ПереКРЕСТок одиночества – 3 - Михайлов Дем Страница 2

– Логично, – кивнул я и сделал еще один глоток чая.

– И эти места обширны. Я слышал, что на вашей планете есть два полюса – северный и южный.

– Верно. Гиблые места, где нет постоянных поселений – не считая научных станций.

– У нас все примерно так же. Но наша родина холодней. Снега и льда у нас больше. Конечно, все стремятся жить в самых теплых местах. Наш экватор… там нет таких тропиков, какие, как я слышал, имеются на вашей планете.

– У нас есть тропики, – согласился я, не став ему говорить, насколько сильно царапает мой слух словосочетание «ваша планета».

– Наша цивилизация… все наши страны… они заняли свои территории на экваторе подобно бусинам различного размера. Но речь не о нашем мироустройстве. Нет. Я хочу рассказать о нашей древней системе наказаний для особо тяжко согрешивших. Наказаний для преступников. Если тебе неинтересно, Охотник…

– Мне интересно.

Откашлявшись, Зурло что-то уточнил на своем языке у Анло, они вместе перебрали несколько слов и наконец-то история началась:

– Сейчас у нас… у них там… современная судебная система. Есть тюрьмы. Все как положено. Но до сих пор каждый из приговоренных к смерти может попытаться… может выбрать себе «ледяной забег».

– Звучит мрачно.

– Это действительно мрачно, Охотник. Но мы чтим эту традицию. Хотя на самом деле все очень просто – избравшего эту участь преступника увозят прочь от теплых мест. Его везут во льды и снега – в место, подобное этому. В место, подобное миру вокруг Столпа, где мы сейчас живем.

– Зачем?

– Его везут за многие километры. И чем серьезней его преступление, чем тяжелее его грех, тем дальше его увозят от обитаемых теплых мест. Также в зависимости от тяжести преступления рассчитывается количество еды, снаряжения и одежды, что будет позволено ему иметь.

– Кажется, я начинаю понимать…

– Как я и сказал – традиция мрачна, но проста. Приговоренный к смерти вправе попытаться искупить свою вину «ледяным забегом».

– Его увозят в гиблые места… и бросают там.

– Да.

– И он…

– Или она…

– Справедливо. И преступник должен…

– Ты правильно понял, Охотник. Оставленный в снегах преступник знает, в какой стороне находится спасение – ему указывают направление. Один раз.

– Вот сейчас я не совсем понял…

– Направление к спасению указывают лишь один раз, – терпеливо повторил Зурло Канич. – Компаса преступнику не оставляют. И если он потеряет направление… то будет блуждать среди снегов до тех пор, пока не умрет от голода или холода. В старые времена преступников оставляли в розе следов…

– Как-как?

– Я взял аналогию с розой ветров. Видимо, ошибочно… в старые времена преступник оказывался в месте, откуда следы лыж ведут в разные стороны. Это делалось специально.

– Чтобы он не мог выйти по следам к спасению. Чтобы у него не было путеводной нити.

– Да. В наши времена преступников доставляют по воздуху. Следов не остается. Но им указывают направление один раз. Поэтому в старые времена следы специально путались, скрещивались и разбегались. Им нельзя было верить, этим обманчивым линиям на снегу и льду.

– И каковы расстояния?

– Они разные. Зависит от…

– Я понял. Зависит от тяжести преступления. И какова дистанция за убийство?

– Нет-нет… не все так просто, Охотник. Нет фиксированной дистанции за то или иное преступление. Когда преступник выбирает «ледяной забег», по его делу назначается… сход? Совет?

– Комиссия? Новый суд?

– Да… да… собираются важные люди, что снова изучают его судебное дело. Кого он убил, по какой причине, какого возраста и пола была жертва, случилось ли, к примеру, изнасилование, и была ли смерть жертвы быстрой или долгой и мучительной…

– Хм… То есть убивший ребенка гад…

– У него почти не будет шанса спастись.

– Почти?

– Нельзя оставить даже такого за тысячу километров от жилых мест, одетого только в тонкую куртку и рваную шапку… понимаешь? Шанс должен быть всегда. Но иногда шанс этот призрачен… он столь же призрачен, как у нас здесь – каковы были наши шансы отсидеть все сорок лет в тюремном кресте и не умереть от болезни, не быть сбитыми Столпом…

– Понимаю, – кивнул я и допил чай. – Хорошо. Снабженный тем или иным снаряжением и пропитанием преступник оказывается брошенным в снегах. И дальше все зависит только от его стойкости и силы воли. Он должен пройти весь путь и если не сумеет – умрет, и никто не придет его спасать.

– Все так, Охотник. Ты понял правильно. Это всегда очень долгая и тяжелая дорога. И пока он идет по ней – он может подумать о своих грехах, он может вспомнить лицо убитого им и раскаяться…

– И как часто это удается? Выйти живыми в теплые места.

– Редко. Очень редко. И на это мало кто решается.

– Даже приговоренные к смерти?

– У нас убивают мгновенно и безболезненно. Секунда – и ты мертв. И у нас не предупреждают о времени смерти. Тебя казнят прямо в твоей же одиночной камере.

– Вот ты ел кашу… и вот ты уже лежишь головой на столе, так ничего и не успев понять?

– Да. Мучительное ожидание… и все же милосердная молниеносная смерть.

– Я понял, – медленно кивнул я. – Понял… но причем тут я?

– А ты бы попытался? Решился бы?

С помощью закрепленного передо мной зеркала заглянув в глаза сидящего позади старика, я ответил:

– Да. Даже если бы меня выгнали в снега голым и босым – я бы предпочел это, а не внезапную смерть за тюремным завтраком.

– Ты силен душой, Охотник.

– Но я так и не понял… Проводник? Соединяющий души?

– Сейчас ты все поймешь. Мы… не все… но многие из нас считают, что это как… «ледяной забег». Понимаешь? Нас сюда сослали искупать грехи. Это лишь символично… акт веры… а может. просто попытка придать смысла этому злобному безумию, что исковеркало наши жизни…

– Ты очень хорошо знаешь наш язык.

– Мой «ледяной забег» длился сорок лет и продолжается. Было время изучить многое, – горько рассмеялся Зурло. – Видишь ли, Охотник, преступник, что бредет в снегах… он не один. С ним всегда идет кто-то рядом. Мы его называем по-разному, много у него имен. Но он не проводник… и не указывающий путь… он просто идет неподалеку от тебя, иногда сближаясь и разговаривая.

– Это человек? Настоящий? Из плоти и крови? Или что-то вроде святого духа или ангела-хранителя?

– Вот! Ангел-хранитель! – воскликнул старик – Правильное название! Да! Но он не святой дух, нет. Он такой же, как ты – человек. Его задача – разговаривать с тобой. Понимаешь? Он всегда тот, кто опытен в снегах, кто может жить во льдах и не погибнет даже в лютую пургу.

– Профессиональный охотник?

– Кто-то такой, как ты…

– Я не профессионал, – покачал я головой, борясь с желанием впиться ногтями в зудящую щеку.

– Но однажды ты им станешь. И вот тогда ты был бы тем, к кому первым обратится… комиссия… что попросит тебя сопровождать преступника, избравшего «ледяной забег».

– Он может указывать ему путь?

– Нет. Это запрещено. Во всяком случае, не напрямую. Но он делает нечто куда более важное… он разговаривает. Он идет рядом с бредущим по снежным полям и разговаривает с ним. Они беседуют о разном – вот как мы сейчас с тобой. Он прислушивается к словам преступника, вглядывается в его лицо, оценивает каждый его жест. И заодно подбадривает, не дает…

– Угаснуть его духу, – вставил Анло. – Подбадривает!

– Да. Он подбадривает его. И иногда, когда сопровождающий видит, что преступник действительно раскаивается, проявляя при этом истинную стойкость духа… он может дать ему пару мелких подсказок. У вас, как и у нас, есть игра «горячо-холодно».

– Не говорит напрямую, но если раскаявшийся преступник идет в неправильную сторону, то ему могут подсказать…

– Да. Иными словами… иносказательно… Очень редко он может даже дать тебе немного еды.

– И он будет с преступником до самого конца?

– Да. И он же погребет его на месте смерти, если таковая случится. Заберет только голову.