (Она на этом пункте имела легонький бзик и даже переписывалась с самой Быковой).

– А что, в сельсовет заявлять? – хмыкнул Мазур. – Жил себе и жил, чего ему мешать?

Он обернулся, заслышав вверху тихий мерный стрекот. Высоко над тайгой шел вертолет, похоже, военный – зелено-пятнистый. Он проплыл в чистом голубом небе почти параллельным курсом и исчез далеко впереди.

Мазур, признаться, вертолеты недолюбливал. Очень уж пакостный враг боевого пловца – вертолет. В особенности если на нем стоит кое-какая аппаратура. Деваться от него некуда, а он может тебя глушить обстоятельно и со вкусом. Перебедовал такое лишь однажды, но хватит на всю жизнь...

– Вот тебе и глушь, – сказала Ольга, глядя туда, где скрылась за лесом вертушка. – База какая-нибудь?

– А может, – сказал Мазур. – Военных где только нет... Чует мое сердце, их старик и имел в виду. Эвены ж до сих пор живут как в каменном веке, им любая техника – нож вострый...

...Вчерашняя встреча была словно позаимствована из классического романа ужасов. Часов в одиннадцать утра Мазур причалил к берегу, привлеченный выстрелами, – у самой воды стоял человек с лошадью и старательно палил в воздух, явно подавая сигнал. Чуть погодя оказалось, что это не лошадь, а учаг[2] – рогатый стоял равнодушно, даже не вздрагивая после выстрела, хотя старенькое ружьецо бухало почти у самого его уха.

Повод оказался самый прозаический, даже, классический – старый эвен Хукочар отправился порасспросить проплывающих, не найдется ли огненной воды на продажу. В последние годы из-за шизофренических художеств перестройки судоходство на Шантаре сократилось раз в двадцать, и со спиртом стало туговато – это в прежние времена достаточно было помахать с берега осетром или соболиной шкуркой...

У Хукочара оказались как раз соболиные шкурки – но в заначке у Мазура была одна-единственная бутылка виски, свято сберегавшаяся для Игарки, и ярмарки не получилось, хотя Оля и взирала на нежный мех с извечной женской печалью. Таежный узкоглазый человек принял неудачу с азиатским фатализмом, как требовал этикет, поговорил о всяких пустяках, а в заключение сказал Мазуру:

– Ты бы дальше не плыл... Плохое место.

– А что там плохого, однако? – спросил Мазур благодушно. Он чуточку дурачился – только городские россияне полагают, будто сибиряки, особенно узкоглазые, вставляют это «однако» через слово...

Старик, собрав задубелые морщины в загадочную маску, смотрел на него взором каменной бабы, совершенно непонятным случайному белому человеку. Пососал обгрызанный мундштучок трубки и сказал с таким видом, словно объяснил одной фразой все тайны земли и неба:

– Говорю тебе – там плохие места...

И в подробности вдаваться не пожелал, кратко попрощался, вскочил на рогатого и потрусил в тайгу, ни разу не оглянувшись. Экипаж «Ихтиандра», посовещавшись, пришел к выводу, что все это весьма романтично, но абсолютно беспочвенно. Выводы, естественно, делал главным образом Мазур – хотя он и наезжал в эти места раз в несколько лет, как-никак родился в Шантарской губернии и таежных кочевников немного знал. Насколько их можно было знать. Логика аборигенов странствовала специфическими зигзагами, ничуть не изменившись с каменного века – в определенном смысле, кое для кого тут и не кончался каменный век – а потому под «плохими местами» могло подразумеваться все, что угодно: от просочившейся в Шантару радиации до места, где в сорок четвертом упал в тайге перегонявшийся с Аляски бомбардировщик. Было, правда, в тайге легендарное «гиблое место», где якобы погибает все живое, от медведей до птиц – но устная традиция помещала его меж Ангарой и Катангой, притоком Подкаменной Тунгуски, то есть километрах в пятистах восточнее их маршрута.

Правда, это послужило хорошим поводом на ночь глядя поболтать о загадочном, таинственном и жутком. Мазур особенно не старался, но все же Ольга, когда настала пора навестить перед отходом ко сну близлежащие кусты, не без смущения потребовала, чтобы меж этими прибрежными кустами и близкой тайгой разместился законный муж с карабином наперевес. Мазур, похмыкав, разместился – а кстати, неся стражу, вспомнил: вроде бы где-то писали, будто австралийский фильм «Пикник под нависшей скалой» основан на реальных событиях.

Однако Австралия лежала очень уж далеко, а в любую здешнюю чертовщину он не верил. Домового ему, правда, в детстве раз случилось видеть, но домовой – не чертовщина, а такая же обыденность, как вымерший «таежный хозяин», именовавшийся в городах снежным человеком. Конечно, где-то в необозримой здешней тайге до сих пор покоится Золотая Баба и лежат всякие клады, от домонгольских до колчаковских – но и это опять-таки ничего общего с чертовщиной не имеет...

Поутру он все же повозился для очистки совести со счетчиком радиации, прихваченным на всякий случай – кое-где по берегам Шантары и впрямь зашкаливало, так что к пойманной рыбе следовало относиться бдительно и не торопиться лопать. Однако ни в воде, ни в воздухе опасного превышения не наблюдалось – а то превышение, что имелось, было страшно цивилизованному европейцу, но никак не здешнему уроженцу. Так уж сложилось, что и Шантарск, и еще с дюжину городков и деревень стоит на урановой руде, крайне бедной, правда. Иные патриоты уверяют, что благодаря этому Шантарская губерния как раз и поставила в столицы изрядное число талантов – от художника Сурикова до генсека Сталина, получившего-де в здешней ссылке могучую подпитку космической энергетикой. В точности неизвестно, как там обстояло на самом деле, однако подмечено: именно здешняя ссылка вывела многих в люди. Ленин устроил революцию, Сталин стал Сталиным, Пилсудский возродил независимую Польшу, а писатель Штильмарк написал роман «Наследник из Калькутты»... Логично было бы предположить, что и капитану первого ранга Мазуру – коли уж такая тенденция, однако – удастся провести предстоящую операцию самым успешным образом. А наедине с собой можно признаться, что адмиральская звезда ничуть не хуже адмиральского орла...