Олег Алякринский - Я — вор в законе: Общак Страница 20

— Есть вот какая идэя, — продолжал Шота, пристально глядя на Максима. — Надо подобрать где-нибудь в глубинке подходящего лоха, но лоха ушлого, у которого ручонки порохом опалены и кровушкой мазаны. И чтоб был без комплексов, чтоб за пачку баксов готов был шмальнуть — в кого скажут, не обсуждая. Нужен пацан не из наших, не ангажированный, не из какой-то серьезной команды, иначе потом разборок не оберешься… Одиночка. Или такой, который служил, как верный пес, у кого-то из авторитетных людей, а теперь остался без хозяина.

— Вот это, пожалуй, — веско заметил Кайзер, — самый надежный вариант. Бесхозный пацан.

— Не знаю, можно ли такого найти? — глубокомысленно произнес Шота Черноморский, поднимая очередную рюмку.

Они сидели уже больше часа на террасе узбекского ресторана «Арык» в подмосковных Химках и вели неспешную беседу, расправляясь с огромным блюдом дымящегося жирного плова. Гора оранжевого риса с щедрыми вкраплениями крупных кусочков баранины постепенно уменьшалась с обеих сторон, одновременно опорожнялась и литровая бутылка водки «Русский стандарт», торчащая из заиндевевшего серебряного ведерка с колотым льдом.

— Батоно Шота, — медленно начал Максим Кайзер, — найти такого человека одновременно и легко и трудно. Легко потому, что, если копнуть сейчас по зонам, найдется не один десяток бесхозных пацанов. А трудно потому, что такому пацану ты должен доверять как самому себе. Верно?

Шота задумчиво кивнул и загреб горсть плова. Узбекское яство вор-грузин и русский вор ели по правилам — руками.

— Давай-ка мы двум-трем верным людям разошлем малявки по зонам… Но только чтобы никаких деталей. Все должно остаться конфиденциальным. От кого заява? Кого заказали? Об этом должны знать только трое — ты, я и пацан-снайпер. А Варягу пусть земля будет пухом.

Максим усмехнулся:

— Был у меня один корешок — тот бы справился, верняк. Да вот беда — уже второй год как отдыхает на Ваганьковском.

— То-то и оно, брат, что все верные давно по кладбищам лежат. Так присмотришься, кто выживает? Шушера одна. Смех и грех. Ну да ладно, давай, Макс, чокнемся и выпьем за тех серьезных людей, кто еще жив и кто с нами.

— Ну, бывай, — поддержал своего теперешнего союзника в борьбе с Варягом Максим Кайзер и одним махом выпил рюмку до дна.

Тогда Шота не стал вдаваться в подробности своего плана, который он наверняка уже придумал. Максим понял почему. Такова была обычная манера грузинского авторитета. Он действовал тонко, как настоящий психотерапевт, вынуждая своих пациентов самим совершать поступки или делать выводы, которые ему выгодны, при этом создавая у них полную иллюзию самостоятельного выбора. Итак, Шота во время их встречи в подмосковной рощице, в их первом разговоре на эту тему, дал Максиму психологическую установку — заставить его продумать идею убийства Варяга. Теперь, в ресторане «Арык», на свет выползли конкретные детали коварного плана.

— А ты пусти на зону маляву. Подпиши своим погоня-лом. Тебя знают, тебе доверяют, тебя уважают. Так и так, мол, нужен такой-то для серьезного дела. Подходящему кандидату мы поможем без лишних хлопот покинуть зону, переправиться в Москву, а потом обеспечим всем необходимым… Но о конкретном объекте упоминать, конечно, не следует… — на всякий случай уточнил Шота.

Максим Кайзер даже привстал на стуле.

— Ты что, Шота! Ты меня совсем за идиота считаешь? Варяга же всякий уличный сопляк знает! А покажи мне такого кретина, который по собственной воле, да хоть за лимон баксов, станет в Варяга стрелять! Нет, конечно, я с тобой полностью согласен: это должен быть лох. Но лох с гонором, с амбициями, чтобы сразу четко усек задание, лишних вопросов не задавал и чтобы исполнил на сто процентов. И главное, чтобы до бабок был жаден. Вот такому если посулить сто тысяч — он родную маму пришибет.

Шота сначала согласно кивнул, но потом, помолчав, тяжело выдавил из себя:

— Вот Варяга — вряд ли. Варяга может отказаться, и у такого кишка тонка…

— Да ладно тебе. Ты уж из Варяга господа бога не делай. Он такой же смертный, как и все мы, из плоти и крови сработан. Давай лучше выпьем. Все будет пучком.

После утренней поверки и скудного завтрака Джокер вернулся в барак и завалился на свои нары во втором ярусе. Тугай, так и не сходив на завтрак, по-прежнему лежал на нарах и вроде как дремал, накрывшись одеялом с головой.

— Слышь, Тугай, — откашлявшись, позвал Жорик. — Ты спишь?

Вор шевельнулся и что-то едва буркнул.

Ты, никак, заболел? — не унимался Джокер.

Тугай слегка откинул одеяло, и Джокер увидел, что лицо у того раскраснелось и лоб покрыт испариной.

— Э, брат, да у тебя высокая температура, — сочувственно закивал головой Жорик.

— Да вроде того, — прохрипел вор. — Чой-то мне хреново.

— Может, в лазарет пойдешь?

— Да хули ему в лазарет! — раздался сзади надтреснутый громогласный голос Митяя Поспелова. — Он и здеся подохнет как миленький. И будет этому рыжему колобку земля Винни-Пухом… — Шутка завершилась мерзким ехидным хохотком.

Митяй был старожил карантинного барака, известный на Южном Урале беспредельщик, который когда-то, на заре своей карьеры, был знатным медвежатником, да спился, бросил почетную воровскую профессию и постепенно опустился на низшую ступеньку воровской иерархии, промышляя чем ни попадя — от вокзальных краж до обычного попрошайничества. В карантине он сидел уже шестой месяц, потому что ему дали пятак за групповой разбой, а потом адвокаты добились пересмотра приговора, дело отослали на доследование, и он затор-чал тут до Окончательного решения. Митяй не то что пользовался большим авторитетом среди зеков, но его побаивались за силу, непредсказуемость, крутой нрав, но самое главное — за мерзкий, неуправляемый характер и злопамятность. На ровном месте Митяй мог вдруг вспылить и затеять драку, которая обычно кончалась жестокой поножовщиной: Митяй непременно выуживал из складок своей длинной, до колен, рубахи заточку и без Долгих размышлений пырял противников в живот…

Джокеру выходки Митяя давно не нравились. Вот и сейчас ему не понравилось, как он разговаривает со своим сокамерником. Он сполз с верхнего яруса и, ввинтив в наглеца острый взгляд, тихо произнес:

— Ты бы топал отсюда, Митяй, а?

— Не понял? — очумев от таких слов, Митяй развернулся к посмевшему его одернуть зеку.

— Я говорю, сгинь отсюда. И хавло свое больше не разевай, а то как бы тебе землю не запушили…

— Че? — яростно взвизгнул здоровяк, считавший себя местным паханом. Озверело глядя на обидчика и одергивая на выпирающем животе грязно-белый свитерок, он заорал во всю глотку: — Ты откуда взялся, шмакодявка? Да я тя мизинцем щас как клопа раздавлю.

И впрямь разница в росте и в весовой категории между противниками оказалась разительная: Митяй был кряжистый, крепкий парень под сто восемьдесят восемь, с пудовыми кулачищами и всем своим видом мог внушить безотчетный страх, а во внешности Джокера, при его скромном росте и неплотном телосложении, не было ничего устрашающего — разве что недавно бритая голова. Словом, ситуация типа Давид и Голиаф… Но Джокер был не из робких.

— Смотри не тресни, злыдень! — хладнокровно-насмешливо отозвался он, понимая, что суровой драки им не избежать, а потому еще больше хотел вывести осточертевшего ему соперника из равновесия.

Митяй, теряя контроль над собой, раззявив губастый рот, молча ринулся на оборзевшего новичка, выбросив вперед сжатую в кулак правую руку. Джокер легко увернулся и, отклонившись, почти без размаха врезал Митяю ногой под коленную чашечку. Тот охнул и припал на ушибленную ногу.

— А-а-ах, сучонок! — захрипел он. — Ну, ща я из тебя котлету-неваляй сделаю! — С этими словами Митяй снова бросился на Джокера и, пользуясь тем, что пространство между нарами было слишком узким, облапил его за плечи обеими руками, сдавил шею и стал душить со всей мочи. Но Джокер не стал вырываться, понимая, что силы все равно неравны, а изловчился и снова ногой ударил Митяя в пах. На ногах у Джокера были надеты все те же зимние кроссовки «Найк», в которых его взяли. Он любил эти кроссовки главным образом за то, что у них на носках были налеплены плотные нашлепки из литой резины, что делало его обувь грозным оружием. Литой резиновый носок «Найка» смачно вошел в мягкую промежность громилы. Тот опять взвыл и невольно отпустил шею противника. Жорик только этого и ждал. Он схватился обеими руками за спинку верхней койки, подтянулся и впечатал обе ноги Митяю в рожу, прямо в его мерзкий губастый рот. Удар оказался очень силен — Митяй отлетел на три метра и ударился затылком о стену. Из разбитых губ и десен неудержимо хлынула кровь, обагрив грязно-серую робу. Пахан невольно прикрыл разбитое хлебало руками, и в этот момент Джокер, подлетев вплотную, нанес врагу несколько жестоких прямых ударов кулаком в лицо. И некогда грозный противник вдруг осел, теряя контроль над собой, пытаясь лишь бессильно прикрываться от безжалостных и точных ударов. Теперь этот Голиаф уже не представлял опасности. Джокер вошел с ним в клинч, нащупал на спине что-то твердое, залез под робу и вытащил заточку с пластмассовой рукояткой.