Павел Гейцман - Смертоносный груз «Гильдеборг» Страница 21

За перегородкой из алюминиевых прутьев стояли белые могучие машины с широкими окнами и удобными сиденьями. Никаких старых, давно отслуживших драндулетов. Один автобус только что тронулся с места. Я побежал и замахал рукой. Шофер заметил меня и остановился.

— В Преторию, господин? — спросил он с услужливой улыбкой.

— В Преторию, — и я подал ему двухрандовую банкноту.

Мне оставался только один путь, другого выхода не было. Я должен попасть на вокзал раньше, чем раскачается полицейский аппарат, прежде, чем начнут прочесывать город. Вернуться к Тони, обратно в Порт-Элизабет. Это последняя надежда.

Глава V

Кондиционеры работали безупречно. Вошел черный проводник в зеленом пиджачке, накрыл столик и поставил передо мной холодное пиво. Потом тихо закрыл двери. Монотонный стук колес. За окном африканская ночь. Чужая земля, о которой я ничего не знаю.

Гут сидел напротив меня и дремал. Его лицо в сумерках расплывалось. У него был продавлен череп и выпучены глаза. Так, значит, мы не убежали, ни от чего не убежали. Только безрассудно метались по замкнутому кругу. Когда два куска урана соединятся и образуется критическая масса, то уже никто не убежит. Взрыв заразит местность на протяжении нескольких сот километров. Здесь все было заражено прежде, чем дело дошло до взрыва. Гут был одной из первых жертв. Я еще дышал, еще пил пиво. Отупевший и подавленный.

Детекторы Гейгера-Мюллера молчали. Экспресс уносил меня от смертельной волны. Светло-голубое пятно лежало на тротуаре, а те, вокруг, колотили дубинками. Это были не белые полицейские, а цветные, такие же, как и она.

Я оставил там Гледис. Еще никогда мне не было так стыдно. Теперь из-за меня ее осудят на каторжные работы. Она заслонила меня своим телом. А я бросил ее в такой момент, думал только о себе, плевал на нее!

"Ты всегда был идиотом! — сказал Гут недовольно из темноты. Как бы ты смог ей помочь? Будь доволен, что остался цел и невредим. Но только не будь самоуспокоенным. Она все им выложила, у них есть твое подробное описание".

С трудом я пришел в себя. Сиденье было пустым, Гут куда-то исчез. Вышел на полдороге. Я был в купе один. Только не спать, я должен выдержать, только не поддаться сновидениям. Меня начало охватывать чувство безвыходности положения. Гут, будучи моряком, объехал весь свет. Всюду он хоть немного ориентировался и во всем мог разобраться. Против него я был младенцем. Этот мир для меня был чужим, я не знал его законов и не мог с ними свыкнуться. Он обманул меня. Он не был таким, каким я его желал видеть, каким я его хотел ощущать. Все сильнее я осознавал, что не имею к нему никакого отношения. Ошибку я сделал не сегодня или вчера, это была уже простая сумма ошибок. Та, самая главная, ошибка произошла тогда, когда я сказал Августе — да. Когда-то, ужасно давно, может быть, целый век назад. Но только теперь я начинал действительно понимать и видеть взаимосвязи. Поздно! Выбросил я свою жизнь и тщетно хочу вернуть ее обратно. Я с досадой потянулся. Вечная карусель, не буду об этом думать! За окном была жаркая темная ночь. Что будет завтра? Я не мог представить. Человек — это соринка, пыль, не имеющая понятия, куда его в следующее мгновение занесет космический ветер, и не способная понять свою беспомощность, поверить в нее. Я тоже тороплюсь по намеченному пути, но не знаю, кто и почему его определил, и никогда это не узнаю. «Гильдеборг», купе, в котором я сижу, мертвый Гут и светло-голубое пятно на тротуаре — все это лишь вехи на пути, приметы нашего абсурдного мира, так же, как и я сам.

Что я могу сделать в этой ситуации? Вероятно, ничего, предоставить экспрессу южноафриканской железной дороги уносить меня дальше и на все наплевать. "Только для европейцев!" Счастье, что я не черный.

Сутки спустя, поздно вечером, я сел в такси с белым шофером. Но я знал, что он не белый, что это обман. Здесь нет белых шоферов такси. Я назвал адрес и приготовился к дальнейшим ударам судьбы. Как встретит Тони блудного сына? Меня обдало влажным дыханием океана, мы мчались вдоль побережья к пригороду. Никто нас не остановил, нигде не было полицейского патруля. Может быть, я вижу все в черном свете? Трусливый европеец! Заплатив, я прошел через железные ворота. Фред как раз поливал тщательно подстриженный газон. Он вытаращил на меня глаза, а поток воды бил прямо в цветочную клумбу.

— Где вы болтались, парни?! — заорал он бешено. — Вечером прилетит самолет, я должен позвонить Тони!

Он бросил шланг и полетел в бунгало. Я глубоко вздохнул. Все прошло; вечером прилетит самолет, и я исчезну из этой проклятой страны. — Все равно куда. Хоть немного пожить как нормальный человек, пусть в униформе, пусть в корпусе Макса Гофмана. Я не должен бояться.

Примерно через пятнадцать минут примчался «ситроен» Тони Шефера.

— Вы свиньи, вы проклятые свиньи! — орал он из машины. Открыл дверцу и выскочил. — Где вы так долго шлялись…

Ударом кулака он свалил меня на каменный пол террасы и начал пинать ногами. Меня охватило бешенство, яростное, неудержимое, во мне пробудились все ужасы, которые я пережил. Я бился за жизнь. Я безжалостно схватил Тони за ногу, скрутил ее и рванул. Он упал да спину и головой ударился о камень. Я размахнулся кулаком…

— Довольно! — заорал Фред. — Или я прихлопну тебя! — И в руке у него блеснул пистолет. — Вечером прилетит самолет!

— Куда ты дел Сейдла, прохвост? Где остался тот, второй? — застонал Тони и тяжело стал подниматься. — Болваны, я уже о дезертирстве сообщил в полицию, что теперь с этим делать?

Я вытер разбитое лицо и уселся в плетеное кресло.

— Сейдл не придет, — сказал я. — Несчастный случай, его уже закопали.

Ярость улетучилась. Они неподвижно смотрели на меня. Я сунул руку в карман и подал им удостоверение.

— А деньги? — выдохнул Фред.

— Остались с ним, можете вычесть их у меня из первой зарплаты.

Тони доковылял к другому креслу и вытер носовым платком разбитый рот.

— Я это знал, мне сразу же пришло в голову, что вы приехали кого-то прикончить. Но я думал, что вы это уже сделали, что уже бежите… — и он тупо посмотрел на меня. — Ужин, Фред, — сказал он, наконец, усталым голосом. — У нас еще есть час времени.

Солнце стояло над горизонтом. В бесконечной дали переливался карминово-пылающий океан. Конец света! В тот момент, когда я покину побережье, для меня настанет конец света. Никогда я не вернусь домой. Здесь — дорога, по которой я приплыл, отсюда я и должен возвращаться обратно. Палитра красок потускнела. Меня охватила ужасная тоска; исчезну в глубинах континента, и никто не узнает, как я кончил. Никому это неважно, мое существование перестало иметь смысл, меня уже нет. Как бы я сейчас хотел идти по Либеньскому мосту и смотреть на мутную Влтаву!

Фред накрывал на стол. Холодная закуска из сыра и консервированной ветчины. Все, что было в доме. На скорую руку. Потом он принес бутылку южноафриканского виски, и, не говоря ни слова, мы начали напиваться. Возможно, они хотели придать мне храбрости, вероятно, знали, как я расстроен. Мы выпили бутылку еще раньше, чем закончился ужин, но настроение не улучшилось. Нам не о чем было говорить. Виски было плохое.

Потом Фред проводил нас к машине, Тони сел за руль,

— Ладно, всего хорошего, — сказал Фред и подал свою единственную руку. — Там лучше, чем в каталажке.

У меня было такое чувство, будто я покидаю родной дом и уже никогда сюда не вернусь. Море, по которому я приплыл, растаяло. И Гут не сел со мной в машину. Он покинул меня окончательно. Я остался один.

В половине восьмого вечера на самой отдаленной посадочной полосе порт-элизабетского аэродрома приземлился транспортный «Висконт» без опознавательных знаков. Тони подвез меня в машине с погашенными фарами к самому его фюзеляжу. Из самолета спустили металлическую лесенку. Тони подал кому-то вверх мои документы и с облегчением сказал:

— Присмотрите за ним, это еще тот бандит.

Беспомощно я смотрел на незнакомый небосвод, на котором сверкали большие чужие звезды. Бежать! Но бежать было некуда. Вместо этого я полез по лесенке вверх.

На полу между ящиков и объемистых бесформенных мешков развалилось несколько парней, которые при свете матового плафона на потолке без интереса рассматривали меня. Потом двери захлопнулись, свет погас, и «Висконт» двинулся на старт.

— Давай, парни, давай! — горланил без устали из открытого бронетранспортера сержант Маретти, — Не халтурьте, поднажмите!

Задыхаясь, мы неслись в высокой траве и стреляли короткими частыми очередями. Где-то справа сопели Кюллов, Джоел и Вердинг, слева — Пальмер с Тенсером. Но я никого не видел. Трава саванны была высотой не менее двух метров, и только Маретти, стоящий у пулемета на транспортере, возвышался перед нами, как маяк.

— Вперед, вперед! Вы должны успевать за машиной, иначе вас укокошат!