Сергей Аксу - Зачистка Страница 2

Чахов, Мамонов, Танцор и Ромка с трудом тащили тяжелого «собровца». Досталось ему крепко. Он был весь в крови. Возглавлял группу Кныш. Они миновали двор и уже огибали угол дома, когда прогремел взрыв.

Взрывной волной Володьку ударило в спину, швырнуло в колючие кусты, чиркнуло по «сфере» и бронежилету, вырвало клок из плеча бушлата. Кныш, после того как сверху осыпало ошметками, приподнял голову. В голове стоял невообразимый гул, уши будто набили ватой. Несколько раз сглотнул. Потряс головой. Вроде немного полегчало. Оглянулся. Пацаны, что тащили за ним Конфуция, лежали вповалку, кто как, задетые осколками.

«Феня! Или мина нажимного действия!» – мелькнула у него нехорошая мысль. Ближе всех к нему на боку полулежал рядовой Чахов.

– Суки-и!! Суки-и!! – протяжно хрипел, не переставая, как заезженная пластинка, легкораненый Чаха, вытирая пальцы, вымазанные в грязи и гусином помете о штанину. Из-за него показалась голова оглохшего Самурая, который громко мыча, обхватил руками за голову. Каска валялась рядом. Чуть дальше – Танцор. У Чернышова правой лодыжки, как не бывало, словно бритвой срезало. Из почерневших лохмотьев хлестала темная кровь. Он молча пытался приподняться, опираясь на растопыренные дрожащие руки. На забрызганном кровавой росой лице неподвижно застыли широко открытые глаза. Тут же, рядом с ним, навечно затих прошитый осколками, непримиримый лейтенант Трофимов из «собров», он же Конфуций. Перед ним на коленях с мертво-бледным лицом стоял младший сержант Мамонов и, вцепившись окровавленной пятерней в ворот бушлата, бешено тряс его. Через несколько домов от них ухнуло: кто-то саданул из «эрпэгэшки».

Через густые серые кусты смородины к ним, пригнувшись, из соседнего двора продирались братья Исаевы и старший лейтенант Колосков. Вид был у них измочаленный, как у загнанных лошадей, глаза на закопченных лицах сверкали белками, как у шахтеров.

– Что с Трофимовым?! – крикнул Степан, впиваясь злым взглядом в склонившегося над Конфуцием Мамонова. Тот, мигая ошалелыми глазами, пытался, заикаясь, что-то ответить.

– Че, зенки вылупил? Гони за «бэхой»! – свирепо рявкнул Квазимодо, присел рядом с Чернышовым, пытаясь остановить кровотечение.

Неожиданно дверь веранды с разбитыми вдребезги стеклами жалобно задребезжала и наполовину приоткрылась, из нее выглянул седоватый чеченец лет пятидесяти в безрукавке.

– Давайте раненого в дом, – крикнул он, беспокойно оглядываясь по сторонам, нерешительно топчась на крыльце.

– Отец, веревка или ремень найдутся? – спросил Кныш чеченца, крепко пережимая окровавленными пальцами Чернышову артерию. Мужчина исчез, через минуту появился с узким кожаным пояском. Перетянув Святу ногу выше колена, бойцы осторожно перенесли его в дом. Громыхая сапогами, шумной толпой прошли в большую комнату, увешанную коврами. На полу за диваном, над которым висела шашка и два кинжала, сидели притихшие испуганные женщины, прижимая к себе детей. Отключившегося после укола солдата, откинув край ковра, уложили на пол.

– Отец, подвал есть? – задал вопрос хозяину Володька Кныш.

«Чех» молча кивнул.

– Детей и женщин туда! Черт его знает, чем эта заваруха может закончиться! Не боишься? Ведь неприятности у тебя, батя, из-за нас могут быть!

Чеченец в ответ что-то хмуро буркнул в усы.

Зелимхан Арсанов и его семья уже пережили одну войну. Слава Аллаху, ему и его большой семье не довелось никого оплакивать из близких. Все остались живы. На то воля Аллаха. Сам он не воевал, но тогда всем, чем мог помогал своим соплеменникам в борьбе с «федералами». Даже когда его младший брат, Шамиль, привел троих, захваченных в плен, солдат, он не был против того, чтобы они жили у него в родовом доме. Он, конечно, не был в восторге от этого, но лучше пусть живут у него, чем у других, более воинственно настроенных чеченцев, которые, потеряв родных, часто обуреваемые местью, истязали и убивали пленников.

Зелимхан когда-то окончил сельскохозяйственный институт и до войны работал агрономом. Политики генерала Джохара Дудаева не одобрял и часто подолгу спорил с братом и соседями по этому поводу, что ничего хорошего из этого не получится. И вот пришла нежданно-негаданно еще одна война, которая вновь ничего кроме разрухи, нищеты и страшного горя не принесла чеченскому народу. Сам он родился в Северном Казахстане, куда были депортированы чеченцы, потом уже в 1959-м семья вернулась на исконную родину предков.

Пленных солдат, среди которых один был серьезно ранен в ногу, разместили в сарае на сеновале. Он сразу же строго-настрого предупредил их, что будет делать все, что в его силах, чтобы они смогли вернуться домой к своим матерям живыми и здоровыми, но чтобы они в свою очередь ничего не предпринимали самостоятельно, чтобы не усугубить свою незавидную участь. Видя к себе доброе человеческое отношение, молодые солдаты доверились ему и беспрекословно выполняли все его требования. Старались реже выходить из сарая, чтобы лишний раз не мозолить глаза посторонним. Помогали, как могли Арсанову по хозяйству. Питались, конечно, скудно, трудное было время. Прокормить такую ораву не каждому под силу. Рядового Колю Нестеренко, у которого из-за запущенной раны поднялась высокая температура, забрали к себе в дом, где жена Зелимхана, сердобольная Асият, лечила и заботилась о нем. Старшие сыновья хозяина, пятнадцатилетний Бейбулат и тринадцатилетний Алихан быстро сдружились с молоденькими солдатами, которые много им рассказывали интересного о своей прежней жизни, о своих увлечениях. После подписания в Хасавюрте соглашения, ребята вернулись домой, а на адрес Зелимхана Арсанова спустя какое-то время пришло письмо из далекого Омска от семьи Коли Нестеренко, родители которого тепло благодарили его и его жену за доброту и за все, что они сделали для их сына, чтобы спасти ему жизнь. Жизнь вроде стала налаживаться, вернулись из Дагестана соседи-беженцы, но многие из знакомых, наоборот, боясь за жизнь своих близких, покинули пределы Чечни, уехали в Россию.

Зелимхана тревожило будущее его детей, и он уже стал подумывать, а не отправить ли мальчиков к родственникам, чтобы они хоть нормально окончили школу. Но тут вновь начались военные действия. Брат, Шамиль, стал шахидом, погибнув в начале января в Грозном, снайперская пуля нашла его, когда он пытался из гранатомета поджечь БМП.

Где-то за домом отчаянно затакали, чередуясь, «ПКМы». По почерку угадывались Степан и Виталий.

– А лучше, батя, от греха выводи семью за село! Подумай о них! – кивнул на притихших домочадцев чумазый Колосков.

Вдруг вскрикнул и громко застонал раненый. На исцарапанном дрожащем лице проступили капельки пота.

– Ничего, Танцор, потерпи! Сейчас «бэха» за нами придет! – успокаивал его сержант Елагин, подсовывая под голову Свята сложенную «разгрузку».

Где-то недалеко рвануло так, что в одной из рам, не выдержав, вылетели и посыпались на пол стекла. В углу на разные голоса запричитали женщины, навзрыд заплакал испуганный ребенок, тараща на незнакомых людей черные глазенки. Зелимхан, помогавший перевязывать раненого, обернувшись к женщинам, сурово цыкнул на них. Те сразу примолкли, шепотом успокаивая маленьких детей. Ромка Самурский, бинтуя Чахе пораненную ладонь, осторожно выглянул в окно.

– Квазимодо, совсем дела херовые, – негромко сказал Володька Кныш, трогая за плечо Колоскова. – Пах зацепило.

– Да, не фонтан! – мрачно протянул «собровец». – Жалко парня!

– Самурай, всади еще укол!

– Сволочи!