Андрей Дышев - Моя любимая дура Страница 20

– Не ушибся, пупок с ушами? – спросил он, глядя на меня одним глазом через прорезь прицельной планки.

Мне часто приходилось иметь дела с милицией, я привык работать с операми и следователями в той же степени, как и убегать от них. Но сейчас общение с ними было слишком дорогим удовольствием. Если бы мне не лететь срочно в Минводы, я бы, пожалуй, с удовольствием посидел бы в следственном изоляторе. Нигде и никогда я не спал по восемнадцать часов в сутки, только в поездах дальнего следования и на нарах СИЗО. Это роскошь, это удел счастливых людей – располагать временем, которое некуда деть. И еще СИЗО привлекал меня тем, что, пока я там отдыхал, мою работу кто-то делал за меня. В какой профессии еще можно найти такую халяву?

– Не дергаться! – предупредил милиционер. Мне казалось, что он хочет засунуть ствол автомата мне в рот. – Смотреть на дуло! Осознавать всю безнадежность своего состояния! Мысленно раскаиваться!

Он заставил меня повернуться и медленно («походочкой, аки жених и невеста к алтарю крадутся!») идти к входной двери, об которую в это время с остервенением бился второй милиционер. Положение мое было аховым. Интуиция, которой я так доверял, оказалась полной дурой, набитой соломой. Разве можно было так долго торчать в агентстве, если я знал, что меня разыскивает милиция? Я даже не стал утруждать свою голову мыслями о побеге. От автоматной пули, летящей со скоростью семьсот метров в секунду, убежать проблематично. Я уже думал о предстоящей беседе со следователем. Единственным оправданием моему нестандартному поведению за прошедшие сутки была беда, случившаяся с Ириной. И мое спасение было в том, чтобы рассказать милиции все. Но рисковать жизнью Ирины ради того, чтобы оправдать себя?

– Активное содействие органам правопорядка в раскрытии преступления не только облегчит твою душу, – бормотал за моей спиной словоохотливый милиционер, – но и станет смягчающим вину обстоятельством…

– Урою! – прорычал другой милиционер, увидев меня. Он перестал кидаться на железную дверь, но служебное рвение все еще клокотало в нем, и он лягнул Байкала, не вовремя оказавшегося рядом. Пес, отличавшийся необыкновенно добрым нравом, мужественно выдержал пинок и непременно простил бы милиционеру эту грубость, если бы меня не было рядом. Желая доказать мне, что не зря ест свой хлеб, Байкал молча вцепился зубами в резиновый каблук милицейского ботинка.

– Ах ты, собака! – взвыл милиционер, прыгая на одной ноге и пытаясь дотянуться до нагрудного кармана, в котором у него лежал свисток. – Урою!!

– Что люди недисциплинированные, что собаки, – сделал умозаключение второй милиционер. – Обширный упадок массовой нравственности… Надо плюнуть ему в глаз – сразу отцепится!

Убегать я не собирался, но выпал настолько удачный момент, что не воспользоваться им было грешно: оба милиционера, позабыв про меня, стали плеваться в Байкала: один стрелял слюной редко и обильно, а второй часто и мелко. И я уже был готов сорваться с места и исчезнуть в ближайших кустах, как на дворовый пятачок, где разыгралась никем доселе не виданная здесь драма, беззвучно выкатилась старенькая, но ухоженная и до блеска вымытая «Ауди». Передняя дверь раскрылась на ходу, и я увидел сидящего за рулем Мураша. Он смотрел на меня, скалил зубы, дергал головой и махал рукой, бессловесно приглашая меня в машину, что я тотчас и сделал. Уже потом, когда я оказался в салоне и Мураш на приличной скорости принялся кружить по дворам, с визгом закладывая виражи, я понял, что все же не следовало становиться должником этого человека, заведомо зная, что не смогу рассчитаться с ним.

– Не боишься, что они запомнили номер твоей машины и легко тебя найдут? – спросил я, когда Мураш заехал на территорию оптового строительного склада и задним ходом загнал машину под навес.

– А она не моя, – ответил он, выходя из машины. Ключи зажигания остались торчать в замке.

– Угнал?

– Нет, друг дал покататься.

– Значит, друга привлекут.

– Да и хрен с ним…

Мы стояли между штабелей блоков, напиленных из ракушечника, и отряхивались.

– За что это они к вам прицепились? – спросил Мураш.

– Подозревают в убийстве, совершенном с особой жестокостью, – ответил я, заправляя майку в джинсы.

– Это серьезно, – покачал головой Мураш. – Надолго бы упекли за решетку, если бы не я. И не видать вам Минеральных Вод во всем обозримом будущем.

Окольными путями Мураш опять начал выкатывать прежнюю тему.

– Все равно не могу, – отрезал я. – Разве что попозже. Вот слетаю в Минводы, решу там все свои проблемы, вернусь, и тогда поговорим про Джанлак.

– Не пойдет, – возразил Мураш. – Потом поздно будет.

– Почему поздно? Несколько дней ничего не решают.

– Они решают все, – упрямо стоял на своем Мураш. Подумав, он уточнил: – У меня отпуск закончится. И вообще…

Я молча протянул ему руку. Мураш выждал паузу, глядя на мою ладонь так, как смотрит покупатель на некачественный товар. Наконец он ответил на рукопожатие – с неохотой, как бы делая одолжение, потому как этот жест означал примирение, отказ от дальнейших попыток уговорить меня.

– Будьте осторожны, – сквозь зубы процедил он. – У вас запоминающаяся внешность, и милиция может сцапать вас в аэропорту.

– Спасибо. Но я никогда не думал, что у меня запоминающаяся внешность. И чем же она, интересно, запомнилась тебе?

– Вы ведете себя… – начал объяснять Мураш и замолк, подыскивая точные слова. – В толпе или там, где многолюдно, вы ходите, как манекенщик на подиуме. Будто вокруг никого нет.

– Что ж, теперь буду ходить, как лазутчик в тылу врага.

По блокам, как по ступеням, я поднялся на штабель; выпрямившись во весь рост, подпрыгнул, ухватился за край навеса, сделал переворот и оказался на крыше. Мурашу понравилось, ему захотелось повторить этот трюк, и он решительно ступил на блок. Однако, почувствовав, как тот шатается под его ногой, поспешил сойти на землю.

– Я вас найду! – пообещал он мне и, поправив галстук, пошел к выходу, как делали все нормальные люди.

Глава 12

ПОДЪЕМ НА КУДЫКИНУ ГОРУ

Я действительно стал чувствовать себя как лазутчик в тылу врага. Пройтись по оживленной улице с высоко поднятой головой, как я делал это до недавнего времени, теперь было слишком рискованно. Не знаю, насколько велико было желание милиции надеть на меня наручники, все же не стоило испытывать судьбу. В ближайшем магазине одежды я купил бежевые слаксы и грубую льняную рубашку такого же цвета да еще скрепя сердце нахлобучил на голову совершенно идиотскую бейсболку с огромным, как клюв пеликана, козырьком.

– Вам все это так идет, так к лицу! – сказала продавщица с таким видом, словно едва сдерживала слезы, чтобы не расплакаться.

Я глянул на себя в зеркало и пришел к диаметрально противоположному выводу. Нечто похожее я видел в цирке, где показывали дрессированную гориллу, одетую в бежевый костюмчик и бейсболку: переваливаясь с боку на бок, она убегала от клоуна в милицейской форме и попутно прихлебывала пиво из бутылки. Помню, детишкам этот номер очень понравился. Они долго аплодировали, и горилла снова начинала кружить по арене, а клоун свистел в свисток, спотыкался и поправлял сваливающиеся с него штаны. Народ хохотал до слез… И сейчас я тоже хохотал, глядя на себя в зеркало. Продолжая смеяться, вышел из магазина и выбросил в мусорный бак пакет со старой одеждой, который тотчас распатронили бомжи.

В летнем кафе у вялотекущего фонтанчика я заказал тарелку пельменей и несколько раз уточнил у официанта, не подмешана ли в фарш соя. Ненавижу суррогаты, добавки, эмульгаторы, загустители и прочую дрянь. Торговая ложь и хитрость всегда отзывается у меня болями в желудке. В кулинарии я консерватор и привереда одновременно. Признаю только натуральные продукты и приставку «как бы» на дух не переношу. Собственно, и в жизни я придерживаюсь тех же принципов. Если драться, то драться. Если любить, то любить. Почти как в песне у Розенбаума.

– Ты что жуешь? – спросил Никулин, ответивший на мой звонок.

– Пельмени.

– «Сибирские»?

– Нет, «Молодежные».

– Чудовище! – остался верен своей манере общения Никулин. – Ты должен есть пельмени «Сибирские», пить водку «Колымскую» и курить папиросы «Лесоповал». Ты что с Ириной сделал?

Я чуть не подавился, усилием воли сохранил самообладание и переспросил с деланым равнодушием:

– А что я с ней сделал?

– Куда она запропастилась? Я не могу ей дозвониться!

Это был шанс во всем признаться Никулину, но я, сам не знаю почему, солгал:

– Устраивается на новую работу, должно быть. Сейчас ей не до нас.

– Не представляю, как ты управишься без нее! – Он громко высморкался. – Хочешь, я завтра выйду?

Я сделал паузу, будто размышлял об этом предложении, и тем временем налил из графинчика водки. Водка была первоклассной, ледяной, правда, мне показалось, что она отдает таежной хвоей. Может, в самом деле называется «Колымская»?