Андрей Воронин - Группа крови Страница 20

Замок стареньких «жигулей» сдался практически без боя. Послышался глухой щелчок, и дверца приоткрылась. Абзац напоследок огляделся по сторонам с таким видом, словно был банкиром, садящимся в собственный лимузин, и скользнул за руль.

В машине сильно пахло бензином и почему-то сырой землей. «Матерью сырой землей», – мысленно поправил себя Абзац, вслепую нашаривая под приборным щитком провода зажигания. Лежавший за пазухой длинноствольный «смит-и-вессон», еще больше удлиненный трубой глушителя, мешал ему неимоверно: изогнутая рукоятка упиралась в подбородок, а ствол буквально завинчивался в низ живота.

Абзац одним резким рывком оборвал провода и соединил их накоротко. Стартер немного покудахтал и заглох. Абзац покосился на приборную панель, чтобы убедиться в наличии бензина, тяжело вздохнул и снова закоротил провода. Между оголенными медными концами проводов с треском проскочила голубая искра, стартер снова заквохтал, как курица, пытающаяся снести яйцо, но двигатель ни в какую не желал заводиться.

– Ах ты, срань, – сказал ему Абзац.

Собственно, обижаться на ни в чем не повинный двигатель не имело смысла. Шкабров долго искал машину, которая бы не привлекала к себе внимания.

С этой точки зрения грязно-белая "копейка " – универсал представляла собой идеальный вариант. Она была в меру потрепанной и в то же время производила впечатление ухоженности – той, которая достигается не частым посещением автосервиса, а многочасовым лежанием на спине под днищем автомобиля. Бандиты и сотрудники ГИБДД обычно смотрят сквозь такие машины, как будто те целиком сделаны из оконного стекла. Вот только чертов двигатель…

Чертов двигатель благополучно завелся с третьей попытки. Утирая рукавом трудовой пот, Абзац подумал, что хозяин этой телеги, по всей видимости, много лет подряд рассказывал ей на ночь русские народные сказки. Во всяком случае, машина твердо усвоила, что желаемый результат должен получаться не с первого и не со второго, а именно с третьего раза.

Дребезжа и погромыхивая кое-как сваленным в багажнике сельскохозяйственным инвентарем, старая машина выкатилась на улицу. Теперь Абзац разобрался, откуда исходят донимавшие его запахи.

Бензином несло от стоявшей в багажнике канистры, а тяжелый аромат чернозема исходил от лопаты, граблей и груды пыльных мешков, которые валялись там же. Это было довольно любопытно, поскольку дачный сезон закончился уже давненько. "Впрочем, – подумал он, – что я понимаю в земледелии?

Может быть, человек перекапывал землю на зиму, откуда мне знать?

Клад он зарывал, вот что, решил Абзац. Золото, бриллианты и что там еще кладут в эти самые клады…"

Сворачивая направо, прямиком под запрещающий знак, он озадаченно покрутил головой: собственное развеселое настроение ставило его в тупик. Как бы дело не кончилось слезами, подумал он. Его бабка, суровая старуха с поросшим жесткой седой щетиной подбородком, часто повторяла, что смех без причины – к слезам. Правда, она же не менее часто заявляла, что смех без причины – признак дурачины, вызывая у малолетнего Олежки приступы безудержного хохота – до визга, до слез величиной с горох…

Вероятно, это и были те самые слезы, предвестником которых служил беспричинный смех.

«Если так, да здравствуют слезы, – решил Абзац. – Будем веселиться до слез, пока есть время. Я знаю место, где меня дожидаются угрюмые, всем на свете недовольные люди. Надо их как-то рассмешить – опять же, по возможности, до слез. И я их рассмешу, пропади оно все пропадом… Сильно рассмешу – кого до слез, а кого и вовсе до смерти. Это уж как получится, как они сами себя поведут».

Он проехал мимо хищно прижавшегося к обочине сине-белого милицейского «форда», бросив в его сторону беглый равнодушный взгляд. Топтавшийся на краю проезжей части инспектор в толстой утепленной куртке ответил ему таким же пустым и ничего не выражающим взглядом. Проехав мимо, Абзац улыбнулся: двигатель двигателем, но его выбор все-таки оказался верным. Гибедедешник не увидел его точно так же, как если бы он летел над Садовым кольцом на американском самолете-невидимке.

Через несколько минут он притормозил и перешел сначала на вторую, а затем и на первую передачу. При каждом переключении коробка скоростей протестующе хрустела и скрежетала, заставляя идущих по тротуару прохожих вздрагивать и оборачиваться. Абзац ухмыльнулся и поправил на переносице большие солнцезащитные очки, окончательно спустив их на самый кончик носа, чтобы не мешали смотреть по сторонам.

Недовольно ворча движком, «копейка» катилась вдоль сплошного ряда припаркованных машин, просительно мигая указателем правого поворота. Картина была очень типичная для большого города: какой-то бедолага опять мыкался, не зная, куда приткнуть свою ржавую тележку. Абзац внимательнейшим образом вглядывался в стоявшие вдоль тротуара автомобили. Большинство из них имело совершенно покинутый вид и явно раздумывало, не пустить ли корни прямо тут, на обочине. На переднем сиденье ржавого «рено-невада» Абзац разглядел толстую тетку в белокуром парике, которая с надменным видом смотрела по сторонам и курила тонкую сигару в пластмассовом коротком мундштуке. Через три машины от «невады» стоял автомобиль, который привлек внимание Абзаца. На сей раз это был не джип, а вполне демократичная и притом довольно пожилая «мазда», резавшая глаз своим серебристо-зеленым, неуместно ярким цветом.

«Копейка» катилась совсем медленно, так что Абзац без труда рассмотрел сидевших в салоне «мазды» людей. Их было двое – брюнет и блондин, чем-то неуловимо похожие друг на друга, словно они были родными единоутробными братьями. На обоих были черные матерчатые фуражечки с короткими круглыми козырьками и темные драповые пальто, но роднила их не одежда, а одинаковое выражение лиц. На их физиономиях застыло холодное высокомерие. Как будто там сидели не люди, а два переодетых в людей верблюда, которых научили ходить, одеваться, водить машину и курить американские сигареты. Абзацу была хорошо знакома эта порода, и он понял, что не ошибся, приехав сюда.

Справа показалось свободное парковочное место.

Абзац загнал туда машину, на долю секунды опередив огромный сверкающий «бьюик», который нацелился занять те же три квадратных метра грязного асфальта. «Бьюик» раздраженно просигналил, выражая свое справедливое возмущение наглостью водителя древнего «жигуленка», осмелившегося натянуть ему нос, и проехал дальше.

Абзац дисциплинированно затянул скрипучий ручной тормоз, отпустил тормозную педаль и на секунду замер, выжидая: покатится или нет? «Копейка» не покатилась. Тогда Шкабров закурил и оглянулся назад.

Серебристо-зеленая «мазда» стояла на месте и была видна, как на ладони. Один из сидевших в ней людей – это был блондин – как раз в этот момент лениво повернул голову и уставился на «копейку»

Шкаброва пустым рыбьим взглядом. Абзац поспешно толкнул заедающую дверцу и, пригнув голову, выбрался на проезжую часть.

Он помедлил всего мгновение, прежде чем поднять воротник и втянуть голову в плечи. В течение этого ничтожного отрезка времени сидевшие в «мазде» обладатели одинаковых фуражек имели отличную возможность разглядеть его лицо и сопоставить его с полученным от своего бригадира описанием.

Бросив через плечо косой осторожный взгляд, Абзац увидел, как обе передние дверцы «мазды» разом распахнулись, словно та была диковинным тропическим жуком, который, готовясь взлететь, распахнул отливающие металлическим блеском надкрылья. Чернофуражечники абсолютно одинаковым движением полезли из машины наружу.

Переходя улицу, Абзац позволил себе на мгновение забыть о своих проблемах, целиком отдавшись блаженному чувству возвращения домой. Он не покидал Москву, все время вращаясь по замкнутому кругу с очень небольшим радиусом, в центре которого находился этот знакомый до трещинки в штукатурке двенадцатиэтажный дом, но ощущение было такое, словно он совершил морской круиз вокруг света верхом на бочке из-под соленых огурцов и вот, наконец, добрался до финиша.

Правда, акулы, которым он оказался не по зубам в открытом океане, последовали за ним на сушу.

Собрав всю свою волю в кулак, он временно отбросил все лишнее и как ни в чем не бывало свернул во двор. Оглянуться он не решился, но и без того не сомневался, что оба чернофуражечника следуют за ним, как привязанные.

После обеда небо заволокло тяжелыми тучами, и в конце концов, как и следовало ожидать, начался ледяной моросящий дождь. Он шел уже больше часа, и Абзац надеялся, что по случаю плохой погоды перед подъездом никого не будет. Он ошибся: хотя аншлага на вкопанной в землю перед подъездом скамейке и не наблюдалось, но одна из вечно околачивавшихся здесь старух оказалась на боевом посту. Накрывшись огромным мужским зонтом, старая перечница сидела под дождем, нюхала кислород и заодно бдительно наблюдала за окрестностями, посверкивая из-под зонта любопытными черными глазенками за толстыми линзами очков. Глядя на нее, Абзац попытался избавиться от навязчивой идеи, что старухи заключили между собой некий таинственный пакт, по которому хотя бы одна из них была обязана дежурить на скамейке в любую погоду, чтобы не дать пересохнуть вечно живому роднику сплетен и пересудов.