Михаил Серегин - Крестом и стволом Страница 20

– Вряд ли, – не согласился Медведев. – Ковалев никому не разрешал сюда войти. Мы, можно сказать, первые.

– Здесь же человек двадцать порезали! Не меньше! Я сам слышал, как они кричали!

– Вы что-то путаете, батюшка, – мягко сказал Медведев. – По спискам здесь всего-то находилось двадцать два человека. Шестеро погибли в результате вооруженного сопротивления. Осталось четырнадцать.

Но отец Василий прекрасно помнил, как ругался Тохтаров: «Куда я восемьдесят шесть человек дену?!»

– Подождите! Здесь должны быть остатки документов! – Священник метнулся к знакомой кладовой, распахнул дверь и… там все было чисто. Впрочем, на полу виднелись остатки сажи, и он даже наклонился, чтобы убедиться в этом, но главного – самих документов, пусть обгоревших, пусть неполных – здесь не было.

– Здесь старые газеты лежали, Николай Иванович, – подошел к ним сзади Ковалев. – Они еще тлели. Я распорядился, чтобы вынесли, во избежание повторного возгорания.

– Вот видите, – мягко улыбнулся священнику Медведев. – Вы бы, батюшка, шли домой да отдыхали, вам после этого кошмара силы восстанавливать надо. Езжайте, я скажу шоферу, чтобы вас довезли.

– Но как же?! – не мог поверить в увиденное священник.

– Ковалев – человек опытный, да и люди у него знающие, квалифицированные. Они обязательно во всем разберутся. Так, Павел Александрович? – повернулся Медведев к Ковалеву.

– Мы уже начали работу, – заверил Ковалев. – Скоро выясним все, до мельчайших подробностей.

Отец Василий вспомнил того мальчишку на исповеди. Как он тогда сказал? «Коваль собирает тех, кто лично на него работать будет… парфеновское место занять хочет… только куда ему?..» – «Ошибся ты, парень, – прошептал священник. – Кому же еще, как не ему, на парфеновское место влезть». Отец Василий развернулся и побрел прочь – здесь ему делать было нечего, потому что на этой территории уже безраздельно правил Коваль.

Отец Василий шел домой словно пьяный. У него не было мыслей, да и о чем было думать; у него не было чувств, ибо чаша переполнилась, и только слова Иоанна Крестителя настойчиво стучали под черепной коробкой: «Уже и секира при корне дерев лежит, и всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Я крещу вас в воде в покаяние, но идущий за мною сильнее меня… он будет крестить вас Духом Святым и огнем…Он очистит гумно свое и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым…»

– Огнем неугасимым, – повторял и повторял священник. – Да, все так – огнем неугасимым.

Он добрался до своей улицы, не замечая ничего вокруг, вошел во двор и, только когда подошел к крыльцу, услышал сзади себя чьи-то шаги и горячее дыхание. Отец Василий резко обернулся. На него смотрела увезшая его от верной погибели кобылка. Она смотрела на него так, словно спрашивала: «Что, тяжело тебе, отче?»

– Тяжело, милая моя, тяжело, – ответил ей отец Василий. – Не знаю, что и делать. Не слышат, не видят и ничего, кроме чинов и денег, не хотят. Столько людей погибло, а им хоть бы хны.

– Оставьте мертвым погребать своих мертвецов, батюшка, – сказала незаметно подошедшая к нему сзади Ольга и обняла его за плечи. – Пойдемте в дом.

С этого дня отец Василий ушел в пост и молитвы. Он вставал в три утра, принимал холодный душ и начинал труды. Служил и молился, молился и служил. На время он даже отклонил просьбы о крещении, потому что не чувствовал себя достаточно сильным и чистым. День за днем он сурово усмирял свой гневливый дух, но лишь на пятый день почувствовал, что к нему возвращается прежнее состояние души – легкое, чистое и светлое.

Где-то в эти дни он и заметил за собой слежку. Время от времени в храме появлялся мужичок, явно столь же далекий от мысли о духовном возрождении, как местная администрация о процветании народа. Затем священник несколько раз видел за своим «жигуленком» не слишком настойчивый «хвост». Но, честно говоря, он так не хотел выходить из такими трудами обретенного состояния духа, что просто закрыл на все глаза. «Не хочу! – решил он. – С меня хватит!»

Тогда же ему позвонили из патриархии. Разговор был трудным. Отца Василия дотошно расспросили о недавних событиях, причем у него сложилось такое ощущение, будто с ним работают по какому-то составленному безразличным и малодушным человеком опроснику. Так что он с огромным облегчением положил трубку, когда разговор закончился, и снова приступил к своим трудам.

Несколько раз его вызывали то в прокуратуру, то в УВД, а один раз к нему в храм даже зашел человек из ФСБ. Человек этот сообщил, что с его, отца Василия, сотового телефона был сделан интересующий их звонок, и с видимым удовлетворением услышал в ответ, что телефон у отца Василия похитили уголовники с кличками Батон и Рваный и что отец Василий, как и положено, поставил в известность и УВД, и телефонную компанию. Хотя за набежавшее время переговоров платить все равно пришлось ему.

Тридцать первого августа он почти спокойно принял известие, что по требованию московского начальства областными структурами была сделана детальная проверка законности содержания под арестом двух десятков лиц. И кое-кого по результатам этой проверки выпустили и даже принесли извинения. А тем же вечером к нему зашел Костя.

– Ну что, Миша, оклемался твой дружок-то, – улыбаясь, сообщил он. – Уже глазками вовсю лупает.

У священника потеплело на сердце.

– А Рубцова Толю мы вчера выписали, – продолжил главврач. – Он к тебе еще не заходил?

– Нет.

– Значит, к маме поехал. Мы с ним недавно перекуривали, так сказать, в полное попрание больничного режима, так он все каялся, что маме долго не писал. Ты хоть знаешь, что у него в большом авторитете?

Священник пожал плечами.

– А давай-ка, Мишенька, мы с тобой на рыбалочку зарулим! – с немного натужным воодушевлением предложил Костя. – А то даже Ольга начала беспокоиться. Все в трудах да в трудах, слова лишнего не скажешь.

– Оля? – удивился отец Василий.

– В общем, так. Снасти я приготовил. Еду из дома возьмешь. А лодку я у Петра арендовал. Помнишь такого? – и, дождавшись ответного кивка, завершил: – Сегодня же и поехали. Идет?

Отец Василий задумался. Если даже Ольга решила, что ему нужно сменить обстановку, значит, и впрямь пора. Правда, ему было немного горько, что она не сказала ему это прямо в лицо.

– Ладно, – кивнул он. – Только учти, я пост держу, так что никакого спирта.

– Заметано! – обрадовался главврач. – К девяти освободишься?

– Сегодня даже к восьми, – улыбнулся товарищу священник.

Они выехали на пристань к девяти вечера. Костя говорил правду, на причале их уже ожидал промышляющий извозом и сдачей лодок в аренду старый речной волк Петр – для своих Петя, а для совсем своих Петюн. Отец Василий кинул на дно моторки рюкзак и уселся рядом, предоставив завершение переговоров и управление Косте.

– Будешь проходить Щучий остров, держись подальше от камыша, там отмель, – отдавал последние распоряжения Петр.

– Да знаю я, Петя, – отбивался от бесчисленных нотаций и советов главврач.

– Вот все вы так говорите, – недовольно покачал головой лодочник. – А мне потом днище ремонтируй! Хорошо еще, если не потопят, тур-рис-ты!

Он произнес это «тур-рис-ты» с таким отвращением, что отец Василий улыбнулся. Он понимал страдания старого рыбака при виде откровенно халатного, любительского отношения к своему старинному, уважаемому промыслу.

Наконец Костя отбился, плюхнулся к мотору и рванул тросик. Двигатель взревел, и лодка, стремительно набирая скорость, помчалась по мягким, округлым речным волнам. Солнце еще не зашло, и немного подсвеченная сбоку волжская вода казалась такой нежной, такой ласковой, что вызывала желание упасть в нее лицом вниз, да так и лежать, ощущая, как нежнейшие волны ласково касаются усталого тела. Отец Василий откинулся спиной на рюкзак и все смотрел и смотрел, как стремительно проносятся мимо мелкие заросшие острова. В этот момент он, пожалуй, снова был счастлив.

Костя заглушил двигатель минут через сорок, когда Усть-Кудеяр остался далеко позади, а вокруг простирались лишь бесчисленные острова да серебристая, удивительно чистая и прозрачная вода. Они встали недалеко от песчаной отмели, Костя вытащил удочки и сунул одну священнику.

– Сегодня никаких закидушек, – по-хозяйски распорядился он. – Посидим, как приличные люди.

Отец Василий улыбнулся, но возражать не стал. Он получал огромное удовольствие уже от того, что двигатель смолк и можно просто сидеть, наслаждаться тишиной. Отец Василий и Костя закинули удочки, и, хотя рыба не клевала – видно, отъелась за лето, – им все равно было хорошо.

– Ты не переживай, Мишаня, – первым прервал тишину Костя. – Плетью обуха не перешибешь.