Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля Страница 20

То‑то в этом земном времяпровождении много смысла!

Буквально невпроворот!..

Что‑то я до сих пор не обнаружил в лабиринте, в который меня в момент рождения угораздило вляпаться, какой‑то особо замысловатой логики.

Глава 2

— Как только меня выписали из госпиталя, добрые дяди из 4–го управления НКВД и Главного штаба партизанского движения взялись определить мою судьбу.

Старикан вновь уставился в стену. Глядел долго, видно, пытался до мельчайших подробностей вспомнить эти трудные дни.

Между тем за окном совсем стемнело, и в непрозрачной весенней мгле прорезались уводившие в историческую даль огни на шоссе.

Петя поднялся, подбросил пару поленьев в печь. Огоньки забегали, заиграли, высветили углы, где со времен Трущева прижились тени былого. В блеклых отблесках печного огня тени зашевелились, задергались, придвинулись поближе. Голос у старикана приобрел странную хрипотцу, речь породнилась с летописью.

— В лето 1944–ое от рождества Христова щеголеватый подполковник из 4–го управления НКВД провел со мной душеспасительную беседу. Говорил гладко, как по писанному – «Гитлеры приходят и уходят», «…мы воюем за светлое будущее», «…нас ведет товарищ Сталин». Давил на сознательность, на необходимость сделать решительный выбор в пользу мирового пролетариата, который не на жизнь, а на смерть сражается с «самым реакционным отрядом мирового империализма – немецким фашизмом». Потом предложил поступить в специальную школу, чтобы получше подготовиться к этой самой борьбе.

Я, наивный гренадер, ответил, что пока не готов встать в ряды сознательных борцов, и признался, что меня куда больше прельщают тайны электромагнитных волн, с которыми меня познакомил толстоватый уже в молодые годы Франц Ротте.

Подполковник улыбнулся.

— Решили отсидеться в тихом уголке? Не выйдет, товарищ Крайзе!

На прощание попросил хорошенько взвесить все «за» и «против» такой, как он выразился, «присмиренченской» позиции.

На конспиративной квартире, где меня поселили после выздоровления, я пришел к выводу, что этот щеголеватый агитатор так просто не отвяжется. Он пойдет на все, чтобы я безоговорочно уверовал в идеи марксизма–ленинизма.

Так и вышло.

Подполковник еще раз побеседовал со мной, я вновь отказался, и меня, поскольку формально я числился германским подданным, отправили в лагерь для военнопленных под Красногорском.

После принятия рюмки «шнапса» для оживления воспоминаний дядя Густав продолжил.

– Es war ein wunderschöner Ort!* (сноска: Это было замечательное место!) Здесь отбывали срок генералы, взятые в плен под Сталинградом, здесь одно время сидел фельдмаршал Паулюс. Сюда поместили фельдмаршала Шёрнера и сына фельдмаршала Клейста – старшего лейтенанта Герлаха. Тот впоследствии заявил о себе как крупный писатель. В Красногорске сидела обслуга Гитлера: его личный адъютант, майор Гюнше, шеф–пилот генерал–лейтенант Баур, старший камердинер Линге. Сюда летом сорок четвертого доставили личного адъютанта Рудольфа Гесса Карла–Хайнца Пинтша.* (сноска: Некоторые зарубежные исследователи, пытаясь доказать, что Гитлер ничего не знал о миссии Гесса, сообщают, что фюрер якобы страшно «отомстил» всем причастным к «измене». Во исполнение этого приказа его вдове было сохранено имение и министерская пенсия, адъютант Пинтш отделался двумя месяцами домашнего ареста, после чего его отправили в строевую часть, а Вилли Мессершмит и Ганс Баур, готовивший Гесса к полету, вообще не пострадали. Хотелось бы напомнить о мести Гитлера, которую испытали на себе участники «Красной капеллы» и заговорщики 20 июля. Их подвергли жутким пыткам, предали унизительной казни.) В Белоруссии Пинтш попал в плен, где в точности описал все подробности подготовки «побега». После его откровений и допросов Ганса Баура у красных не оставалось сомнений, что Гесс отправился на Туманный Альбион с дипломатической миссией и, более того, сумел добиться согласия Лондона на сохранение трехлетнего статус–кво на берегах Пролива.

Кстати, среди военнопленных был и врач Конрад Лоренц. Слыхали о таком? Именно в Красногорске он начал писать знаменитую книгу о повадках зверей и птиц, за которую ему присудили Нобелевскую премию.* (сноска: В 1973 году.)

Меня поместили во второе отделение, к нижним чинам. Там я занялся ремонтом радиоаппаратуры. Меня даже возили в Москву, где я чинил приемники важным московским шишкам, – похвалился старикан.

Он примолк и вновь принялся что‑то выискивать на стене.

Я глянул в ту сторону и за спинами теней разглядел… нет, ощутил… как из неясной полутьмы выступила фигура, смутно напоминавшая молодую красивую женщину. Одежда на ней была разорвана. На шее петля, груди отрезаны.

Или мне померещилось?..

— Для меня это был предел мечтаний! О чем еще мог мечтать молодой здоровый парень весной сорок четвертого года? Режим щадящий, паек сносный, обращение вежливое. Клиенты кормят. По ночам загадывал – закончится война, отыщу Татьяну, и у меня тоже будет русская жена.

Так прошло месяца полтора, пока меня вновь не вызвали на допрос. Мой старый знакомый подполковник в присущей ему доброжелательной манере предупредил, будто бы по оперативным каналам к ним поступили сведения – мол, скрывающиеся в лагере фашистские недобитки упорно пытается опорочить меня. Они распространяют слухи, будто бы я изменил рейху и даже получил награду от красных за свои партизанские подвиги, а также за доносительство и участие в расстрелах соотечественников.

– …Товарищ Крайзе, вы должны понимать, администрация не в состоянии обеспечить вам постоянную охрану. Вы должны вести себя крайне осторожно, внимательно прислушиваться к разговорам, которые военнопленные ведут между собой. Неплохо также информировать администрацию, кто из числа ваших соседей особенно недоброжелательно относится к вам. В том случае, если почувствуете реальную угрозу жизни, вам следует немедленно обратиться к любому представителю администрации, для чего я дам вам пароль.

Я поблагодарил за заботу, повторил доверенную мне условную фразу – уже не помню, о чем там сообщалось, то ли предлагали купить славянский шкаф, то ли половинку пирожка с капустой, – на этом разговор закончился.

Время шло, а я ни разу не обратился к администрации. Отношения с камрадами у меня установились, не могу сказать, что приятельские, но ровные. В лагере было не до приятельств – каждого подспудно тревожили мысли о том, что его ждет после войны и, главное, сроки возвращения на родину. Это страшило более всего, потому что среди военнопленных, вполне смирившихся с тем, что Германию ждет неминуемый крах, постоянно муссировались слухи, будто Советы никогда не выпустят нас из своих лап.

Просто некуда будет отпускать.

Подполковник нагрянул спустя неделю. По его виду было сразу видно, насколько его раздражает мое наплевательское отношение к собственной безопасности. Разговор начал с того, что озабоченно предупредил, что дело зашло слишком далеко и покушение на меня дело нескольких дней.

Или ночей.

— Вас придушат в бараке.

Новость, что и говорить, ошеломляющая.

— Это точно?

— Точнее не бывает, – подтвердил энкаведешник.

— Что же делать?

— Да, положение хуже некуда! – подполковник озабоченно постучал пальцами по столу. – Раньше надо было сподхватиться, товарищ Крайзе! Конечно, мы можем сегодня же забрать вас из лагеря и перевести в какое‑нибудь более безопасное место. Например, в Елабугу или на Колыму, можно и в республику Коми. Правда, условия содержания там тяжелые – тайга, мошкá, лесоповал. Не то, что в Красногорске. К сожалению, – подполковник огорченно прищелкнул пальцами, – это тоже временная мера. Она не дает полной гарантии.

— А вы вполне уверены, что покушения не избежать? Может, лучше отправить на лесоповал тех, кто замышляет убийство?

— А как мы уличим их без самого факта покушения? К тому же в лагере могут оказаться неизвестные нам сообщники. Притаившиеся в лагере военные преступники и закоренелые нацисты готовы на все. Вы для них лакомый кусочек. Награда от Советского правительства, и все такое… На вашем примере они постараются запугать других. Тем более, что вы для них чужой, ведь ваша мать русская.

Причем здесь моя мать? Какое дело лагерным нацистам до моей матери? Мне стало не по себе. Особенно насторожило упоминание о награде, ведь в лагере о ней никто знать не мог. Но если подполковник упомянул о награде, значит, он не исключает утечку информации.

— Значит, мне не выкрутиться?

— Да, положение непростое. Только, товарищ Густав, не надо бросаться в панику! Кстати, у меня есть отличная идея. Попробуйте обратиться к администрации лагеря с просьбой предоставить вам советское гражданство? Отличный вариант! Полагаю, вам пойдут навстречу и тут же освободят из лагеря.