Дэвид Моррелл - Рэмбо 3 Страница 2

Расширилось.

Углубилось. Остановилось.

Настоящее будет всегда. Это и есть вечность.

5

С ударом сердца время снова пошло вперед.

Рэмбо положил лук, сделал медленный выдох, тряхнул головой, распрямил плечи и постепенно начал снова ощущать окружавшие его предметы — черепицу и мрамор монастыря, позвякивание ветряных колокольчиков, аромат благовоний. Огромная золотая статуя Будды на противоположном краю двора сияла, отражая закат. Великий учитель восседал, скрестив ноги и уперевшись ладонями в колени, запечатленный в позе постижения вечности.

Рэмбо приблизился к статуе, чувствуя свою незначительность в сравнении с величием золотого Будды. Остановился и опустил голову. Наполовину итальянец, воспитанный в католичестве, наполовину индеец навахо, направляемый следовать законам религии предков, он воспринял буддизм от одного советника-монтаньяра, который спас ему жизнь и собственноручно выходил после того, как ударное подразделение Рэмбо попало в засаду в Северном Вьетнаме.

Боль нереальна. Ее не существует. Все, кроме духа, иллюзии.

Адский мир, в котором подобная теория может иметь притягательную силу. Но ад существует вопреки этой теории.

Господи, так что же тебе нужно? — мысленно повторил он вопрос. На этот раз ответ прозвучал едва слышно. Мира.

Он отвернулся от возвышающегося над ним золотого Будды и был парализован взглядом стоявшего неподалеку монаха. Это был тайский монах, который стал покровителем Рэмбо после того, как тот, пройдя во второй раз испытание Вьетнамом, скитался по Бангкоку и, выбившись из сил, попросил убежища в монастыре.

Мой сын, прости меня, но ты не мой соотечественник, — ответил ему тогда этот монах. — Тебе не понять наше мироощущение. Говоришь, какой ты религии? Дзэн.

Какие у тебя основания вероисповедовать ее? Будда… он прежде, чем стать мудрецом, был воином. Я тоже воин.

Ну и?..

Всем своим сердцем я выбираю мудрость, а не войну.

6

Бух!

Тяжелый молот опустился на болванку раскаленного металла. Звук был оглушительный, высокий и гулкий одновременно. Наполненная дымом комната отозвалась на него звякающим грохотом.

Рэмбо крепче перехватил правой рукой молот и ударил еще сильней, левой сжимая щипцы, которыми держал раскаленную докрасна металлическую болванку, лежавшую на древней наковальне.

Бух!

Его тело содрогнулось от силы собственного удара. Он снова опустил молот на наковальню.

И снова! Наковальня пела под градом сокрушающих ее ударов. Раскаленный металл не выдержал натиска и сдался.

Он плющился, раздавался вширь, приобретая плоскую форму.

Это была бронза. Днями раньше в другой части кузницы, которая еще древней этой массивной наковальни, сплавили медь с оловом, семь частей к одной.

Добавили по капле цинка и марганца. Жидкий сплав разлили по формам, где он остыл и затвердел в болванки, которые можно размягчить лишь повторным нагреванием, чтобы они также плющились под ударами Рэмбо.

Бронза.

Легендарный сплав древности. Прочный и эластичный. Упругий и стойкий к ударам. Материал, из которого изготовляли мечи и щиты, продлевавшие жизнь воинам.

Вечный.

Как сами войны.

Но красота тоже вечна. О чем свидетельствуют останки материальной культуры античности. Бронзовые медальоны и браслеты предков современного человека пережили века и тысячелетия, оказавшись столь же долговечными, как и орудия войны.

«И перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».

Библейский Исайя был мечтателем. Лучше всего народы усвоили науку войны.

Но только не я! Рэмбо яростно ударил молотом по раскаленной докрасна бронзовой болванке. Хватит!

7

Он перенял навыки кузнечного ремесла у мудреца из племени его матери, который обучил его искусству стрельбы из лука.

«Дисциплинируй свой дух и развивай в себе силу, — поучал старик. — Пускай мысли пребывают в вечном движении. Приучись уважать талант ремесленника, отдавать себе отчет в том, что выполненная добротно работа лишь на первый взгляд кажется легкой. Это обманчиво. Тому примером кузнечное ремесло. Предметы, окружающие тебя, кажутся неизменными, однако их можно изменить. Лошадиная подкова может стать медальоном. Меч — лемехом плуга. И только сам дух металла сохраняет постоянство».

Дух. Истина индейцев племени навахо. И истина буддистов.

За время, прожитое им за пределами резервации, он забыл то чувство удовлетворения, которое испытывал, работая под руководством мудрого старика в жаркой деревянной кузнице: удовольствие от созидания и ощущение собственного достоинства при виде деяний рук своих. Неделю назад, когда умиротворение буддистского монастыря уже не могло отвлечь внимание от его собственных демонов, он вдруг вспомнил детство и того старого мудреца, похожего на этого монаха.

Уйти от мира еще не означает найти ответы на свои вопросы. Мир сам по себе нереален. Однако это тот самый мираж, с которым Богу было угодно его столкнуть.

Он должен действовать, должен что-то делать, куда-то приложить силы. Его мускулы болят от бездействия. Но его силы не должны быть направлены на войну. Нужно созидать красоту.

Блуждая по узким, запруженным толпами улочкам Бангкока, он обнаружил поблизости от реки литейную по производству бронзы. Другого выбора у него не было, и поэтому он вошел под ее грохочущие, пропитанные едкими запахами своды. Поскольку он принадлежал к европейской расе, его встретили в штыки. Однако хозяин литейной, оценив мускулы Рэмбо, поддался соблазну и смекнул, что этому широкоглазому можно платить меньше, чем постоянным рабочим. Он согласился испытать Рэмбо. Через два дня хозяин понял, что заключил выгоднейшую сделку.

Взметнулись искры. Рэмбо истекал потом от невыносимого жара. Когда его мускулы сокращались, капли пота орошали раскаленный металл, и он издавал шипение.

Ему хотелось страдать так, чтобы забыть.

О смерти Коу. О войне.

О передрягах, из которых он вышел с честью, но которые ненавидел всей душой.

Но он не мог забыть. Громоподобные удары молота по лежащей на наковальне бронзе напомнили ему взрывы и артиллерийский огонь. Он вызывал в памяти мучительное воспоминание о таком же лязганье кувалды по клину, вогнанному в расщелину огромного камня в том самом карьере, где он вкалывал во время своего заключения и куда попал за то, что защищал свои права от полицейского ублюдка, которому не понравилось, как он выглядит.

Он схватил молот.

Я хотел всего лишь мира. Одни медитации не помогают.

И ремесла, каким обучил его первый наставник, не помогают.

Так что же мне делать?

Стены сарая вздрагивали от рева толпы, словно от взрывов. Рев проникал в окна и двери, сотрясал стены лачуг вдоль канала. Ночь сияла неоном ближайших баров и борделей.

Рэмбо замедлил шаги на пути из литейной в монастырь. Он вдыхал запахи протухшей рыбы, гниющего мусора и чего-то еще, острого и едкого — марихуаны. Повернулся туда, откуда плыл дым, в сторону распахнутых дверей сарая. Из них неслись вопли, которые словно выталкивали наружу этот дым. Он нахмурился и продолжал свой путь вдоль канала.

Рев погромче прежнего заставил его снова замедлить шаги. Сквозь дым, который изрыгала дверь, мутно поблескивали тусклые огни. Мелькали, извивались, мельтешили тени, словно души в аду. Точно так же, как когда-то заставил себя переступить порог литейной, он теперь вошел в дверь сарая.

Это было высокое, длинное и широкое помещение, его металлические стены в налете ржавчины. В клубах дыма плавали болтающиеся на длинных шнурах лампочки. Здесь давились по меньшей мере человек пятьсот. Толкали друг друга локтями, визжали, затягивались толстыми сигаретами с марихуаной, так называемыми тайскими палочками, махали кулаками с зажатыми в них деньгами.

Четыре азиата в кричаще пестрых костюмах двигались вдоль разделенного на четыре квадрата пространства, кричали что-то в ответ толпе, выхватывали из рук людей деньги, неохотно отдавали свои. Сцена вызывала в памяти петушиные, собачьи, кабаньи бои.

Но поблизости от этих тварей стояли человеческие существа. Они были наги, если не считать повязок вокруг чресел. Их внушительные мускулы блестели от пота, пропитанного выделяющимся от возбуждения адреналином. В сузившихся зрачках затаилась злоба.

Направо от двери Рэмбо увидел деревянную раму. Он вскарабкался на самый ее верх и, оказавшись в более выгодной позиции, увидел, что эти существа были босы. Они держали в каждой руке по палке длиной в восемь дюймов.

Рефери хрипло кричал в микрофон, поблескивая золотыми зубами. Толпа вопила, когда бойцы наскакивали друг на друга, лягали ногами и били палками.