Андрей Поповский - Третий раунд Страница 2

— Сейчас, Витя, заканчиваю — парень улыбнулся ему в ответ и, закинув обе ноги на шконку, встал на кулаки и начал быстро отжиматься от пола.

— Вот ведь чудила — обратился Витос к Гансу, все еще меланхолично ожидающему его ответного хода — вторую неделю тут с ним парюсь, а он все еще никак не угомонится. В день, наверное, раз по пять тренируется, ну никак не меньше. Мы с ним поначалу, дней десять, на пару в двухместной хате сидели. Глядя на него, я было думал, что он на второй-третий день бросит это дело, ан нет, держится пока еще. А когда не тренируется, то скрестит ноги по-турецки, и потом сидит как бельмондо с закрытыми глазами и все улыбается. Я как первый раз увидел, ну все, думаю, приплыл парень, ща мусора просекут и на дурку его отправят… А потом ниче, привык и перестал обращать внимание…

Ганс равнодушно пожал плечами — типа мало ли, какие закидоны бывают у человека.

— Нет, Егор, ну ты мне скажи — Витос, забыв про игру, снова повернулся к парню, покрытому мелкими бисеринками пота, все так же продолжающему быстро отжиматься на костяшках кулаков — Вот чего ты лыбишься, когда так сидишь с закрытыми глазами, а?.

— Отрабатываю упражнение «внутренняя улыбка» — сдавленно ответил ему тот, не прекращая своих отжиманий.

— Какая еще такая улыбка?

— Я улыбаюсь самому себе и всему миру вокруг.

— Зачем? — оторопел Витос.

— Чтобы поднять себе настроение и вытеснить прочь дурные мысли.

— Ну и что ты при этом ощущаешь, вот на хрена тебе эта мутотень? — не унимался Витос.

Егор закончил отжимания, пружинисто вскочил с пола, взял две двухлитровые пластиковые бутыли из-под пепси-колы, доверху наполненные водой и стоявшие около стенки, и пошел к отгороженному кирпичной стенкой отхожему месту. Искоса посмотрев на Витоса, с неподдельным интересом ожидавшего его ответа, он рассмеялся.

— Ощущаю покой, умиротворение и даже счастье от того, что живу на этом свете.

— Нет, ну ты понял Ганс, значит пацан-первоход, уже две недели парится в хате и скоро загремит на полную катушку, лет эдак на пять-семь, и при этом он, видишь ли, ощущает покой и умиротворение. Вот бы мне когда-нибудь так научиться, тогда никакой водки и ширева на фиг не надо, сел себе тихонько на шконку, скрестил ноги, закрыл глаза и закайфовал!

— Ты давай меньше базлай, а либо тяни еще, либо вскрывайся сейчас, между прочим, твой ход — беззлобно буркнул ему Ганс, пропустивший весь этот диалог мимо ушей — долго я еще ждать буду?

— А, ну да — спохватился Витос и небрежно кинул карты на одеяло — у меня девятнадцать, теперь ты вскрывайся.

— Двадцать! — Ганс, скинув с себя маску равнодушия, торжествующе ухмыльнулся и вскрыл свои карты.

— Блин, ну сколько ж можно… — тяжело вздохнул Витос, покорно подставляя свой лоб под тяжелый щелбан мосластого Гансовского пальца с прокуренным желтым ногтем.

Егор, уже раздевшись, расставив ноги, встал над сливом отхожего места, и теперь громко фыркая, аккуратно, чтобы не брызгать по сторонам, одной рукой поливал голову и тело чуть теплой водой из двухлитровой пластиковой бутылки, а другой рукой смывал с себя липкий едкий пот. Закончив принимать этот импровизированный душ, он насухо растерся потрепанным вафельным полотенцем и, одевшись в старые черные треники и серую футболку с надписью «Lee», сел на свою шконку, выпрямив спину и скрестив ноги по-турецки. Витос, увидев эту, уже наизусть знакомую ему за пару недель картину, головой молча указал Гансу, вновь тасовавшему карты, на застывшего в медитации Егора и заговорщически подмигнул. Тот равнодушно скользнул взглядом и по противоположной шконке и снова безразлично пожал плечами. Мало ли кто как с ума сходит — имеет право.

Закрыв глаза, Егор начал медленно дышать животом, считая свои выдохи, и успокаивая дыхание. Через некоторое время он отключился от происходящего и впал в легкий транс.

Глава 2

Серебристый воздушный лайнер, обогнув Юго-Западную окраину Москвы, завершил разворот и вскоре, выпустив шасси, пошел на посадку. Егор лениво смотрел в свой иллюминатор на длинную взлетную полосу, расчерченную по центру прерывистой белой линией, приближавшуюся к нему с каждой секундой. Вскоре последовал мягкий толчок, и самолет, немного покачнувшись, мягко побежал колесами по гладкой бетонной полосе. Мимо быстро мелькали лампы подсветки, а вдалеке, сквозь знойное августовское марево, виднелось невысокое здание Внуковского аэропорта. Бешено взревели включенные на реверс двигатели, и самолет затрясся как в лихорадке. Егор, устало закрыв глаза, откинулся на спинку сидения, с затаенным удовольствием думая о теперь уже скорой встрече с Линой. Он специально не сообщил ей о своем сегодняшнем прилете, потому что хотел появиться перед любимой девушкой внезапно и получить законное удовольствие при виде вспыхнувшей в ее колдовских зеленых глазах радости от нежданной встречи. Последние несколько месяцев выдались для него достаточно тяжелыми, но теперь все прошлые проблемы, вроде бы, были уже разрешены, и он собирался с головой окунуться в новую жизнь, навсегда оставив гнетущие воспоминания далеко позади.

Невозвращенный банку кредит, гибель Закира, последовавшая за этим кровавая вендетта, и окончательный расход с Мариком, для него теперь были уже не прожитыми кусками его собственной жизни, а просто главами из прочитанной когда-то книги, с главным героем которой его связывали только общие воспоминания.

Самолет уже давно закончил рулежку и теперь стоял неподалеку от здания аэровокзала. К нему пристыковали трап, но командир корабля по громкой связи попросил всех пассажиров, торопившихся покинуть борт, пока оставаться на своих местах. В салоне раздался недовольный ропот особо нетерпеливых, которые спешили поскорее покинуть самолет и погрузиться в сутолоку и хаос столичного аэропорта. Погруженный в свои грезы Егор не заметил, как легкими пружинистыми шагами по трапу в самолет поднялись трое крепких молодых людей, хотя со своего места у иллюминатора он должен был бы их увидеть довольно отчетливо. Мужчины на несколько мгновений задержались на входе, чтобы что-то узнать у испуганной стюардессы, выскочившей им на встречу. Задав ей несколько вопросов, они решительно двинулись в глубь салона и остановились прямо напротив кресла Егора.

— Гражданин Андреев?

Егор, выпав из иллюзорного мира, недоуменно уставился на высокого светловолосого мужчину с квадратной челюстью, буравившего его своими холодными синими глазами.

— Да, это я, а в чем собственно дело?

Мужчина отработанным жестом вскинул раскрытую красную книжицу, и, на мгновение задержав ее перед глазами Егора, тут же опустил руку с удостоверением вниз.

— Уголовный розыск. Вам сейчас придется пройти с нами.

Все головы пассажиров вокруг с каким-то болезненным интересом уставились на Егора, сохранившего на лице полную невозмутимость, хотя внутри у него все мгновенно оборвалось.

— Да, конечно — он вопросительно улыбнулся сидевшей рядом с ним женщине, испуганно сжавшейся в своем кресле — Извините, вы мне позволите пройти?

Женщина, не произнеся не слова, немедленно встала, выпуская сидевшего у окна Егора. Тот вышел в проход, и потянулся было наверх, за своей сумкой с вещами.

— Не надо, ваши вещи заберут потом — вежливо, но твердо остановил его один из оперативников, положив ему руку на плечо. В следующее мгновение, на обеих руках задержанного защелкнулись стальные наручники. Это мгновенно вызвало у него болезненный укол воспоминаний о недавнем заточении в подвале, которое, чуть было, не завершило его жизненный путь. Тогда его похитили и заперли там бандиты Жоржа — брата Черы, расстрелянного в отместку за гибель Закира. Егор, сделав невозможное, в тот раз, все же сумел вырваться из плена. Теперь история повторялась, но сейчас свободы его лишало уже государство, которое неизмеримо сильнее любой, даже самой крутой банды и зачастую в нашей стране выполняет аналогичные бандитским функции — делить и отнимать.

— Давай топай на выход — подтолкнул его в спину коренастый мощный парень в синей джинсовой куртке — и не вздумай дернуться, а то не обрадуешься…

Егор, и не думавший сопротивляться, в сопровождении своих дюжих конвоиров вышел из самолета и медленно спустился по скрипевшему под ногами трапу. Он уже понял, что сегодня не попадет к Лине, и теперь уже никуда не торопился, жадно вдыхая ставший вдруг очень сладким воздух только что отобранной у него свободы. Его сразу же посадили на заднее сидение в белую шестерку, стоявшую тут же, у самого трапа. Двое оперативников зажали его с обеих сторон, а третий сел рядом с водителем и небрежно кивнул тому головой.

— Коля, давай гони в управление.

Забранное снаружи толстой решеткой и засиженное мухами мутное окно было покрыто пылью и грязными дождевыми потеками. Его не мыли, наверное, еще с прошлой зимы. Картину неухоженности казенного помещения дополняли ободранный плакат с демонстрирующим мощный бицепс Шварцнегером на облупленной, выкрашенной синей масляной краской стене, грязный затоптанный пол с валяющимися на нем обгорелыми спичками, и давно некрашенная проржавевшая батарея под окном. В маленькой комнатке за обшарпанным желтым столом, заваленным кучей разных бумаг, сидел красномордый детинушка в форме лейтенанта милиции и, высунув от усердия язык, старательно заполнял опись вещей, изъятых у задержанного. Егор стоял рядом и тоскливо смотрел в окно на пыльный внутренний двор, по которому деловито сновали шустрые воробьи, жирные голуби и безликие люди в серой милицейской форме. Позади него стоял ражий пузатый сержант и, громко отдуваясь, время от времени зевал, деликатно прикрывая ладошкой свою огромную и зубастую, как у акулы, пасть. Скукота да и только, за время его службы сколько было таких вот задержанных, большинству из которых навсегда суждено сгинуть в недрах исправительно-трудовых учреждений — и не сосчитать.