Александр Афанасьев - Одесса на кону Страница 2

Украинцы все-таки добились своего. У меня было немало друзей-украинцев, и в спорах они любили использовать аргумент: зато у нас войны нет, как у вас в Чечне. Что ж, вот она у вас и есть, украинцы. И не мы в этом виноваты. А вы.

Набираю номер. Машина старая, в новых мобильный телефон встроен в коммуникационную систему машины, а тут просто «хэндс-фри».

– Привет.

– Привет.

Это Абаль.

– Скоро освободишься?

– Еще час.

– Тогда я столик резервирую.

– Давай. А где?

– Найди. Ты же журналист.

Еще одна примета Западной Европы – тут редко готовят дома, ужинают обычно в общественных местах, поэтому полно кафе и ресторанов. Наверное, я все же никогда к этому не привыкну…

Абаль появилась, как и обещала, через час, я уже забронировал столик в рыбном ресторане недалеко от порта. У нее машина намного дороже моей – новейший «Volvo XC90», только недавно обновилась модель, и новая замахивается едва ли не на «Рендж Ровер». Это я ей купил. Зачем? Ну, у меня были деньги, и немалые, почему бы не порадовать девушку? Тем более что я живу в ее квартире, это называется «брак с совместным проживанием»[5], и за жилье не плачу ни кроны. А оно здесь дорогое…

– Привет…

– Привет.

– Заказал?

– Нет еще…

Абаль вообще-то мусульманка. Она дочь мигранта, шведка во втором поколении. Ислам не препятствует ей сожительствовать с женщинами и с мужчинами-христианами и российскими агентами. Какой-то странный ислам, но мне он нравится.

– Хочу медвежатину…

Ну, раз дама хочет…

Из ресторана мы плавно перемещаемся в квартиру Абаль… Ну и мою тоже, наверное. Как и все европейки, Абаль подходит к жизни очень рационально – работа, увлечения, секс. А вот что касается меня, то у меня все желание пропало. Вот пока ехали из ресторана, как раз оно и пропало…

И потому я переместился на кухню (ее площадь, чтобы вы понимали, тридцать два квадрата) пить кофе. И смотреть в наливающееся ночной чернотой окно.

Кофе тут хороший. Марки «Паулиг».

Когда я заканчивал с варкой кофе, вошла Абаль. Ничуть не стесняясь своего неглиже, налила себе кофе и уселась напротив меня.

– Что-то не так?

– Все нормально.

– Я понимаю, что я…

– Дело не в тебе.

– А в чем?

В чем…

– Понимаешь… все пустое.

– Отношения?

– Нет. Моя жизнь. Каждый день с девяти до четырех я просто просиживаю штаны. Понимаешь?

– Понимаю…

Я глотнул кофе… обжегся… зараза.

– Тебе нужна работа?

– Ну, она сейчас многим нужна, – попытался отшутиться.

– Работа есть.

– То есть?

– Работа. На правительство.

– Абаль. Ты одна из немногих, кто знает о том, кто я. Какое правительство?

– Наше, шведское. Видишь ли, есть один проект. Ты, думаю, можешь быть полезен. Ты ведь знаешь русский?

– Да.

– А украинский?

Я улыбнулся.

– Пойму. Он не сильно отличается.

– Я… я не знала, как тебе сказать… я уезжаю…

– …

– Но, думаю, ты можешь тоже поехать.

– Не понял.

– Ты что-нибудь слышал о международных полицейских силах?

– Если честно, ничего.

Абаль уселась напротив меня.

– Этот проект впервые был применен в бывшей Югославии. Иногда, когда страна разрушена войной, ей нужна помощь в виде восстановления законности, но если страна и ее общество расколоты, то полицейских, которые могли бы беспристрастно защищать закон и стоять над распрями, не найти. Можно понять – ведь любому полицейскому тоже приходится жить в обществе, в своей общине. Тогда придумали форму помощи в виде полной или частичной замены местных полицейских…

– Постой-ка. Ты говоришь о Югославии. И мне это не нравится.

– Дослушай. В бывшей Югославии эта модель, когда вместо или вместе с военными в регион входят и полицейские, и, пока военные обеспечивают безопасность, полицейские обеспечивают правопорядок, так вот, эта модель сработала. Сейчас есть подобный проект в рамках международных инициатив Евросоюза. Только на сей раз все немного проще – мы должны навести порядок в стране до того, как там началась полномасштабная война.

– Украина, – догадался я.

– Именно. Это самая коррумпированная страна на Европейском континенте. Уровень коррупции там намного превышает пятьдесят процентов, то есть вероятность столкнуться с нечестным человеком намного выше, чем с честным. Наши и украинские исследования показали, что украинской полиции доверяет менее пяти процентов населения. При таком уровне доверия работать нельзя. Мы не можем ни выделять деньги Украине, ни оказывать другое содействие, пока они не разберутся с этим, а они не могут разобраться, и время уходит. Поэтому в ЕС было принято решение направить в Украину группы полицейских из стран ЕС с двойной миссией. Обучение местных полицейских и непосредственно полицейская работа. В Украине создается своя патрульная полиция, но если их будут учить те самые, полностью потерявшие доверие полицейские, то ничего не изменится…

Украина…

Кровавая рана на теле Европы. Кровавые раны в душах людей, которые действительно считали их братьями…

Знаете, что больше всего потрясло меня? Один ролик по событиям в Одессе 2 мая. Прямо перед самым пожаром в Доме профсоюзов. Брали интервью у какого-то пацана – на вид не бандит, не правосек, обычный пацан. И он сказал, что не надо к нам лезть на Украину, а если вы пришли и устраиваете тут митинги, то придется все здесь сжечь.

После чего он ринулся из поля зрения камеры к Дому профсоюзов.

Жечь.

Я не идеалист, нельзя сказать, что я идеалист. Каждый народ должен защищать свою страну, ее территориальную целостность и неприкосновенность, как может и как умеет. Дело в другом. В том, как обыденно этот пацан – не бандит, не отморозок, обычный пацан, – как обыденно он сказал, что надо сжечь людей. И сжег. Его никто не учил жечь людей. Он даже вряд ли считал себя жестоким человеком до этого дня. Но он сжег. Несколько десятков человек. Заживо. А на следующий день десятки, если не сотни тысяч блогеров хихикали, глумились, поздравляли друг друга с массовым убийством. И это было едва ли не страшнее того, что произошло в Одессе. И за год ничего не изменилось. Того, кто убил журналиста Бузину, вынесли из следственного изолятора на руках и качали. Реакция на Одессу не была случайной. Она была ожидаемой.

За двадцать три года до этого Украина на референдуме высказалась за свою независимость. И тогда многое зависело даже не от Горбачева – господи, что вообще зависело от этого человека, – а от русского народа. От Советской армии и ее офицеров. Зависело – бросить на Киев войска или отпустить с миром. Ведь могла в той же Москве прийти к власти хунта, и кровавая хунта.

Но нет. Отпустили. Сказали – идите с Богом. И даже не потребовали назад Крым, хотя Крым всегда по праву принадлежал России. И не потребовали отдать русскоязычные области. Решили расходиться «как есть». Не бороться за единую страну.

Но двадцать три года спустя это все равно привело к войне между двумя народами. Русским и украинским. Потому что в обеих странах сменилось поколение. В одной стране вот такие вот очкарики решили, что ради сохранения Одессы украинским городом можно сжечь несколько десятков человек. В другой стране новое поколение уже не помнило то, как деды вместе брали Берлин. Ему было плевать и на это, и на триста лет совместного существования в единой стране. Зато они хорошо слышали доносящееся из Киева «москалей на ножи». И в отличие от отцов и от дедов, чувствовавших необходимость уживаться, они не намерены были терпеть…

Вопрос – кто и когда был прав? Кто и в чем оказался прав? Мы, советские люди, которые не стали спасать свою страну ценой сожженных заживо людей и разбомбленных городов, отказавшиеся от решения болезненных, но назревших вопросов и в конечном итоге все равно получившие войну и вражду, но уже в следующем поколении? Или вот эти вот украинские лыцари, ради спасения страны жгущие и убивающие, но при этом загнавшие страну в кровавый тупик и заложившие традиции ненависти и вражды на многие поколения вперед. Ведь неужели кто-то думает, что если даже удастся раздавить Донбасс военной силой, то после этого наступит прощение и мир? Понятное дело, что никто никого не простит в любом случае, и при первой же возможности вражда вспыхнет вновь. Армяне и азербайджанцы ненавидят друг друга вот уже четверть века, и четверть века на линии противостояния в Карабахе льется кровь и гибнут люди. И нет ни малейшей гарантии того, что этот конфликт в будущем снова не обернется полномасштабной войной двух стран на уничтожение. Точно так же ненавидят друг друга некогда жители одной страны – индусы и пакистанцы. Видимо, точно так же и мы, русские и украинцы, обречены ненавидеть.

Мы обречены на ненависть. Она – не наше достоинство. Наше наказание. Наш грех. Наш стыд…