Михаил Федоров - Сестра милосердия Страница 2

— Вам надо уезжать отсюда…

Ей пришлось снова менять место жительства.

Валерка усадил Дианку в люльку мотоцикла, Наташу — сзади себя на сиденье и повёз в Воронеж. Наташа ехала, а на глаза опять наворачивались слёзы.

Жизнь обдавала её холодом.

На вокзале Валерка впился губами в губы Наташи.

— А что, если никогда не встретимся! — сказал он, вытерев свой рот рукавом.

Наташа с испугом смотрела на бедового парня и радовалась, что уезжает.

Она поехала не в Харьков, где Люда уже родила, не в саратовские степи, где её никто не ждал, а в Гудауту к маме.

Их с Дианой встретили тепло. От прежних негласных укоров не осталось и следа.

«Ну и что, что у меня растёт Дианка без отца? Ну и что!» — с юмором воспринимала она теперь казавшиеся ранее тяжёлыми упрёки.

Голос быстро восстановился, но по-прежнему она говорила тихо. Сначала пошла учителем в художественную школу, потом её перевели директором. Но учеников оказалось с гулькин нос: всё больше «мёртвые души».

Она стала возмущаться: — Давайте наберём детей! Видимо, это не входило в планы начальства, и ей сказали: «Не хочешь — уходи».

И она ушла.

Не получилось и с курским пединститутом. Она проучилась два года — у неё образовалась задолженность. Она оставила свой адрес и ждала вызова, но вызова не получала.

Собралась, приехала в Курск в ноябре.

Ей говорят: — Тебя отчислили.

Она попыталась восстановиться, а декан: — Лиц кавказской национальности не восстанавливаем.

Взятку, что ли, хотел, а до неё не дошло.

«Для них грузины и абхазы — одно и то же», — с горечью подумала она и уехала.

Стало горько оттого, что в России могут так относиться к абхазам. Она знала, как грузины их притесняли. Но это было в Абхазии. От своей матери наслышалась о времени, когда запрещали абхазский язык и всё преподавание в школах, в учебных заведениях велось на грузинском, тогда печать в республике перевели на грузинский. Знала, как переселялись в Абхазию грузины, а коренное население вытеснялось в горы. Как блокпостами вырастали грузинские селения — Ачадара, Шрома, Ахалшени. Это не могло остаться незамеченным.

Но Наташа не унывала: росла её дочка, брат приезжал на каникулы из Харькова, у него тоже росла дочь, мама Наташи поднялась на ноги.

Здесь тоже не давали покоя ухажёры. Появился парень из Уфы по имени Сергей. Он регулярно приезжал на море и не упускал случая, чтобы не встретиться с Наташей. Но после истории с Павлом она боялась обмануться ещё раз и все ухаживания отвергала. Её сердце не могли растопить ни настойчивость Сергея, ни его героическое прошлое — он прошёл Афганистан и иногда это подчёркивал, желая выделиться среди одногодков.

«А что Сергей?» — спрашивала себя.

Она ведь видела только курортную сторону его жизни, а какая та на самом деле, не знала.

Жизнь Наташиной семьи текла размеренно, как и жизнь многих тысяч абхазских людей. Благодатный морской берег в летние месяцы наполняли курортники со всей необъятной страны, в осенние — сборщики мандаринов, гранатов, зимой — если можно назвать плюсовой климат в январе зимой — дегустаторы надавленного вина, весной — любители цветения всего и вся.

14 августа 1992 года врезалось в память каждого абхаза. Летом у Нели Борисовны в Гудауте отдыхала невестка Люда с двумя детьми, и в этот день все проснулись поздно. Наташа, как обычно, встала и пошла в город. Но она ничего не могла понять. Несмотря на жару, стояла суматоха. Шум. Гам.

Побежала к подруге, которая работала секретарём у архитектора города.

— Что случилось?

Подруга развела руками.

А кругом кричат: — Война! Война! Какая война? С кем? Кто-то сбился с пути, просит: — Пить! Пить! Наташа жила рядом, сбегала за водой. Кто-то кого-то потерял. Гудаута маленький город, все друг друга знают. Наташа того, кто потерялся, отвела домой. Ещё бегала — воду приносила. Где-то кого-то найдёт — отведёт. Часа три пробегала.

И вдруг:

— Девчонки! Медсёстры нужны!

Она:

— Ну что вы? Я ничего не умею!

Ей:

— Пошли, мы тебя научим! Надень какие-нибудь брюки.

Глянула на себя: в юбке. И:

— Да у меня нет…

Потом пошла домой, поискала, нашла белые брюки-клёш. Натянула.

В санатории «Волга» в Гудауте собралось много людей. Мужчины: кто — с ножом, кто — с ружьём, кто — с топором. Женщины — с сумками с едой, с вещами. Складывалось впечатление, что собралась вся Абхазия. Наташа увидела знакомых — афонских, сухумских. Всё бурлило. Несмотря на зной, никто не прятался от солнца.

Наташа обратила внимание на группу людей, окруживших абхаза с широченной грудью и высоким лбом. У него на поясе висела граната.

«Где-то я его видела», — подумала она.

Абхаз о чём-то горячо говорил.

«Руслан Гожба», — вспомнила сотрудника сухумского музея, в который ходила во время учёбы в училище.

Кто-то кричал, не соглашаясь с кем-то: «Не может быть!» Кто-то охал.

А Руслан фонтанировал гортанным голосом:

— Что война будет, чувствовалось. Где-то числа 5 августа в Сухуми народу — на пляже места нет! Приехали югоосетинские друзья. Очень хорошие ребята. У них уже война была. Они лучше абхазов грузинский знают, потому что живут там. И они прямо сказали: «Скоро у вас будет. По нашим разведданным».

— Вот оно ещё когда! — воскликнул кто-то.

— Потом мы поехали в кафе, — продолжал Гожба. — Ну, как обычно, застолье.

Когда тост подняли: «За Абхазию!», «За Осетию!» — гости начали стрелять. Из пистолетов. Салютовать! Потом они исчезли. А видим, нас окружают. Стрельба ведь… Ну, мы на два дня исчезли. Я уехал в Гудауту: здесь материнский дом, надо свечки в храме поставить, помянуть. Возвращаюсь 9 августа. И чувствуется, что-то не то. Много незнакомых людей в городе. Мы же видим. Местных всегда отличишь.

Грузин, армян, абхазов сразу узнаёшь. По походке, по одёжке. И вот 13 августа наступило. Пришёл я на работу в музей. Сел на лавочку, сижу и думаю: «Руслан, ну что-то не так». Женщина работает у нас, она еврейская грузинка, абхазская жена.

Они всё знали. Она мне: дескать, вы, абхазы, плохо вооружены, вас много не оставят. А я смекаю: «Да хоть босы, но в горы уйдём! И от нас драп будет такой, что дорога станет узкой. И двести тысяч человек не пройдёт». Неспроста она…

— Неспроста, — вздыхали вокруг.

— В шесть вечера или часов в семь думаю: «Поеду в Гудауту», — говорил Гожба. — Вышел на трассу, жду, кто подберёт. Автобусы не ходили. Только стал — машина останавливается. Мне: «Мы дальше едем, подбросим». Только я сел, ребята говорят: «Что-то тревожно». Мимо Афона проезжаем. Ребята: «Давай шампанского выпьем!»

— Может, и мы — шампанского? — приоткрыл портфель, из которого виднелось горлышко бутылки, поджарый мужчина с характерным абхазским носом.

У него на поясе висел топорик с закрытым материей лезвием.

— Васька, не мешай!.. — одёрнули его. — Руслан, продолжай.

Мужчина защёлкнул портфель.

Гожба продолжил: — Я помню, до полдвенадцатого, до двенадцати мы сидели. Все разговоры только о войне шли. Ну как в воздухе висит. Приехал домой. Утро. А мы выпили, надо бы с похмелья.

Василий снова приоткрыл портфель.

Руслан вытащил оттуда бутыль, выдернул пробку, понюхал:

— Чего ты пьёшь… Муть грузинскую…

— Какая муть?! — завёлся Василий. — Это с винного завода! Я там работал!

— Вот именно, что работал, — засмеялся Гожба. — Ты скажи, сколько абхазов у вас на заводе?

— Человек двадцать, остальные грузины…

— И я о том же! Я эту бормотуху не пью, — бросил бутыль на газон. Из бутыли полилось вино. И продолжил: — Снова думаю: «Если будет машина, поеду в Сухуми». За день до этого я работал там в архиве. «Поеду в архив. Там немножко осталось». Очень интересные документы копировать нужно было. И — раз! — машина останавливается. Я открываю дверь. Водитель: «Я этого фраера не пойму, — чью-то маму ругает. — Что он затеял, что он хочет?» Я сам водителя не пойму. Восемь часов утра было. А оказывается, танки уже шли.

— Какие танки?! — вырвалось у Наташи.

— Ай, девочка! — покачал головой Руслан и продолжил: — А тут пока ничего. И всю дорогу только о войне. Смотрю, и людей в Сухуми нет. А обычно — народу! Одна женщина пробежала… Поднялся наверх в архив, там сидит очкарик. Это десять минут десятого. А война уже идёт! И вдруг пожилой мужчина, ему под семьдесят, врывается: «Вы абхазцы? Духом крепкие?» Я: «А что случилось?» Он: «Позвони в Министерство внутренних дел». Я звоню в министерство: «Какова ситуация на границе? Что происходит?» Ведь чувствовали что-то.

«Нет, — говорят. — Всё нормально».

— Врут! — выругался Василий, поправив матерчатый чехольчик на топорике.

— Как будто не знают, — глянул на абхаза Гожба. — Дружок прибегает. Он служил в полку, наш полк единственный абхазский. Оружие у него под курткой: «По-моему, что-то случилось». Я снова набираю номер телефона. Мне: «Всё нормально…» А дед: «Я проскочу, посмотрю». В машину быстро. Я снова звоню: «Люди приходят. Какие-то тревожные. По-моему, нападение произошло».