Шрам: Легионер - Сим Симович Страница 2

— Завтра патруль, — сказал Дюмон, проходя мимо их стола. — Вторая секция. Проверка деревень на северо-востоке. Выход в пять утра.

— Так точно, — откликнулся Малик.

Дюбуа ничего не сказал. Просто кивнул. Патруль значит патруль. Деревни значит деревни. Может, будет контакт, может, нет. Неважно. Он доел, вышел из палатки, закурил. Сигарета была крепкой, дешёвой, французской. Дым обжигал горло. Солнце садилось, небо краснело, пустыня темнела. Где-то вдали выли шакалы. Ветер стих. Становилось прохладнее.

Пьер Дюбуа, он же Шрам, стоял и курил, глядя на горизонт. Думал ли он о завтрашнем патруле? О возможной засаде? О том, что пуля не выбирает? Нет. Он вообще ни о чём не думал. Просто стоял, курил и ждал, когда солнце окончательно уйдёт за край земли.

Так проходили дни в Легионе. Один за другим. Жаркие, пыльные, бесконечные. И где-то среди этих дней, среди песка и крови, русский парень по имени Пьер забывал, кем он был раньше, и становился тем, кем должен был стать.

Выжившим.

Три дня спустя их погрузили в грузовики. Четыре ГАЗа, старые, ещё советские, купленные у какой-то африканской армии за бесценок. Кузова открытые, металл раскалённый, скамейки жёсткие. Двенадцать человек в каждый грузовик, рюкзаки между ног, оружие стволами вверх. Вторая секция, третья, плюс взвод поддержки с миномётами и пулемётами. Командир — капитан Леруа, жилистый корсиканец с лицом, похожим на топор. Брифинг был короткий: передовой пост Тин-Заутин, триста километров на север, где кончалась карта и начиналась настоящая пустыня. Задача — прочёсывать окрестности, давить на местных, ловить бедуинов с оружием, резать каналы контрабанды. Срок — две недели, может, три. Снабжение на месте, связь через спутник. Вопросы? Вопросов не было.

Колонна выехала в полдень, когда жара била по глазам, как удар кулака. Дюбуа сидел у борта, рядом с Ковальски и Маликом. Напротив — Сантос, румын Попеску, испанец Гарсия. Лица закрыты шемагами от пыли, только глаза видны, прищуренные, красные. Грузовик трясло на ухабах, подвеска скрипела, мотор ревел, выдавая густой чёрный дым. Шоссе кончилось через час, дальше пошла грунтовка, потом просто след в песке, потом вообще ничего — только бескрайняя равнина, каменистая, выжженная, мёртвая.

Дюбуа смотрел на пейзаж и думал, что здесь нечего защищать. Ни городов, ни полей, ни людей. Только камни, соль, редкие кусты верблюжьей колючки. Но Легион шёл сюда не защищать. Легион шёл, потому что Франция сказала идти, потому что где-то наверху кто-то решил, что эта земля важна — нефть, уран, политика, что угодно. А легионер не спрашивал зачем. Легионер брал автомат, рюкзак и шёл туда, куда его посылали. В Чад, в Мали, в Афганистан, в Гвиану. Неважно где. Неважно кого гонять или убивать. Приказ есть приказ. Дюбуа понимал это с первого дня в Обани, когда капрал разбил ему нос за то, что он задал вопрос. Понимание пришло вместе с кровью, стекавшей на форму. Не задавай вопросов. Делай, что сказано. Живи.

Грузовик подпрыгнул на камне, все качнулись, Попеску выругался по-румынски, длинно и грязно. Гарсия усмехнулся. Ковальски смотрел в пустоту, покачиваясь в такт тряске, губы шевелились беззвучно — считал что-то или молился. Малик дремал, откинув голову на борт, руки на автомате. Дюбуа курил, прикуривая одну сигарету от другой, ветер сдувал дым, песок забивался под ногти.

К вечеру пейзаж изменился. Появились дюны, красноватые, высокие, с острыми гребнями. Колонна петляла между ними, грузовики кренились на поворотах, колёса буксовали, водители матерились. Солнце садилось быстро, превращая небо в полыхающую рану — оранжевое, красное, фиолетовое. Тени стали длинными, температура упала. Дюбуа накинул куртку. Ночью здесь было холодно, градусов десять, а днём сорок пять. Пустыня била с двух сторон.

Лагерь разбили у подножия дюны. Грузовики поставили в круг, между ними — палатки, в центре — костёр, который развели из ящиков и верблюжьего дерьма. Часовых расставили по периметру. Дюбуа получил смену с двух до четырёх утра. До этого он ел консервы холодными, запивая водой, слушал, как Сантос рассказывал про Бразилию, про фавелы, про то, как его банда воевала с полицией, пока его не завербовали в Легион вместо тюрьмы. Голос Сантоса был монотонный, бесцветный, как у человека, пересказывающего чужую жизнь. Может, так и было. Может, тот пацан из Рио-де-Жанейро, резавший глотки за кокаин, давно умер, а этот Сантос — просто оболочка, наполненная приказами и рутиной.

Дюбуа не рассказывал ничего. Его не спрашивали. Шрам молчал всегда, и все привыкли. Если он говорил — значит, было важно. Если молчал — значит, не было. Просто. В Легионе многие были такими. Люди, сбежавшие от слов, от объяснений, от необходимости притворяться. Здесь можно было просто быть солдатом. Стрелять, маршировать, выполнять. Не надо было улыбаться, не надо было лгать о том, что всё хорошо. Всё было плохо, и все это знали, и никто не делал вид, что иначе.

Ночью он стоял на посту, вглядываясь в темноту. Луна была тонкая, звёзд — миллионы, яркие, холодные. Пустыня дышала вокруг, тихая, огромная, безразличная. Где-то лаяла лиса. Где-то шуршал песок, сдуваемый ветром. Дюбуа держал автомат наготове, палец возле спускового крючка, взгляд по сторонам. Бедуины любили ночь. Подползали бесшумно, резали часовых, исчезали. Или стреляли с дюн, короткими очередями, и уходили, пока ты понимаешь, откуда прилетело. Призраки пустыни, говорили о них. Хитрые, выносливые, знающие каждый камень. С АК, со старыми винтовками, с ножами. Резали за деньги, за веру, за обиду, за то, что ты чужой на их земле.

Дюбуа не считал их врагами. Просто целями. Или угрозой. Он не злился на них, не ненавидел. Убивать без ненависти проще. Это тоже было уроком Легиона. Ненависть делает тебя небрежным. Профессионал убивает спокойно, как работу. Прицелился, выстрелил, пошёл дальше.

Смену сдал Малику в четыре утра, рухнул в спальник, провалился в сон без сновидений. Подъём в шесть. Рис с тушёнкой на завтрак. Свернули лагерь за полчаса, снова в грузовики, снова тряска, пыль, жара. К полудню добрались до Тин-Заутина.

Пост был маленький, жалкий. Два барака из ржавого железа, вышка из металлических труб, колючая проволока по периметру, дизель-генератор, рычащий под навесом. Цистерна с водой, заляпанная птичьим дерьмом. Флаг на шесте, порванный ветром. Гарнизон