Сергей Самаров - Жестокий рикошет Страница 20

Да, мне трудно ходить. Да, мне нужна медицинская помощь.

Захватить грузовик, чтобы на машине до своих добраться, – это, наверное, решение всех моих проблем. Вопрос стоял только в том, смогу ли я с грузовиком справиться. Прав у меня вообще никогда не было, даже купленных. Но на чужих машинах, за неимением своей, ездить мне приходилось. Меня даже специально обучал один товарищ. И я ездил. Но на легковой. Наверное, грузовик в вождении мало чем отличается от легковушки. И справиться с ним я должен.

Боль в боку снова дала о себе знать, словно напоминая, что врач мне нужен срочно. И грузовик – это выход из моего положения.

И я решился.

Боль в боку мешала даже думать о чем-то другом, кроме собственно боли, потому что от нее не только сам бок огнем горел, горела и голова, горела и плавала в каком-то огненном тумане. Я снова попробовал понюхать ватку с нашатырным спиртом, теперь уже аккуратнее, но это помогло мало, и даже показалось, что я еще хуже себя почувствовал. По крайней мере, мне сразу захотелось сильно чихнуть, и я с трудом сдержал себя, потому что чихание отдалось бы точно такой же болью, как удар кулаком в свежую рану. И мысли в голове путались, и непонятное раздражение, на легкую истеричность похожее, подступало и мешало сосредоточиться. И заставить себя здраво и хладнокровно думать стоило мне большого труда. Но я справился с собой. Я убедил себя, что я сумею с собой справиться, и справился. Сначала несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, потом просто по приказу успокоился. Организм среагировал на этот приказ – сказалась тренировка.

И я начал продумывать свои дальнейшие действия.

К посту подходить, естественно, лучше всего в темноте. Но до темноты осталось еще несколько часов. Я хотел было поспать или даже просто отдохнуть, отрешившись от действительности, но пришла мысль о необходимости осмотреть место недавнего боя полностью. Просто настоящее беспокойство подступало оттого, что я до сих пор не осмотрел поле боя. Я понимал, что граната, взорвавшись на дистанции пары метров, никого в живых не оставит, даже если на бандитах и были бронежилеты. А на двоих я бронежилеты, кстати, видел. Тем не менее посмотреть и проверить хотелось.

Превозмочь себя было необходимо. И я себя превозмог и встал. Но чувствовал в ногах непривычную неуверенность. Этой неуверенности в ногах не было даже после самого ранения, даже после самой острой боли, когда я вытаскивал из раны нож или стрелял из «подствольника». На всякий случай приготовив к бою автомат, я шагнул в сторону последнего взрыва, самого близкого ко мне. Два окровавленных тела, взрывной волной опрокинутых и изувеченных, как были изувечены соседние с ними кусты и молодые деревца, признаков жизни не подавали. Времени, чтобы прийти раненому в сознание, прошло достаточно. Они не пошевелились, не приняли более удобную позу. Значит, были убиты. И я не стал наклоняться из опасения потревожить собственную рану, кровь из которой только-только перестала сильно бежать. И, не чувствуя угрозы с этой стороны, пошел к месту последнего поста. Там тоже все было тихо и никто не подавал признаков жизни. Но смотреть на чужую кровь мне нравилось не больше, чем смотреть на собственную, и потому я быстро отошел в сторону. Снова появилась было мысль об отдыхе, но я решил все же пройти дальше, туда, куда я посылал навесом гранаты из «подствольника». Расстояние было не слишком большим. Преодолев двадцать шагов, я почувствовал, что при каждом новом шаге начинаю тверже ставить ногу и обретаю силы, и тут мне показалось, что я услышал стон. Я прислушался. Стон повторился, а следом за ним и голос послышался.

Я остановился и замер, ибо шел, почти уверенный в том, что в живых никого не осталось, следовательно, и особых мер осторожности не соблюдал, хотя автоматически, по выработанной уже привычке, все же ступал тихо и, кажется, никому не выдал своего присутствия.

Первый голос еще что-то произнес. Теперь я уже и слова разобрал. Говорили на чеченском. Ему другой ответил. Значит, по крайней мере там два человека. Сразу вспомнилось, что бандиты шли двумя группами. В одной было пять человек, в другой три. Трое шли явно более настороженно, чем пятеро. Может быть, их группу я накрыл навесными гранатами и двоих ранил? Тогда там точно только два человека, не больше. Впрочем, это вовсе не обязательно, потому что откуда-то еще двое взялись, которые ко мне подползали и получили по пуле. И лучше не считать противников, пока не увидишь их.

Я двинулся вперед осторожнее. Рана в боку сильно мешала, но, как ни странно, ноги передвигались уверенно, я чувствовал в себе силу. Недавнего предгробового состояния как не бывало.

Голоса я легко «запеленговал». И теперь оставалось только определить, с какой стороны к бандитам лучше подобраться. Но и это можно было решить, только рассмотрев их. А чтобы рассмотреть, как раз и необходимо было подобраться. Тот самый пресловутый замкнутый круг, к которому подступать все-таки необходимо. И я начал подступать, из осторожности предполагая, что где-то неподалеку могут оказаться и другие живые бандиты. Такое осторожное передвижение было вынужденной мерой. Я понимал, что ползать мне теперь практически не дано без боли, и потому старался оттянуть время, когда придется прижаться к земле, чтобы стать невидимым, и искал возможность избежать этих действий. Мобилизовав все свое внимание, я совершил «круг почета» и не услышал посторонних звуков. И тогда стал круг сужать~

Бандитов я увидел~

Я их увидел, а они меня – нет. Увидел потому, что целенаправленно искал и знал, где искать, а они о моем присутствии могли бы только догадываться, но слишком полагались на свое количественное преимущество и надеялись, что меня уже давно и далеко угнали, скоро пристрелят или просто поймают и после этого вернутся за ними~

Один из бандитов лежал навзничь и смотрел в небо. Обе ноги у него были перебинтованы прямо поверх штанин, и бинты пропитаны кровью. Похоже на множественные осколочные ранения. В принципе это как раз то, чего я ожидал. Должно быть, и живот был поражен, потому что раненый прижимал к животу и к паху двумя руками грязный солдатский бушлат. Так прижимал, что ничего больше этими руками сделать не мог, с силой, словно пытался руками помочь себе перебороть боль. Второй бандит сидел рядом. У этого была только одна перевязка чуть ниже колена. Но крупный черный камень, на котором он сидел, был весь иссечен сбоку осколками. Бандит опирался на автомат, и, чтобы поднять оружие в боевое положение, ему потребовалось бы гораздо больше времени, чем мне на выстрел. И я начал подходить. Первым увидел меня лежащий бандит. Он что-то невнятно воскликнул, но второй принял это, должно быть, за крик от боли и ответил что-то по-чеченски, судя по интонации, успокаивая и утешая. Первый воскликнул еще раз, и только тогда его товарищ понял, что смотрит тот куда-то за его спину, и смотрит с ужасом.

Бандит обернулся и увидел меня в трех шагах. Его лицо тоже исказилось от ужаса, и руки, может быть и против воли, начали поднимать автомат. Я мог бы и время потянуть, мог бы сказать что-то, но слишком я был измучен и потому сразу выстрелил в середину груди, отбросив его пулей на лежащего раненого. Тот взвыл, но сил, чтобы столкнуть в себя тело, у него не хватало. Я ногой отбросил подальше сначала один автомат, потом другой и только после этого сам сел на камень.

– Мешает? – кивнул я на убитого, чуть ли не сочувствие раненому выражая.

Мне стоило больших сил вести этот разговор. И вести его так, чтобы не показать боль и измученность собственную, потому что я должен был разговаривать с позиции сильного, а сильный не имеет права свою боль показывать.

– Убери его, – с трудом произнося русские слова, сказал раненый.

Это была даже не просьба, это была мольба. Парень молодой, моложе меня. Ему негде было учиться русскому языку, хотя он и гражданин России. Он из своих гор едва ли выбирался, и пусть есть в селе школа, а кажется, я видел здание, на школу похожее, мимо которого меня проводили, то русскому там учат плохо. Он вообще в жизни своей ничего еще не видел, и Авдорхан Дидигов умело пользуется темнотой разума таких парней.

– Уберу~ Если мы договоримся~

Он смотрел и ждал продолжения разговора. Он с тоской и с надеждой смотрел на меня.

– Сколько человек на посту осталось? – спросил я.

Раненый то ли слова долго подбирал, то ли раздумывал – отвечать ему или нет. И с какой-то надеждой не по сторонам, а куда-то за мое плечо посматривал, потому что повернуть голову в сторону он не мог из своего неудобного положения.

– Поторопись. Я ждать не люблю.

– Тебя убьют, – сказал он.

– Кто? – Я нашел все же в себе силы, чтобы улыбнуться.

– Тебя ищут~ Найдут и убьют~

– Некому уже искать~ Я убил девятнадцать ваших парней. Я всех убил, кто меня здесь искал. Вопрос повторить?

У раненого глаза расширились от ужаса. Он осознал наконец, что остался последним, двадцатым. Но жить ему хотелось.