Сергей Дышев - Гасильщик (Сборник) Страница 2

Подъезд был все таким же грязным и заплеванным, с обязательным ругательством из трех букв на стене. Чердак в доме никогда не закрывался, как бы приглашая бедствующих и одиноких. Чтобы не светиться, я поднялся по темной лестнице на шестнадцатый этаж, ступени шли еще выше, затем – стальная стремянка на крышу. Дальше я не полез, остановился в маленьком закутке. Именно здесь я решил провести ночь в компании с сумкой и чемоданом.

Неожиданно мой обострившийся за последние часы слух уловил что-то среднее между сопением и посвистыванием. Потом послышалась возня, я мгновенно выудил зажигалку, щелкнул. Неверный ее свет высветил длинноволосое, бородатое существо. Глаза незнакомца смотрели хитро и выжидающе.

– Не промахнулись ли этажом, любезный?

– Нет, – буркнул я. – Ты кто такой?

– Карл Маркс!

– Очень приятно, тогда я – Энгельс. Фридрих.

– Зря насмехаетесь, сударь. Не позднее чем завтра утром вы сможете убедиться, что я не погрешил против истины. Меня действительно зовут Карлом Марксом.

– Похож, – вынужден был сознаться я.

– Да, мне все об этом говорят, – вздохнул мой неожиданный собеседник.

– И как вы к этому относитесь? – решил я осторожно прощупать его.

– Вполне спокойно… Сейчас меня уже давно не трогают, а раньше, – «Маркс» понизил голос, – несколько раз на Лубянку вызывали. Сбрей, говорят, бороду. А то посадим… А я не сбривал. И они отступились. Кагэбэшный генерал даже сказал мне откровенно: «Уважаю мужественных людей. А то эти диссидентствующие хлюпики – чуть прижмешь их, сразу начинают стучать друг на друга…»

На меня обрушилась информация, которой, увы, я не знал, как распорядиться.

– Да вы присаживайтесь. Угостить, правда, нечем, но места всем хватит.

Я не стал кочевряжиться, сел на чемодан и с тоской приготовился к долгим разглагольствованиям своего соседа.

Однако он молчал. И тогда я решил поинтересоваться:

– И давно вы здесь живете?

– Вы имеете в виду в частности или в общем?

– В частности, – ответил я, чувствуя, что Карл Маркс заманивает меня в ловушку.

– Это один из моих апартаментов. Зимой я также ночую в подвале. В нем тепло, уютно, правда, иногда крысы беспокоят. Но я приучился не обращать на них внимания. С тех пор, как меня похоронила жена, я стал абсолютным оптимистом. Человек, не имеющий своего дома, подобен кораблю без якоря. Он счастлив, свободен и романтичен.

– Вы считаете себя умершим? – спросил я романтика.

– Отнюдь. Это моя бывшая супруга несколько поторопилась. Но я не в обиде. Ее карма практически не подпитывается из Вселенной. Я вовсе не хочу ей зла. Любая агрессия, молодой человек, имеет свойство бумеранга, она возвращается в совершенно неожиданный момент, в совершенно причудливой форме. И лишь обращение к богу способно очистить все уровни вашей души… Но это долгая тема, – прервал себя мой собеседник.

– Ваша жена хотела вам зла? – спросил я.

– В принципе, нет. Она совершила убийство по неосторожности, сбила человека. А я не мог допустить и мысли, что моя нежная и хрупкая попадет на тюремные нары. Я взял ее вину на себя. Меня осудили на шесть лет. После этого я ее ни разу не видел.

– Она даже не просила свидания с вами? – удивился я.

– Значит, не было такой необходимости. Нельзя принуждать душу к обману. Мы не можем быть полновластными хозяевами своей судьбы, но можем распоряжаться своими поступками. Когда я сел в тюрьму, я почувствовал такое умиротворение, какого никогда не испытывал в жизни. Я понял, что прошел очищение… Моя бывшая супруга продала квартиру и уехала с сыном в Соединенные Штаты. У нее там друг. Обо всем этом узнал мой адвокат, человек, который прямо светится порядочностью. Он стал бороться за меня, как за истину. Благодаря ему через полгода меня выпустили. Но я потерял дом, место в университете, где читал экономику, оно оказалось занятым лучшим другом, и мне предложили прийти позже, но не указав при этом дату… Вот так, любезный мой сосед, я и стал самым свободным человеком. Свободней может быть только покойник. Как сказал мой тезка, правда, не в отношении мертвецов, каждый шаг вперед по пути культуры – это шаг к свободе. А у вас, ради бога, простите за назойливость, проблемы с Уголовным кодексом РФ?

– Да нет, – уклончиво ответил я. – Поругался с женой, ушел из дому.

Я уже освоился в темноте и заметил, что сосед иронично усмехнулся.

– Чтобы вы знали, молодой человек, все мужья идут ночевать в подобных случаях на вокзал. По крайней мере, так было раньше. А вы явно от кого-то скрываетесь, почему и выбрали долгий путь по лестнице.

«Черт бы побрал этого проницательного бомжа!» – подумал я.

– Зря вы всуе чертей упоминаете! – вдруг сказал Карл Маркс.

У меня поползли по спине мурашки: он прочитал мои мысли.

– А вы не боитесь меня в таком случае? – спросил я холодно.

– Нет, у вас чистая карма, и вообще, вы мне нравитесь. А в ситуацию, в которой вы оказались, попали чисто случайно и, как я вижу, виновным себя не считаете.

– Еще бы, – сказал я и поинтересовался: – Вы ясновидец?

– Ясновидцев как таковых нет. Есть люди, которые способны вторгаться в информационные поля предметов, людей, сущностей… Но это особая и деликатная тема.

«Послал бог собеседника», – подумал я аккуратно, не зная, радоваться мне или огорчаться.

Я вытащил из сумки камуфлированный бушлат, постелил на пол, улегся и неожиданно признался:

– Три часа назад за мной гнались милиционеры. Слава богу, они плохо стреляли. Я бы с такого расстояния замочил наверняка. – И в подробностях рассказал свою нелепую историю, заключив глуповатой фразой: – Хотите верьте, хотите нет.

– Я верю, – задумчиво отозвался сосед. – Я понимаю, почему вы решили скрыться.

– Мне ничего не оставалось делать.

– Если бы вы не бросили нож, а сумели его надежно спрятать, им труднее пришлось бы доказывать вашу вину. А теперь ваши отпечатки пальцев – главная против вас улика.

– Спасибо, знаю… И поймите, это первая реакция человека, который вытащил из своего кармана окровавленный нож.

– Безусловно…

– Безусловно… – передразнил я его. – Интеллигентствующие бомжи, карлы марксы, за какие грехи свалилось все это?

– Отвечу вам, но не обижайтесь, – очень мудрым голосом изрек мой знакомец.

Наверное, он сумасшедший.

Я тоже чокнусь. Мои нервы не железные. В Афгане я по пять суток не спал. После горных рейдов я приходил живой мумией. На мне демонстрировали «расположение мышц на теле мужчины». После того как я отсыпался, отъедался, мой напарник по единоборствам уходил в рейды, а я проводил очередные занятия по рукопашке. Потом возвращался мумиеобразный мой товарищ, и все происходило с точностью до наоборот. То есть я уходил в засады, а друг мой, отоспавшийся, продолжал курс занятий.

И это была жизнь. Я знал свою цель.

Кремлевские дедули неторопливо решали проблемы с окончанием афганской эпопеи. Мы тоже хотели ее конца. И знали, что от нас это не зависит, даже если половина моджахедов срочно запросит мира. Другая половина воевала бы с двукратным ожесточением.

А сейчас судьба предлагает мне стать вольным ветром помоек. Можно даже поменять свою фамилию: например, Никтошенко, Нафигпофиков, Шлямбрус-Подзаборный…

Бедный мой прапра-Раевский. Блестящий дворянин, герой всех войн эпохи, кумир пиитов, женщин и солдат… А кто я? Капитан с неясным прошлым позорной войны. Человек, которого ищет милиция! А еще мне фигурально дали под зад из самой Незалежной Республики Украина.

Мне приснился сон. Я, разумеется, в гусарском доломане, у меня закрученные к потолку (а там сияние хрусталя) усищи, я только что высосал полфлакона шампанского, не считая пузыря отборнейшей водчонки (икрой не закусывая), на меня таращатся княгини и княжны, графини и графушечки Волконские, Татищевы, Долгорукие, Толстые (весьма худые), Румянцевы, Оболенские, а также премиленькие чернявки-багратионочки. И я точно помню, что с их папой мы хорошо пропахали не один французский редут. И вот без тени сомнения я выхожу на круг, взор мой пылает, я чувствую, никто не устоит, всех бы красавиц уволок, но, блин, французский этикет не дозволяет, и терплю, сжимая зубы, вывожу на менуэт красавицу Победоносцеву… Я шепчу ей на ухо жаркие непристойности, она жгуче краснеет, но не отталкивает меня. Потому что – этикет… Я все же договариваюсь о рандеву, она еле заметно кивает, и я, блин, просыпаюсь.

А напротив меня – Карл Маркс собственной персоной. Он говорит-шепчет о тонкостях своего нынешнего бытия, я плохо улавливаю слова… «Все мы отвечаем за грехи в прошлой жизни… Иногда милиция тревожит… забирают… отпускают… палатка… загрузишь… выгрузишь… хлеб насущный…»

И вновь на меня обрушиваются блеск и шум бала, сверкание бриллиантов на чудных вырезах дамских окружностей… И вновь я герой счастливой войны, и жемчужная щечка жаждет щекотки моих курчавых бакенбард…