Лучший из лучших - Смит Уилбур Страница 20

– Ральф! – закричал Зуга. Он уже видел сына в подобном состоянии и теперь испугался. – Ральф! Прекрати!

Его призыв остался без ответа. Стоя на повозке, Ральф изящно взмахнул рукой, будто закидывая удочку, – плеть растянулась во всю длину за его спиной. Одновременно он вынес вперед кончик рукоятки – бич со свистом полоснул противника от груди до пояса, с легкостью стального лезвия разрезав плотную ткань. Разорванная куртка захлопала на ветру, дождь размыл тонкую струйку крови: если бы не дождевик, возница получил бы глубокую рану.

Испугавшись громкого звука, мулы Ральфа метнулись в сторону – правое колесо сцепилось с колесом застрявшей повозки, и обе безнадежно завязли в жидкой глине.

Ральф оказался слишком близко к вознице, чтобы развернуть бич во всю длину. Тогда он перехватил рукоятку и замахнулся ею, как дубинкой.

В глубине шахты матабеле закричали «Й-и-е!», ободряя своего любимца, и воинственный клич подстегнул Ральфа. Он двигался быстрее противника, ловко уворачиваясь от ударов, используя рукоятку бича как палки, с которыми так усердно тренировался. Гомон, треск ударов, боевая песня матабеле, громкая ругань и выкрики зрителей – все это перепугало мулов до смерти. Испуганно заржав, Рози встала на дыбы и забила передними копытами. Другой мул рвался прочь, пытаясь высвободить застрявшее колесо. Бишоп дернулся в сторону – задние копыта заскользили по осыпающемуся склону, и с диким ржанием он повис в воздухе, запутавшись в упряжи и бешено лягаясь.

И тут мягко, будто просыпаясь от глубокого сна, желтая земляная насыпь вздрогнула. Движение началось под колесами сцепившихся повозок и копытами бьющихся животных, а оттуда пошло волной к краю ямы, где в стене мокрой земли внезапно открылась вертикальная трещина. Что-то хлюпнуло, словно чмокнул младенец, сосущий материнскую грудь, от этого негромкого звука все мгновенно замолкли – слышались лишь шорох дождя и вопли повисшего над пропастью мула.

С занесенной для удара рукояткой Ральф застыл, похожий на статую античного бога. Безумный блеск в зеленых глазах потух, напряженные мышцы шеи расслабились, на лице появилось выражение изумленного недоверия: земля под ногами зашевелилась!

– Ральф! – На этот раз юноша отчетливо услышал голос отца.

Посмотрев вниз, он увидел искаженные ужасом лица.

– Беги! – закричал Зуга. – Уйди с дороги!

Требовательный тон приказа помог стряхнуть оцепенение. Ральф отбросил бич и спрыгнул с повозки, выхватив охотничий нож.

Натянутый до предела повод, на котором висел Бишоп, легко разошелся под лезвием. Огромный серый мул рухнул вниз, извернувшись в полете. Стоявшие под дорогой люди бросились врассыпную. Тяжелое тело плюхнулось в жижу, и дрожащий мул поднялся на ноги, по брюхо в грязи, которая спасла ему жизнь.

Не обращая внимания на дрожащую под ногами землю, Ральф резал постромки трех оставшихся мулов. Высвободив животных, он крикнул, заставив их галопом понестись вперед. Насыпь вздрогнула и накренилась – открывались новые трещины, вся дорога начала проседать.

– Беги, идиот! – подсказал запыхавшийся Ральф недавнему противнику: возница, недоуменно озираясь, застыл под дождем.

– Беги, говорю! – Ральф схватил его за руку и потащил за собой, догоняя убегающих мулов.

Вдоль дороги одна за другой обрушивались в шахты площадки с подъемными механизмами – кое-где на шкивах висели полные ведра породы; трещало дерево; веревки спутывались и лопались, словно нитки.

Три мула добежали до твердой почвы, резво брыкаясь, довольные, что избавились от груза.

Дорога кренилась и проседала так, что временами приходилось бежать в гору. Поскользнувшись, возница упал на колени и съехал вниз. В попытке удержаться он уткнулся лицом в грязь и раскинул руки, будто обнимая землю.

– Вставай! – Ральф остановился рядом с ним.

За их спинами насыпь рычала, как голодный зверь, гравий осыпался слоями. На дороге оставалось четырнадцать повозок. Многие возницы бросили упряжки и помчались прочь по содрогающейся дороге, но было уже поздно. Несчастные сбились в кучку, кое-кто распластался на земле, а один бесстрашно прыгнул с края обрыва в зияющий провал шахт. Смельчак окунулся в грязь, трое чернокожих рабочих тут же оттащили его в сторону – за ним безвольно волочилась сломанная нога.

Одна из груженых повозок с четырьмя мулами в упряжке перевернулась и упала вниз. Под весом породы дерево разлетелось в щепки; черный мул напоролся на дышло и кричал ужасным, почти человеческим, криком, бешено лягаясь и вырывая внутренности из раны в боку.

Ральф помог вознице подняться и потащил его за собой вверх по склону. Бедолага был почти парализован от ужаса; длинные полы разорванного дождевика мешали двигаться.

Посреди дороги внезапно появилась трещина – на протяжении ста футов насыпь обрушилась, будто гигантской катапультой сбросив повозки и мулов в яму. Желтая земля словно превратилась в густую, тягучую жидкость, и по насыпи бежала шуршащая волна, уничтожая дорогу.

– Скорее! – пропыхтел Ральф, подталкивая возницу, опиравшегося на его плечо, но тут земля ушла из-под ног, бросив их к краю выработки – к спасению.

Они рванулись вперед – до твердой почвы оставалось шагов десять. Ральф бежал не оглядываясь. Доносившиеся сзади звуки вгоняли в дрожь: стоит оглянуться – и вид надвигающейся волны разрушения лишит способности двигаться.

– Быстрее! – пропыхтел он. – Еще успеем, мы почти добежали. Давай!

И тут почва разошлась у них под ногами, словно разрубленная ударом гигантского топора. Чмокнув, будто в поцелуе, раскрылась глубокая пасть земли – восемьдесят футов в глубину и три в ширину. Беглецы застыли на краю пропасти, которая продолжала расширяться: шесть футов, восемь… насыпь накренилась и снова вздрогнула.

– Прыгай! – закричал Ральф. – Прыгай, если жизнь дорога!

Он толкнул возницу вперед, заставляя броситься в жуткую щель, которая словно расколола землю до самой сердцевины. Беспорядочно размахивая руками в попытке обрести равновесие, возница неуклюже прыгнул через разлом: полы разорванной куртки взлетели над головой, и бедняга врезался грудью в дальний край трещины и повис над пропастью, бестолково брыкаясь, цепляясь руками за скользкую грязь. Опоры не было, и он стал соскальзывать в разлом.

Ральф понимал, что разбежаться для прыжка невозможно, – придется прыгать с места. С каждой секундой трещина становилась все шире – теперь до противоположного края уже десять футов. Проваливающаяся земля дрожала под ногами.

Опустившись на колено, Ральф оперся рукой, резко выпрямился, как отпущенная пружина, и высоко взлетел над проседающей дорогой.

Сила прыжка удивила самого Ральфа: он перескочил извивающегося возницу и приземлился на твердой почве, невольно пробежав несколько шагов, прежде чем остановиться.

За спиной взвыл несчастный возница: он съехал вниз еще на несколько дюймов, хотя отчаянно цеплялся за землю. Под его пальцами расползалась сеточка мелких трещин, параллельных основному разлому.

Ральф бросился на помощь. Упав на землю, он схватил покрытое грязью запястье и понял, что долго не удержит: скользит, что свежепойманная рыбина в руках. Остатки дороги продолжали сыпаться; рушились жидкая грязь и утрамбованный гравий, круша все подряд – людей и животных, словно челюсти безмозглого чудовища, перемалывающие добычу.

Дорога номер шесть перестала существовать, по дну карьера расползлась паутина глубоких черных трещин. Люди в шахтах казались хрупкими насекомыми – они бессмысленно суетились, но их слабые крики ничего не меняли.

Ральф увидел отца: он единственный стоял, гордо выпрямившись, и глядел вверх – даже на таком расстоянии было видно, какой у него решительный взгляд.

– Держись, сын! – донесся голос Зуги, едва различимый в гуле и грохоте. – Они идут, держись!

Земля под Ральфом зашуршала, нетерпеливо вздрогнув: вес возницы увлек юношу еще на один дюйм вниз.

– Держись, Ральф!

Через зияющую глубину пропасти Зуга протягивал руки к сыну жестом страдания и любви, который был красноречивее всяких слов.